"Серийных венчурных фондов в России практически нет"

В рамках программы "Слушание по делу" Игорь Агамирзян, генеральный директор "РВК", а также Александр Галицкий, член Консультативного совета РВК, управляющий партнер Almaz Capital Partners ответили на вопросы ведущего "Коммерсантъ FM" Анатолия Кузичева.

— Это не первая программа в рамках нашего проекта, мы уже встречались с вашим коллегой Евгением Кузнецовым, и он мне рассказал смысл и идеологию деятельности РВК на российском рынке. Предлагаю углубиться в эту тему.

И.А.: Давайте.

— Учитывая, что сейчас декабрь, и уже есть некоторое предновогоднее ощущение, для нас оно реализуется не в виде подарков и звона бокалов, а в виде итоговых бесед и попыток подвести итоги года. Как вы оцениваете итоги этого очень непростого уходящего 2014 года с точки зрения венчурных инвестиций и создания венчурной экосистемы?

И.А.: Я думаю, что этот год, конечно, был непростым. Заранее могу сказать, что я предвижу, что и следующий год будет не самым простым, но, несомненно, что тот период бурного роста, который российский рынок переживал в 2010-12 годах, в 2013 году замедлился, в этом году наметился очевидный спад и в количестве денег на этом рынке. Кстати говоря, по последним данным, у меня есть ощущение, что по количеству сделок особого спада нет. Но денег зато проинвестировано точно меньше, то есть существенно уменьшился средний чек по сделке.

— А вы не скажете в конкретных цифрах так, чтобы мы ориентировались, чтобы понимали о каком количестве сделок идет речь и о каких бюджетах?

И.А.: В последние годы на этапе бурного роста, я очень оценочно буду говорить, точные цифры есть в исследованиях, их можно посмотреть, но на таком приблизительном уровне за 2010-12 годы рынок вырос практически в 10 раз и достиг примерно $1 млрд в год инвестиций в российских компаниях. Количество фондов сегодня, по-моему, порядка 170 действует на российском рынке. Из них половина, по крайней мере, "живых". Суммарный капитал тоже на пике, достиг где-то $7,5-8 млрд, это доступный капитал для инвестирования. Соответственно, максимум, пришедшийся на 2012 год был около $1 млрд. В 2013 году, судя по всему, принципиального спада не было, но и роста такого, как был на предыдущем периоде, не было. В этом году в деньгах спад 30%. Но при этом, скажем, по международной аналитике, которую мы просматриваем и получаем, утверждается, что в сделках в России рост тоже 30%.

А.Г.: Рост в целом в мире идет, поэтому отражается.

И.А.: Но совершенно точно, что мы утратили первое место по темпам роста. В Европе мы на протяжении 2010-2012 годов были на первом месте по темпам роста и вышли за это время, переместились с какого-то незаметного места, мы вошли точно в пятерку лидеров и, скорее всего, вышли на второе место.

— Именно по темпу роста?

И.А.: Да.

— Но это же может объясняться двумя…

И.А.: Низкой базой, естественно.

— Да, чем ниже стартовая позиция, тем быстрее ты растешь.

И.А.: Кроме того, было очевидно если не замедление, то стагнация в развитых странах. Вот по результатам этого года, вернее, 2013 и половины 2014 года, судя по всему, в Европе по темпам роста венчурной индустрии на первое место вышла Швеция, а на втором месте Франция оказалась. При этом лидером в абсолютных цифрах по-прежнему остается Великобритания, но та практически стагнирует рынок, там роста нет.

— А мы сейчас на каком месте?

И.А.: По темпам роста мы на третьем.

— Ну, тоже ничего.

И.А.: Тоже, на самом деле, не самый плохой вариант. По абсолютным цифрам я не берусь сейчас точно сказать, наверняка в пятерке мы остались.

А.Г.: Я бы сказал, что это нормальная ситуация, в целом даже если считать. Но если брать вот наш частный случай…

— "Нормальная" — вы имеете в виду замедление роста?

А.Г.: Ну, это волны, это же вопрос определяется количеством фондов, они открылись, закрылись, в какой период они открываются, закрываются, там же есть циклы, у фонда всегда существует цикл. Тем не менее, при всей трудности, если брать ситуацию политическую, тем не менее, мы закрыли фонд в этом году на 200 млн, что немаленькая цифра для частного фонда, не принимающего государственные деньги. С другой стороны, мы увеличили количество сделок в этом году, как ни странно, тоже. То есть это вопрос такой вот, я думаю, потому что мы находимся в начальной стадии, мы закрыли фонд и рост, а кто-то находится в этом спаде. Исходя из этого, я такую бы сейчас аналитику чисто не воспринимал, что происходит такой существенный спад в России, это просто нормальные темпы строительства. Потому что серийных фондов в России практически еще нет, еще трудно судить о серийности.

— Ну понятно.

А.Г.: Поэтому кто-то открылся, а кто-то закрылся. Все открывались приблизительно в одно и то же время, у кого-то уже закончились деньги на следующие циклы инвестирования, поэтому это такая вот…

И.А.: Да, я на самом деле согласен полностью. При этом еще могу добавить, что мы специально изучали, как выглядело развитие венчурной индустрии в развивающихся странах, которые начали раньше, чем Россия, странах БРИКС, например, и обнаружили, что они везде практически развивались по тому, что называется, гартнеровскому хайп-циклу, то есть сначала был период бурного роста, потом перегиб, некоторый спад, и после этого выход на гораздо более медленный рост. В общемсер, откровенно говоря, я ожидал, что в России вот этот самый перегиб и переход из бурного роста в первую фазу спада будет немножко позже, мы планировали это где-то на 2015-16 год, но вот макроэкономическая и политическая ситуация.

А.Г.: Не только, это реально там все фонды образовались, основная масса фондов образовалась там в 2008-2009 годах. Прошел четырехлетний-пятилетний цикл инвестирования у всех. Соответственно, в этот момент должны появиться вторые фонды у всех.

— Понятно.

А.Г.: Кто-то не смог их образовать, где-то команды не сработались, где-то еще чего-то. Естественно, внешнеэкономическая ситуация влияет как-то или политическая…

— Уже проскочила пару раз фраза "макроэкономическая ситуация", а также слово "политика". Политические обстоятельства влияют на работу РВК?

И.А.: Я бы не сказал, что они влияют напрямую, но дело в том, что венчурная индустрия, несмотря на то, что у нее есть очевидный национальный акцент в каждой стране, она очень глобальная. И поэтому любое ограничение, любой тренд к изолированию национальной экономики несомненно идет во вред венчурному инвестиционному технологическому бизнесу в целом. Поэтому я бы на данный момент сказал, что это скорее некоторые, так сказать, опасения, но подтверждаемые в том числе и фактами, в частности мы довольно долго активно работали по привлечению зарубежных крупных инвесторов, в том числе и корпоративных фондов, в Россию. У нас было, скажем так, на мази некоторое количество сделок, очень значимых с точки зрения фундаментальных для рынка, то есть приход крупных корпоративных инвесторов, расширение круга от чисто IT до других секторов индустрии очень много значило бы для нашего рынка, для наших стартапов. К сожалению, это отложилось. Причем нам никто не сказал до сих пор, что это окончательное решение навсегда и насовсем, но большинство потенциальных инвесторов заняли позицию, что мы подождем и посмотрим, как будет развиваться ситуация.

— Кстати сказать, вот то, что вы сказали, вот эта динамика, когда количество сделок остается прежним, а стоимость их сильно уменьшается, это, собственно, и есть же проявление, то есть активность есть, но внешнего притока нет.

И.А.: Вы знаете, я думаю, что тут даже немножко другая ситуация. На мой взгляд, вот это как раз свидетельствует об определенном взрослении рынка, достижении уровня зрелости. Откровенно говоря, на этапе этого бурного роста 2010- 2012 годов, как я говорил, у нас целый ряд стартапов оказался сильно переоценен. При наличии дефицита проектов и перепредложения денег на этом рынке стали инвесторы вкладывать больше, чем реально проекты требовали и, откровенно говоря, заслуживали. Поэтому, на мой взгляд, так сказать, те чеки, которые сейчас вкладываются, они гораздо более реалистичны. Кстати говоря, еще один очень любопытный, меня реально впечатливший факт: в этом году практически все опросы венчурных инвесторов показали резкое падение интереса к сектору электронной коммерции, всякого рода online-бронирования и так далее, в который в последние годы у нас шло до 80-90% всех инвестиций.

А.Г.: Я хотел бы разделять как раз два сектора, потому что, когда начинают сливаться вместе, получаются цифры и работает неправильно, работает, потому что есть технологический сектор, куда люди вкладывают деньги в надежде, что капитализация произойдет за счет технологических новшеств, роста, как раз именно инновационный бизнес. И есть игра в бизнес-модели Marketplace, которые совершенно были переполнены во всем мире, то есть там, где работают большие деньги, это, по сути дела, все построено на раскрутке рекламы и добиться доходности компании в электронной коммерции достаточно сложно. Amazon до сих пор еще играет на балансе доходности и убыточности.

— Как же этот феномен Alibaba?

А.Г.: Там точно такая же ситуация, там история, вливание денег туда идет достаточно большое, и динамика роста, там же надо понимать, что в каких-то бизнесах люди оценивают динамику роста в надежде на то, что эта динамика роста формирует большой рынок, и потом начинается зарабатывание положительных вещей. Чем отличается технологический рынок, где та самая экспонента начинает работать гораздо раньше, потому что появился высокотехнологический продукт, который всеми востребован, его начинают активно покупать и зарабатывают деньги именно за счет этого. Поэтому вот такая тенденция, она сейчас еще должна сформироваться, мы мешали это все вместе и говорили: "Вот, оценка венчурного рынка России". Если говорить по такой ситуации, это надо немножко делить, и технологические сделки, с моей точки зрения, не уменьшились, наоборот, увеличиваются, потому что есть для меня положительный фактор становления инновационной венчурной индустрии России, если так о ней конкретно говорить. Количество предложений в этой области, мы видим, по качеству и по содержанию оно становится наиболее интересным и привлекательным.

И.А.: Могу добавить к этому, что РВК ведь два года назад примерно приняла решение, что мы консьюмер интернета, электронной коммерции, всем что вокруг, этим заниматься в принципе не будем, не потому что это плохо и не надо, а потому что на этом рынке количество частных денег стало уже достаточно большим. С другой стороны, появлялись в тот момент другие государственные инструменты, ФРИИ, например — Фонд развития интернет-инициатив — наше присутствие стало просто бессмысленным. Соответственно, мы все новые инструменты, фонды ориентируем на те зоны технологического рынка, именно технологического, на котором есть провалы и недостаточно частных инвестиций. Например, мы стали крупнейшим инвестором в биотехнологии. Сейчас, совсем недавно, мы объявили еще один биофонд, и я думаю, что в России венчурные инвестиции в биотех сегодня с участием фондов, с участием РВК составляют, наверное, 75-80% всех инвестиций, которые в эту отрасль идут. Это очень-очень значительно.

А.Г.: 80% где-то всей истории, поэтому связь физического и цифрового мира — это то, что является новым и перспективным.

— Коль уж мы пошли по новогодней верстке, посмотрели на этот 2014 год, благодаря вам, еще в 2013 год, 2012 год, 2011 год и 2010 год. Давайте заглянем в 2015 год, в наступающий: планы, направление, впрочем, по направлению мы тоже пару слов уже в прошлой части поговорили, тем не менее.

И.А.: Я думаю, Александр меня поправит, если я не прав, но мое твердое убеждение, что время любого кризиса, любых проблем, а сейчас, знаете, появляются публикации "Великая депрессия российского венчурного рынка", буквально на днях вышла статья с таким названием. Исследования, проводимые разными независимыми агентствами и венчурными фондами, тоже довольно алармистские все. У меня есть твердая уверенность, что время кризиса и время проблем — это и время новых возможностей, потому что денег на рынке становится меньше, эти деньги, соответственно, будут становиться дороже, и те, кто способен ими эффективно распорядиться, могут с тем же объемом средств, условно говоря, больше сделать, больших результатов достичь, если они их разумно и правильно вложат. И здесь очень важным становится выбор стратегического направления тех приоритетных рынков, где ожидается рост, ну, и баланс между краткосрочными финансовыми интересами и долгосрочными стратегическими. Потому что, если ты, условно говоря, хочешь получать как можно более быстрый return on investment, то это не про венчурный бизнес. Венчурный бизнес — это, скорее, про долгосрочную стратегию и перспективу стать лидером на следующем технологическом поколении.

— Вы сказали про этот виток, про очередной вираж, про новый экономический и технологический — они связаны — уклад: вы когда его ожидаете? Интересно, потому что все же об этом говорят и с появлением 3D-принтеров.

А.Г.: Он уже наступил как таковой, просто он проявляется в элементах определенных, это то, что относится к носимым вещам, сейчас они переходят в одежду, они перейдут в наше тело через какое-то время. Понятно, что это будет зависеть от того, как мы будем, оно переходит в холодильники, то, что в двухтысячные годы говорили о том, что холодильники будут что-то делать, и на этом строили всякие стартапы и был, в том числе, вот это пузырь так называемый интернетовский, а сегодня это становится реальностью. То, что было фантазией в 2000 году из-за того, что появились технологии, связанные с энергетически неемкими чипами, с возможностью быстрой связи, возможностью работать с большими данными, изобретением или пересмотром клаудной технологии, о которой говорили в 1990-е годы. То есть надо же понимать, что люди начинают что-то делать, потом, через какое-то время, это на второй реализации, релиз №2 появляется реальная штука. И, исходя из этого, сейчас это потихоньку все настало, вещи, которые появляются в фантастических фильмах, они приходят в реальность. Если вы посмотрите в 198-е годы некие фильмы, они все реализовались уже сегодня, то, что казалось фантастикой.

— Кроме одного.

А.Г.: Кроме чего?

— Кроме регулярно в фантастических фильмах по всякому обыгрываемого сценария конца света, благодаря, в том числе, технологиям высоким. Этого пока не произошло, а, может, и произошло — кто его знает?

И.А.: Я, по крайней мере, могу присоединиться к Саше, потому что революция — это не единоразовый процесс, это явление, внутри которого мы живем, и эта революция происходит уже достаточно давно и совершенно фантастическими темпами. Можно говорить, углубляться, о конкретных технологических прорывах, новинках, которые сейчас появляются, а они действительно появляются, даже в течение 2014 года два-три революционных решения, появившихся в области internet of things, конкретно совершенно знаю про которые, год назад не было известно, а сейчас они превратились в реальность. В качестве примера могу сказать, что год назад минимальная цена ритейла Wi-Fi блока для любого микроконтроллера была порядка $50, а сегодня она стала $5, за один год десятикратное падение, причем это качественно другой уровень.

А.Г.: То, что с памятью происходило.

И.А.: То же самое происходило с компьютерной памятью и так далее.

— И даже емкость памяти легла в основу формулы этой известной, да?

И.А.: Да, закона Мура, сейчас это происходит в системах связи.

А.Г.: Скорость и энергопотребление.

И.А.: И самое главное — энергопотребление и цена — вот это вот соотношение.

— Я почему спросил про этот новый уклад и про революцию, потому что у меня была такая наивная надежда, что, понятно, что мы — страна, как вы ее деликатно называете, развивающаяся, а вот на вираже, на каком-то новом этапе, если мы вдруг будем понимать какую-то сторону, этот поворот произойдет, мы можем на повороте-то и обойти.

А.Г.: В современном мире обойти никого нельзя, в современном мире можно выиграть только на интеграции в мировой технологической цепочке, и просто занимание ниш, можно найти где-то лидерство в этой всей цепочке, но в одиночку трудно это представить какую-то страну.

— Но есть же примеры.

А.Г.: Посмотрите на любое устройство, которое производят Штаты, и вы увидите, что они там присутствуют не одни.

— Понятно, но это же вопрос рентабельности, а не вопрос компетенций.

А.Г.: Нет, это компетенций, в том числе, извините меня, на сегодняшний день, экраны в Штатах для тех же устройств, которые называются, которые мы все носим, ну, не умеют делать, и делают все-таки в Корее.

— То есть это вопрос компетенций?

А.Г.: Это вопрос компетенций, которые развиваются в той или иной стране, и кто-то успевает в этой штуке развиться настолько, что он становится в этой цепочке просто незаменим.

И.А.: И это связано еще с тем, что реально в массовых продуктах, ориентированных на горизонтальные рынки, в первую очередь, потребительский, наиболее емким рынком потребления технологий является консьюмерский, конечного пользователя. Это не военные, это не атомщики, это не государство — это именно конечные пользователи. Так вот в этом рынке реальная конкурентоспособность достигается только на эффекте масштаба, то есть нужно идеально уметь делать тот продукт, который ты делаешь, и продавать его по всему миру. Относительно того, что Саша сказал, у меня в руках iPod сейчас, то же самое написано на задней стороне iPhone: "Designed by Apple in California, assembled in China". Вот это буквально давно уже сопровождающее все устройства. Почему? Потому что дизайнить умеют только в Калифорнии, условно говоря, на самом деле, как ни странно, у нас в этом году наметился такой прорыв в России: YotaPhone второй — вполне мирового класса продукт, и он "Designed in Russia", но "Assembled" он все равно "In China".