Недруги России часто говорили и говорят о том, что во многих войнах генерал Мороз, он же генерал Зима, был главным союзником русской армии в боях с превосходящими ее по мощи противниками и главным фактором, обеспечивавшим ей победы. При этом обычно сразу вспоминают морозы во время отступления войск Наполеона в 1812 году и жесточайший холод во время битвы под Москвой в 1941 году. Знатоки истории припоминают еще 1708 год, когда шведская армия в Малороссии понесла тяжелые потери из-за страшных морозов и потому потерпела поражение под Полтавой. Но если следовать той же логике, генерал Мороз нередко изменял России. Во время советско-финской войны 1939-1940 годов, например. Или в ходе русско-турецкой войны 1877-1878 годов, когда с суровой природой пришлось воевать едва ли не больше, чем с противником.
Фото: Росинформ
Фото: Росинформ
Фото: Росинформ
Фото: Росинформ
"Ощущается недостаток в топливе"
То, что происходило на балканских перевалах в декабре 1877 года, в разных версиях истории русско-турецкой войны 1877-1878 годов описывалось довольно сильно отличающимися друг от друга способами. В первые годы после ее окончания все авторы были едины в том, что имел место беспримерный подвиг русских солдат. Но позднее точные детали происходившего стали исчезать из описаний боев на балканском театре военных действий, и остались лишь упоминания о том, что русская армия в исключительно трудных условиях перешла Балканы. Ничего удивительного в этом не было, ведь многие обстоятельства этой победоносной войны хотелось поскорее забыть.
Задумывалась она как реванш за унизительное для России поражение в Крымской войне 1853-1856 годов. А потому планировалась задолго и со всей возможной тщательностью. Главным условием победы считалось молниеносное наступление и уничтожение основных сил турок и на Балканах, и на Кавказе. Ведь в случае промедления главный союзник Османской империи, Великобритания, как опасались в России, могла собрать и перебросить морем к турецким берегам значительные сухопутные силы и свой флот. Русские военные разведчики выяснили время, необходимое для мобилизации британских войск, 13-14 недель, и для их доставки к Стамбулу и развертывания — еще 8-10 недель. И за этот срок войну нужно было завершить.
Для наступления были собраны войска, превосходящие силы противника, на Балканском театре военных действий подготовлена переправа через Дунай, и 12 апреля 1877 года был обнародован манифест императора Александра II об объявлении войны. Однако боевые действия разворачивались совсем не так, как предписывали планы. Потери русских войск были больше, чем хотелось. Резервы подходили медленнее, чем было необходимо. Главнокомандующий войсками — дядя императора великий князь Николай Николаевич — справлялся с управлением армией гораздо хуже, чем кто-либо мог предположить. А турки сопротивлялись лучше, чем ожидалось.
В итоге русской армии, немалая часть сил которой была занята осадой Плевны, пришлось прекратить наступление. А главнокомандующий задумался о плане дальнейших действий. Его штаб запросил мнение командиров корпусов и дивизий, возможно ли перейти к обороне на зимнее время. Обстоятельнейший ответ командира 18-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта А. Н. Нарбута, отправленный 1 октября 1877 года, гласил:
"До настоящего времени мы спасались от сильной болезненности в этом крае, известном своим губительным климатом, тем, что располагались на возвышенных местах, куда мало достигали утренние и вечерние туманы. На зиму же придется расположить войска в деревнях, лежащих в низменных местах, где господствуют постоянные туманы и сырость. Расположение в землянках весьма нездорово, потому что сырость в них будет еще значительнее, по недостатку же больших деревень и по их разбросанности остается только одно средство для сосредоточенного расположения войск — разместить людей в немногих деревнях по татарским избам, скученно".
Генерал Нарбут не сомневался, что последствия такого решения будут трагическими:
"В случае развития эпидемических болезней, чего нельзя будет избежать, если войска будут оставлены в этой местности, страшно подумать, какая убыль последует в войсках, потому что никакие гигиенические меры и медицинские пособия не в состоянии будут остановить развитие эпидемий... Принимая в соображение, что в дивизионном подвижном лазарете штат всего на 80 кроватей, встретится затруднение в подании даже первоначальной помощи, если допустить самую быструю и успешную эвакуацию больных, в случае же прекращения сообщений и вместе с тем и эвакуации больных, не хватит ни помещения, ни медицинского персонала, ни белья".
Писал командир 18-й пехотной дивизии и о том, что ни других помещений, ни топлива у его солдат по существу нет:
"Войска для топлива разбирали часть построек на занимаемой нами линии, вследствие этого большая часть деревень разорены частью по этой причине, а частью местными жителями. Ощущается и теперь недостаток в топливе, хотя в деревнях имеются некоторые запасы кизяка, но... его едва ли хватит на месяц, много на полтора".
Еще одной важной проблемой Нарбут считал отсутствие тягловой силы и запасов свежего мяса:
"В течение лета была значительная убыль лошадей и скота, падавших от различных болезней; кроме того, нередко случаи, что волы, признанные по наружному осмотру здоровыми, по внутреннему осмотру, после их убоя, не были допущены в пищу... Теперь ощущается недостаток в фураже. В зимнее же время от бескормицы неминуемо разовьется падеж лошадей и скота. Таким образом, легко может случиться, что войска останутся без обозов и встретят затруднение в довольствии в то время, когда подвоз продуктов и пригон скота сделается невозможным".
А самое главное заключалось в том, что войска, одетые для быстрой летней военной кампании, совершенно не готовы к зиме:
"Войска частью снабжены фуфайками, для остальных требуются фуфайки из Киевского интендантства, и только нестроевые снабжаются полушубками. При расположении здесь на зимних квартирах придется нести аванпостную и караульную службу и фуфайки не сохранят людей, тем более что состоящая на людях мундирная одежда так ветха, что не защищает нисколько от холода; необходимо иметь полушубки, если не на всех, то, по крайней мере, на 1/3 состава войск".
Генерал Нарбут в конце доклада делал однозначный вывод:
"В виду вышеприведенного можно сказать, что оставление войск для зимовки в здешней местности не только не удобно, но даже может быть гибельным".
Командир XIV армейского корпуса, в который входила 18-я пехотная дивизия, генерал-лейтенант А. Э. Циммерман к докладу подчиненного добавил свои веские аргументы:
"Неприятель, до которого, конечно, дойдут сведения о том, как войска XIV корпуса страдают от зимовки, может перейти в наступление с превосходными силами в то время, когда мост у Браилова будет разведен во время ледохода и когда войска будут уже сильно изнурены болезнями. При том турки, узнав, что Кюстенджи занят нашими войсками (теперь они стоят в лагере, вне выстрелов с моря), будут посылать броненосцы для бомбардирования и тогда придется в холодное время выводить войска из города и ставить на бивак".
Циммерман предлагал отступить в более благоприятные для зимовки места, а весной начать наступление вновь. Другие командиры считали, что к весне турки получат подкрепление и наступление потребует слишком больших жертв. Если вообще будет возможным. А потому следует продолжать войну без оглядки на обстоятельства.
"Выбив себе траншейки"
Принятию решения о продолжении боевых действий способствовала сдача упорно сопротивлявшегося 44-тысячного гарнизона Плевны, чей командир маршал Осман-паша 28 ноября 1877 года согласился капитулировать. К тому времени погода на Балканах, мягко говоря, оставляла желать много лучшего, но великий князь Николай Николаевич решил начать наступление через восемь балканских перевалов. 21 ноября 1877 года он сообщал о действиях других отрядов генерал-лейтенанту Ф. Ф. Радецкому:
"На Злотницу двинута колонна ген. Курнакова. Он уже занял перевал, но выход в долину еще занят турками. Невозможно описать те трудности, которые преодолевают войска в борьбе с природой; ввод орудий без дорог на высокие и крутые горы есть такая исполинская работа, которую трудно вообразить, погода ужасная — постоянные переходы от мороза со снегом к проливным дождям. Отряд ген. Дандевиля занимает позиции на высоте 7000 фут. Потеря наша за все дни 16, 17, 18 и 19 ноября около 350 чел.".
В начале декабря дожди прекратились и морозы стали повсеместными и лютыми.
"Суровая зима,— писал 12 декабря 1877 года военный корреспондент князь Л. В. Шаховской,— завернула в Балканские горы, засыпала их глубоким снегом и развернула во всей полноте свои дикие явления: то хватит мороз в 15-20 градусов (по Реомюру, соответствует минус 19-25 градусам Цельсия.— "История"), то поднимется вьюга с метелью и завывающим, стонущим ветром: столбами несутся и крутятся снежные хлопья, гнутся и трещат высокие деревья... Солдаты, на высоте 4 тысяч футов, выбив себе траншейки в мерзлой земле, стоят лицом к лицу с суровою зимой, словно в открытом бою принимают на себя разыгравшиеся силы природы".
Документы армейских полков не были написаны столь же ярко и красочно, но впечатляли ничуть не меньше. В описании боевых действий 93-го Иркутского полка говорилось:
"При отсутствии теплой одежды и, главное, обуви, при неудачных попытках замены упомянутых предметов в связи с временем года и беззащитности от всех климатических влияний — цифра обморожения должна была быть значительной. Местные жители уверяли, что не запомнят такой суровой зимы, какая выпала на нашу долю; действительно, морозы были очень сильны и продолжительны, сменяясь вьюгами со снежными заносами... Портянки не предохраняли от морозов. Сапоги при глубоком снеге до того промерзали, что становились как деревянные. Полушубки, шинели и башлыки от действия на них туманов и морозов, часто быстро наступавших после непродолжительной оттепели, также потеряли мягкость, так что часто приходилось видеть, как солдаты помогали друг другу снимать и надевать верхнее платье. Довольно сказать, что солдат, отправляясь за естественною надобностью, обыкновенно должен был идти в сопровождении двух товарищей, так как без них он не мог бы справиться со своей одеждой. Словом, солдат был не в одежде, а в футляре. Меры, предпринимаемые для согревания, а именно чай, водка, смазывание ног и рук эфиром и проч., не приносили большой пользы или от их недостаточности в данном случае, или от скорого окончания их действия; что же касается до мер согревания, зависящих от самого замерзающего, как напр. бег, то таковые не были мыслимы: во-первых, потому, что подобные занятия были далеко не безопасны, а во-вторых, у лица, которому нужны были такие занятия, не было сил заниматься так долго, как это требовалось бы".
Не лучше было положение с оружием:
"Раньше,— говорилось в дневнике 95-го Красноярского пехотного полка за 5-6 декабря 1877 года,— во время морозов переставал действовать выдвижной механизм ружья, но люди отогревали затворы в карманах, смазывали керосином и тем кое-как помогали беде, но, когда морозы еще усилились, переставал действовать и спускной механизм; керосин не помогал, а держать затвор в кармане было неудобно и даже опасно, так как окоченелые руки солдата не могли проворно отыскать его и вынуть из замерзшей и совершенно твердой шинели, в случае если б явилась внезапная надобность".
Но первые значительные потери от мороза понесли не русские, а пленные турки. 13 декабря 1877 года великий князь Николай Николаевич доложил Александру II:
"Мы нашли возможность, несмотря на множество затруднений, с самого начала кормить всю массу пленных и призреть брошенных на произвол судьбы и найденных нами в Плевне раненых и больных: разместить их всех не было никакой возможности. Пришлось оставить их на биваке. Между тем вдруг наступили холода, выпал глубокий снег, и эти несчастные, и прежде дрожавшие от холоду в своих лохмотьях, босые, начали умирать массами. Te, которые с наступлением морозов еще не были отправлены, были кое-как помещены вместе с нашими солдатами в землянках гренадерского корпуса; но те, которых мороз захватил в пути — сильно пострадали. Я бессилен против этого и могу лишь пожалеть, что Осман-паша не внял в свое время моему предложению капитулировать, которое я сделал ему единственно в видах человеколюбия".
"Истощали целые потоки брани"
Морозы усиливались, ситуация ухудшалась и генерал-адъютант И. В. Гурко телеграфировал главнокомандующему:
"Морозы усиливаются. Стоять на высоте 4 тыс. фут. без теплой одежды с изношенною обувью немыслимо... Надо или наступать, или отступать, иначе весь отряд погибнет от болезни. Если подкрепления ко мне уже выступили, то по прибытии их тотчас перейду в наступление; форсировать же проходы с одним моим отрядом, в виду полученных неприятелем в течение последних двух недель подкреплений, позади громадный свободный резерв,— я считаю напрасным риском".
Находившийся в его отряде князь Шаховской так описывал приход подкреплений:
"Генерал Гурко, получив известие о выступлении из-под Плевны новых сил, поступающих под его командование, отправил им немедля предписание идти форсированным маршем к Орхание без дневок, большими переходами, словом — прибыть елико возможно скорее на место. Но колонны подтянулись к Орхание только к 10 декабря, а обозы с сухарями — только к 12-му. Движение колонн было замедлено артиллерией и обозами, которые по обледеневшей дороге не могли поспевать за войсками. Лошади, тащившие орудия и зарядные ящики по скользкому шоссе, словно по стеклу, ежеминутно спотыкались, падали, выбивались из сил и при малейшем подъеме в гору отказывались вовсе служить. Напрасно солдаты принимали лошадей в десять палок и истощали целые потоки брани; дело кончилось тем, что самим солдатам пришлось везти на себе артиллерию и обозы".
Другим отрядам было не легче. Командир Троянского отряда генерал-лейтенант П. П. Карцов докладывал главнокомандующему:
"На рассвете 23 числа выступил первый эшелон по назначению, имея в голове 10-й стрелковый батальон, а за ним роту сапер при двух орудиях, разобранных на части и уложенных на 16 санях, запряженных буйволами; остальные затем части пехоты и казаки следовали в хвосте. 22 градуса мороза (-27,5 градусов Цельсия.— "История"), непроницаемый, страшно холодный туман стоял во весь день; туман этот по мере подъема в горы обращался в какую-то леденящую, прохватывающую насквозь изморозь; но это было ничто в сравнении с теми неимоверными тягостями и лишениями, какие пришлось испытать, утопая в снегу, проваливаясь в сугробах и грудью прокладывая дорогу. Достаточно сказать, что каждое орудие тащили: 48 буйволов, рота пехоты и сотня казаков, в то время, когда саперы не выпускали из рук шанцевого инструмента, сбивая камни, срубая деревья, раскидывая снег и расширяя дорогу... При таких страшных усилиях первое орудие удалось поднять на перевал лишь к вечеру следующего дня".
Но перевалы были взяты, и путь на Константинополь открыт. До того как Турция попросила о мире, были еще бои и десятки тысяч взятых в плен турецких солдат и командиров.
Был ли оправданным приказ о наступлении в морозы? Российские военные врачи считали, что потери от обморожений были невелики — 10 654 случая, из которых 408 закончились смертью. Острыми заболеваниями органов дыхания болело 14 863 человека, а умерло от них 377. Кровавые поносы унесли гораздо больше жизней. И великий князь Николай Николаевич считал, что принял правильное решение. В его приказе войскам от 30 декабря 1877 года говорилось:
"Великое, беспримерное дело совершено вами. Прошел только месяц после того, что взята Плевна со всею неприятельскою армией, а вы уже за Балканами, разбив армию неприятеля в долине Софии, овладев неприятельским укрепленным лагерем "Орлиное гнездо" на высочайшем Троянском перевале и, наконец, полонив целую армию на Шипке.
Ни суровая зима с трескучими морозами, ни бездорожье в горах, ни бури, ни метели не остановили меня отдать вам приказ перейти горы. Я твердо верил, что для русского солдата нет ничего невозможного, когда он знает, что того желает царь".