 |
В минувшем месяце случилась тихая сенсация — рейтинг коммунистов достиг небывало высокого уровня. Впервые за всю историю новой России за КПРФ готовы проголосовать почти 40% избирателей. Такого не было даже в победном для коммунистов 1995 году, когда они сформировали самую крупную фракцию в Госдуме. Тогда, кстати, за коммунистов проголосовали всего 27%.
Так что если бы нынешней весной фракция "Единство" сдержала свои обещания и, проголосовав вместе с коммунистами за недоверие правительству, инициировала бы роспуск Думы и досрочные выборы, то мы, скорее всего, получили бы коммунистический парламент.
Самое парадоксальное во всей этой истории то, что коммунисты ровным счетом ничего не сделали для роста своей популярности. Рейтинг КПРФ вырос совершенно независимо от нее. Просто во внутриполитической жизни демократическая вакханалия ельцинского периода как-то незаметно сменилась строгой позднесоветской эстетикой. В этом все и дело.
Обратим внимание на характерную деталь. Реанимация гимна Александрова вызвала во всех слоях общества небывалое возбуждение — кто-то бурно приветствовал, кто-то глубоко возмущался, но равнодушных не было. А вот, например, восстановление единой советской ставки подоходного налога заставило высказаться весьма небольшую (особенно сравнительно с гимном) категорию граждан. Так называемый народ слегка брюзжал по поводу того, что, мол, как же так — и с богатых, и с бедных одинаково, а так называемой интеллигенции даже в голову не пришло заявить на весь мир об угрозе реставрации коммунизма.
Объясняется этот феномен весьма просто. Система налогообложения не является элементом коммунистической эстетики (про нее не поют в шесть утра, не складывают лозунги, о ней не говорят в частях и подразделениях), а вот гимн, безусловно, является. И если советского или постсоветского человека разбудить среди ночи и сказать ему слово "гимн", то он, не запнувшись, продолжит правильно вплоть до "и Эль-Регистана", а если ему сказать "ставка", то он ответит не про подоходный налог, а про главнокомандующего.
И президент может сколько угодно говорить об уважении к собственности или о либеральной экономике — на советский язык это никак не переводится. А вот ограничение власти губернаторов и отдаление от нее олигархов, твердость в отношениях с Западом и объятия с Фиделем Кастро понимаются легко и без усилия: "показал, кто в стране хозяин", "дал отпор", "пускай знают свое место", "братский народ" и т. п.
Одним из ключевых понятий этой эстетики является "стабильность", реальная или кажущаяся — не так важно. Важно то, что все становится понятным и ясным: враг — Запад, лидер — Путин. А партия? Конечно же, коммунистическая. Не "Единство" же, в самом деле.
То есть благодаря или вопреки желанию Кремля компартия наконец-то получила популярного лидера. И неудивительно, что число тех, кто готов проголосовать за коммунистов на парламентских выборах (39%) и за Владимира Путина — на президентских (44%), почти уравнялось. Партия, как это и должно быть, доросла до лидера. Кстати, во время президентских выборов коммунистические функционеры жаловались на то, что многие их избиратели отдали свои голоса Владимиру Путину. На парламентских выборах эти люди стабильно голосуют за коммунистов, говорили они, а вот на президентских выбрали Путина, а не Зюганова.
Впрочем, и путинский рейтинг появился во многом независимо от самого нынешнего президента и задолго до назначения Владимира Путина премьер-министром и преемником Бориса Ельцина.
Известна и точная дата рождения этого рейтинга — 17 августа 1998 года, день, когда премьер Сергей Кириенко объявил дефолт. Шок от дефолта для российского общества был едва ли не сильнее, чем от распада СССР. В 1991 году политический кризис породил надежду на лучшее будущее и скорое врастание в "братскую семью" западных стран. В 1998 году экономический кризис эту надежду убил (во всяком случае, у большинства) и породил разочарование в Западе и западной либеральной идее.
Первым Путиным, а точнее, прото-Путиным стал Евгений Примаков, активно поддержанный коммунистами. Он ведь тоже делал правильные вещи, которые были востребованы обществом: продемонстрировал твердость Западу, развернув самолет над Атлантикой, попытался было бороться с олигархами, возобновить дружбу со старыми союзниками СССР. Но Примаков был слишком стар (не столько в смысле возраста, сколько соответствия современным условиям), слишком негибок и потому не смог полностью выбрать причитающийся ему рейтинг. Владимир Путин легко и элегантно выбрал его без остатка.
И вот уже больше года рейтинг президента держится на запредельной высоте — его политику поддерживают 70-75%. Между тем именно это и является тревожным симптомом. Потому что это рейтинг не действующего президента, а спасителя и мессии.
Каким был рейтинг Бориса Ельцина в 1991 году и что от него осталось уже в середине 1992 года? В промежутке были гайдаровские реформы, за которые первый российский президент расплатился большей частью своей популярности.
Второй российский президент тоже проводит реформы, но популярности почти не утрачивает. Причина этого главным образом в том, что в отличие от Бориса Ельцина, усложнявшего доставшуюся ему в наследство от СССР систему власти и общественного устройства (выборность губернаторов, относительно свободные СМИ, влиятельный и во многом независимый от власти капитал), Владимир Путин ее упрощает или, точнее, дает сигнал к ее упрощению. А уж рожденные в советские времена граждане сами отливают ее в знакомые с детства формы.
Госдума, вечно бунтовавшая против Бориса Ельцина, ныне едва ли не полностью лояльна президенту. В Совете федерации создается группа, главная объединяющая идея которой в том, что она заранее во всем согласна с президентом. Тысячи молодых людей с зачатками высшего образования выходят на площадь под лозунгом поддержки президента, который вроде бы и сам способен держаться. По всей стране возникают буквари про маленького Володю, бюстики, часы с портретом и прочие милые, трогательные вещицы.
Тотальная лояльность власти имеет свои преимущества: в таких условиях проще работать, реформировать, руководить. Однако у нее есть и оборотная сторона. Научный коллектив, в котором все согласны друг с другом, исчерпывает свой потенциал и становится бесплодным. Общество, в котором не остается оппонентов, впадает в стагнацию. А власть, кажущаяся могущественной и всесильной, на деле оказывается беззащитной. И любой кризис (резкое падение цен на нефть или серьезный конфликт, к примеру, в Средней Азии, в который неизбежно втягивается Россия) оказывается для власти смертельным. Потому что спаситель и мессия не должен допускать таких кризисов, а если уж допустил, то, значит, никакой он не спаситель.
Рейтинг при этом, как ветреная девица, перебегает к очередному спасителю, а лояльные губернаторы, пресса и предприниматели присягают ему. Защитить же такую власть некому, потому что в моменты кризиса законную власть если кто и защитит, то оппоненты, а не те, кто еще вчера числился в сторонниках.
Михаила Горбачева в Форосе защищали не "верные соратники", заседавшие в президентском совете, и верноподданнические СМИ, а непримиримый оппонент Борис Ельцин и беспрестанно критиковавшие президента СССР строптивые массмедиа. Потому что опираться можно только на то, что сопротивляется.
АФАНАСИЙ СБОРОВ
 |
|