В нынешние непростые времена все чаще говорят о пользе ручного управления экономикой. У нашего постоянного автора есть свой взгляд на эту проблему
Вопрос из разряда традиционных: что лучше для державы — вольный экономический полет или управляемый?
Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ / купить фото
Ручное управление — вещь, конечно, архиполезная, особенно когда все прочие системы в глухом отказе. С другой стороны, хочется надеяться, что Россия достойна управления не только руками. Но стоит подключить голову, как возникают сомнения в приоритетности. Что раньше: курица или яйцо? У нас управление ручное, потому что все прочие механизмы решительно не годятся или, наоборот, все прочие механизмы решительно не годятся, потому что власть любит порулить вручную?
Аксиомы и их преломление
Будем считать аксиомой, что твердая рука необходима и оправданна, когда война. Когда надо сконцентрировать ресурсы, затянуть пояса и консолидировать народ вокруг одной идеи, которая жестко транслируется сверху и должна быть реализована любой ценой. Пушки вместо масла — и все тут. Это, впрочем, немецкая формулировка. Советская была суровей: все для фронта, все для победы. "Все" — значит не только масло на хлебе, но порой и сам хлеб.
А если вдруг мир? Тут все сложнее, с точки зрения хозяйства здесь фундаментальная развилка. Если во главе угла интересы людей, надо отпускать экономику на волю. Ноздрей уловив, откуда дует ветер платежеспособного спроса, она быстро восстановит поставки хлеба, масла и пирожков с мясом. А через год, сконцентрировав капиталец (а вслед за ним рабочую силу) в наиболее востребованных рыночных нишах, инвестирует в более сложное производство одежды, обуви, швейных машинок, велосипедов. Вплоть до личного жилья. Главная гримаса рынка: любой каприз за ваши деньги.
Однако при таком раскладе (после войны он был реализован в США, Японии и в Западной Европе) сильно сужаются "ручные" полномочия центральной власти. Квалифицированные рабочие и инженеры могут ведь выбирать между государственным и частным сектором (частник, в силу ориентации на живые деньги, платит больше!). Да и производители чугуна и стали тоже вольны решать, кому продавать свое добро: частнику для строительства фабрики или супермаркета, либо государству для строительства танков и кораблей. У частника денег не то чтобы больше, но они крутятся быстрей. И эффективней. Власть в итоге вынуждена принимать конкурентный вызов и повышать выплаты не только рабочим, но и поставщикам сырья. Ей это не нравится. Но кому же нравится конкуренция?
Более того. Даже такое явление, как твердая валюта, накладывает непозволительные ограничения на привязанность к "ручному" вмешательству. Она, подлая, тоже подчиняется коммерческому интересу и самовольно стекается к тому, кто производит нечто востребованное. Усиливая, таким образом, его конкурентный потенциал. В мирное время — к условному производителю условного масла. Вложил 100 долларов, продал масла на 200; в следующий раз вложил уже 120, продал на 240 — и так далее. До очередного кризиса перепроизводства.
Твердая валюта, как свободно конвертируемый товар, не слушается руководящих указаний и норовит собраться в руках оборотистого хозяина. Потому в странах со свободным рынком и живой валютой не бывает дефицита потребительских товаров. В этих странах тот самый оборотистый хозяин по умолчанию сужает простор для бюрократического маневра ресурсами, деньгами, рабочей силой в том направлении, которое кажется власти правильным.
На войне другая ситуация и она куда проще: приобрел сталь, оптику, резину, заплатил инженерам и рабочим — собрал пушку. Хотя ни на каком потребительском рынке никто платить за нее не собирался. Напротив, пушку на передовой разносят в хлам — в порядке бесплатной услуги. И взамен необходимо сделать другую, а лучше две. Но деньги-то в казну и за первую не вернулись! Поэтому еще одна аксиома: когда большая война, твердая валюта умирает первой. Рынок труда вторым. Товары народного потребления — третьими.
Воюющее государство — хоть либеральное, хоть не очень — вынуждено расширять свои мобилизационные функции, влезать в экономику с ручным управлением и смещать приоритеты в пользу оборонки. Люди и остальные отрасли терпят, ибо понимают: война. Вместо твердых денег, сгоревших в виде пушек, печатаются фантики: платить-то людям надо. Разгоняется инфляция, "рационируется" потребление (вводятся карточки), растут внутренние и внешние долги. Здесь что Англия, что Германия, что Россия — примерно одинаково.
Принципиально важно, что происходит потом, после войны. В одних странах государство втягивает руки назад в рукава и твердая валюта (если угодно — капитал), накапливаясь в эффективных секторах, разворачивает производство назад в сторону человеческих потребностей. В других же странах (иногда их принято называть социалистическими), напротив, государству так нравилась мобилизационная модель, дарующая неограниченные командные полномочия, что возвращаться к свободной экономике было неохота. Да, пусть дефицит, пусть деревянная неконвертируемая и неконкурентоспособная валюта (так даже лучше: никто за границу не выведет!), пусть низкое качество и производительность труда. Но зато без экономических и политических конкурентов (они вообще уничтожены как класс) и с безграничным простором для ручного управления. Куда хочу, туда верчу. Под бурные продолжительные аплодисменты товарищей. Поди, плохо.
В результате во второй половине прошлого века возникла забавная инверсия: бесправный человек труда в гнилом буржуазном мире может выбирать среди конкурирующих частных и государственных структур, кому подороже продать свою рабочую силу и квалификацию. За твердую валюту. А в прогрессивном СССР у него один эксклюзивный покупатель в лице государственной номенклатуры, с монопольно установленной ценой и фантиками вместо денег. Которые стоят столько, сколько начальник сказал. Их в любой момент могут обнулить и завтра новых напечатать. Не хочешь работать за фантики — сядешь за тунеядство.
Логика системы
Из-за этой нехитрой логики свободолюбивый советский трудящийся получал 200 деревянных рублей примерно за ту же работу, за которую его угнетаемому американскому коллеге платили 2 тысячи полноценных долларов. А зачем платить, если можно не платить? Куда он, советский трудящийся, денется?!
Мало того. СССР, как совершенный образец мобилизационной экономики с ручным управлением, выиграл великую войну. Это истинная правда (и сегодня об этом в телеэфире охотно напоминают). Но тот же СССР с его ручным управлением вчистую проиграл последующий мир. Что тоже истинная правда (но в эфире почему-то об этом напоминать не любят). Но признать, что в мирное время система с ручным управлением проигрывает конкуренцию более гибким экономическим моделям, СССР не мог.
Здесь и начинается самое интересное в преломлении аксиом: чтобы сохранить систему, нужна война! Или, по крайней мере, ощущение войны. Чтобы люди понимали: без мобилизационной экономики — кранты. Так, в предчувствии или в послевкусии внутренней либо внешней войны миролюбивый Советский Союз и просуществовал все три поколения своей истории. На радость вертикальной номенклатуре.
Как иначе объяснишь, почему в самой большой, справедливой и богатой природными ресурсами стране мира народ живет в хрущобах, получает медный грош и не смеет носа высунуть за Железный Занавес? Населению надлежит верить, что все эти жертвы не сдуру и не от вопиющей некомпетентности жадных до власти кухарок, но во имя великой и благой цели. Которая, впрочем, остается недоступной эмпирическому восприятию: она в светлом будущем.
А у них, за Железным Занавесом, воистину страшно. Звериный оскал, империализм, фашизм и циклические кризисы капиталистического перепроизводства. Между прочим, опять святая правда: именно циклические и именно перепроизводства. Хотя для полноты картины следовало бы добавить, что плановая социалистическая экономика ответила им кризисом недопроизводства (тем самым дефицитом). И не циклическим, а хроническим!
Когда миролюбивый СССР распался, у него оплаченных деревянными рублями танков было больше, чем во всем остальном мире: 63 900 штук. В 6 раз больше, чем у НАТО. Правда, танкистов было нечем кормить: Замминистра обороны СССР В. Архипов в письме к Л. Воронину (председатель Комиссии по распределению гуманитарной помощи) 16 января 1991 года просит выделить 8 млн сухпайков, поступивших из Бундесвера (из того самого НАТО) в качестве гумпомощи для раздачи советским военнослужащим и членам их семей. Через три дня, 19 января, он просит для Министерства обороны СССР из того же фонда еще "7 тыс. тонн хлеба длительного хранения в жестебанках".
Дефицит хлеба в Вооруженных Силах на 74-м году советской власти с ее ручным управлением и мобилизационным режимом — это вам не "отдельные негативные явления в снабжении трудящихся товарами народного потребления". Это уже — приехали...
Занятные параллели
Сегодня, после непродолжительного периода сравнительно свободной рыночной экономики и сравнительно честной конкуренции, у нас опять налицо временные трудности. Естественно, потому что опять враги. Внутри, снаружи и кругом. Реакция тоже естественная: снова необходимо сплотиться и, не считаясь с потерями, дать достойный отпор. Соответственно опять в моде тезис о ручном управлении в трудные времена — как аксиома. Иначе не выстоим.
Но вот простое наблюдение из жизни.
Элементы ручного управления в новой России активнее всего применялись не сейчас, когда и вправду нужны быстрые и четкие шаги по выходу из украинской войны и спасению экономики, а, как ни странно, именно в сытые времена. Когда нефть дорожала и рыночная экономика, выпущенная из авгиевых конюшен, росла на 7 процентов в год. Как раз тогда новая силовая номенклатура чисто "ручными" методами отжимала себе самые прибыльные секторы бизнеса, активно истребляла конкурентов и укрепляла свою корпоративную (как бы государственную) монополию. Под рассуждения о том, что именно крупные государственные корпорации поделятся с народом и помогут стране удержаться на плаву.
Теперь пришла пора помогать. Однако говорят нынче прямо противоположное: в нынешнее непростое время первоочередная задача заключается в спасении системообразующих государственных корпораций. Дескать, спасем их, спасем и Россию! Необходимо, граждане, подтянуть пояса и поделиться бюджетными отчислениями со столпами державности. Иначе враг нас сомнет.
Казалось бы, вот момент для сильной централизованной власти: жестко попросить новых олигархов уж если не "делиться с народом", то хотя бы спасаться самостоятельно, памятуя про жиры, накопленные при льготном режиме в тучные годы. В казну же для поддержания сползших корпоративных штанов отнюдь не лазить.
Увы...