Август и сентябрь стоят рядом не только в календаре. Они (увы, драматически) сплелись и в истории — датами двух мировых войн. Первая началась в августе 1914 года, а Вторая — и началась, и закончилась в сентябре. Свидетельства их роковой связи являет и русская поэзия ХХ века
Фото: архив журнала "Огонек" / архив журнала
Фото: архив журнала "Огонек"
Фото: архив журнала "Огонек"
Фото: архив журнала "Огонек"
Фото: архив журнала "Огонек"
Фото: архив журнала "Огонек"
Фото: архив журнала "Огонек"
Манометр культуры достигал до высочайшей точки напряженья...
М. Волошин
Первая мировая оказалась у нас "забытой" по многим причинам. Дело не только в идеологах, пытавшихся скрыть связь между ее итогами и приходом к власти большевиков. Эта война — от ее начала и до конца — была цепью предательств и привела к трагическому перелому в отношении русских к Европе. Стала шоком от вероломства, памятной болью от камня за пазухой...
"Что сделала Россия и русские плохого Германии? За что такая ненависть к нам царит на берегах Рейна?" — удивленно восклицал в 1914 году Александр Куприн. Один из ответов дал "Манифест 93-х", в котором элита этой страны не только оправдывала агрессию целями защиты белой расы от "монголов и негров", но и назвала германский милитаризм "производным" национальной культуры. Это, по сути расистское, заявление появилось из-за осуждения войны со стороны других европейских деятелей искусства. Многие из них успели встретить ее с пафосом, однако стоило зверствам "самой культурной" расы выйти наружу, как настроения стали меняться. От них ясно прозвучало: "варвары". А от Бориса Пастернака — "И это страна, куда мы теории культуры ездили учиться!"
В России, которую вынудили вступить в эту войну, тоже не все и не сразу поняли, какой катастрофой она обернется. "Просили мы тогда, чтоб помолчали / поэты о войне...— писала Зинаида Гиппиус,— Куда тебе! Набросились зверями: / Война! Войне! Войны!" Сбылось и пророчество Александра Блока, первым произнесшего: "вся она — на плечах России". Угроза неисчислимых жертв для русского народа начала идти отовсюду. Что ни говори, но такого желания его истребить не было у бывших союзников даже в предательскую Крымскую войну...
Золотое и серебряное
Да, колониальные походы европейских правителей не раз приводили их к нашим границам. Еще за столетие до Первой мировой Наполеон, в войсках которого уже были солдаты из разных государств континента, вторгся в Россию. А ведь он пошел войной на ту самую страну, где боготворили Париж, говорили на смеси "французского с нижегородским" и нанимали француженок-гувернанток. Однако именно под Москвой его жестокие походы задохнулись, могущественная империя покатилась вниз, а русскую армию встречали в Европе как освободительницу.
Чтобы понять, насколько по-разному военные кампании 1812 и 1914 годов повлияли на общественные настроения в России, достаточно сравнить стихотворения поэтов "золотого" и "серебряного" веков. Первые воспевали славу русского оружия, гордились битвой под Бородино, но вторые — оставили свидетельства, достойные изучения не столько литературоведами, сколько философами и военными стратегами. Вот как описывал предвоенную ситуацию Максимилиан Волошин: "Ученые изобретали способ / за способом для истребленья масс, / Политики чертили карты новых / колониальных рынков и дорог". Но уже в следующей строке читаем: "Мыслители писали о всеобщем / ненарушимом мире на земле". Выходит, идеологи продолжали успокаивать и лгать... Еще более определенно высказался о той обстановке Осип Мандельштам: "Пока ягнята и волы / на тучных пастбищах водились / И дружелюбные садились / на плечи сонных скал орлы, / германец выкормил орла, / и лев британцу покорился, / и галльский гребень появился / из петушиного хохла". Ну куда уж откровеннее!
Казалось бы, такие уроки не забываются, и Россия должна была остерегаться воинственных соседей. Однако в конце Первой мировой не кто-нибудь, а великий Блок вновь начнет призывать европейцев к союзу: "Придите к нам! От ужасов войны / Придите в мирные объятья!" — напишет он в своих знаменитых "Скифах". И тут же провидчески добавит: "А если нет — нам нечего терять, / и нам доступно вероломство! / Века, века вас будет проклинать / больное позднее потомство!" Разве не это и произошло? И разве всего через четверть века сокрушительное поражение, раздел страны-агрессора и трудности примирения не стали платой за вероломство, приведшее к самой страшной трагедии в Европе?
Что ж, поэтический дар подарил миру не одного пророка. И стихи многих русских поэтов начала ХХ века свидетельствуют: Вторая мировая была ими предсказана. К этому подводило не только полученное знание нравов, но и сам безнаказанный финал Первой. Наверное, поэтому предчувствие нового вероломства не оставило в стихотворениях 30-40-х годов таких же отчетливых следов, как в написанных ранее. Хроника — да, предчувствие — нет...
Театр Сатаны
Тому была и другая веская причина. Нацистская Германия вовсе не год и не два пугала весь мир заявлениями о своей "исключительности". А когда вторглась в Польшу и во Францию, было уже не до предчувствий — угроза нападения на СССР стала слишком явной. Неясен был разве что день... "Такою все дышало тишиной, / что вся земля еще спала, казалось. / Кто знал, что между миром и войной / всего каких-то пять минут осталось!" — напишет потом Степан Щипачев. И еще позже — Арсений Тарковский: "Как я хотел вернуться в до-войны, / Предупредить, кого убить должны..."
То расставание с последней надеждой было страшным, но неизбежным. Ведь оно подвело черту даже не под годами, а десятилетиями грозных предзнаменований. Главным из них было долгое и безнаказанное шествие нацистской идеологии по континенту. Ее автор, Бенито Муссолини, успел стать широко известной фигурой и открыто хвастал, что его расистские взгляды сформировались гораздо раньше Гитлера и Франко. Читали об их "дискуссиях" и в советских газетах. "У фашистов вообще к знанию тяга",— горько иронизируя, писал еще в 1923 году Владимир Маяковский.— "Куда глаз ни кинем, газеты полны именем Муссолиньим".
Перечитывая эти и другие строки, запечатлевшие хронику вызревания нацизма, невольно задаешься вопросом: что помогало ему в течение долгих лет спокойно маршировать по Европе? Почему не остановили уроки даже недавней войны? Ответ на это тоже находим в более ранних стихах — в той "бойне не уразумели, не выучились люди ничему" (М. Волошин). Похоже, что и новое соглашательство с человеконенавистническими идеями было следствием всеобщего аморализма. Традиционная европейская культура, ее гуманистические ценности снова ушли в тень, уступив место низким нравам, власти денег и беспринципности в политике. "История людей — /история войны. / Разнузданность страстей /в театре Сатаны",— напишет после Первой мировой Константин Бальмонт. Но ведь и 25 лет спустя все повторилось: деятели искусства не били во все колокола, а научный прогресс опять встал на службу уничтожению человеческой жизни...
К моменту вторжения на территорию СССР в армии Гитлера (как и в свое время у Наполеона) находились подразделения из многих стран, включая фашистскую Италию. Политика оболванивания делала свое дело, однако и потери от нее для европейских народов — как физические, так и моральные — оказались огромны. И вовсе не случайно, описывая в 40-х исход боя под Моздоком, Михаил Светлов захочет спросить: "Молодой уроженец Неаполя! / Что оставил в России ты на поле? / Почему ты не мог быть счастливым / Над родным знаменитым заливом?"
После разгрома нацизма и Нюрнбергского процесса имена многих виновников той драмы отошли на второй план. Видимо, похожее происходит везде, где уже отпылали военные пожары. Наказание главных негодяев снимает только первую боль, но выжившим хочется быстрее забыть этот кошмар, чтобы иметь силы жить дальше. Нужно заново учиться любить, а не ненавидеть; ставить на ноги калек, а не убивать. Что ж, уроки истории помнят, пока живы ее свидетели. Уроки же Второй мировой запомнили и дети войны, пострадавшие от ее долговременных последствий. Сегодня уже уходят они, а вместе с ними — последняя боль...
Разрыв
Боль — категория нравственная. Но она остается не только в сердцах. В стихах начала ХХ века ясно указывалось: истоки войн — в падении морали, а хронику деградации надо искать в червоточине культуры. "Смотрите — / звезды опять обезглавили / и небо окровавили бойней!"-- свидетельствовал В. Маяковский. А почувствовав связь между начавшейся войной и упаднической культурой, яростно обрушился на современников-живописцев: "А теперь попробуйте-ка вашей серой могильной палитрой, / годной только для писания портретов мокриц и улиток, / написать краснорожую красавицу войну / в платье кроваво-ярком, как желание побить немцев".
Так не из антивоенного ли протеста (а вовсе не наоборот) родилось его желание создать свою, чистую, поэзию и вскричать "долой ваше искусство"? И не кризис ли европейской культуры предопределил успех советского агитпропа, а позже — и искусства соцреализма? Ведь после подобных метаморфоз России понадобились десятилетия, чтобы восстановить уже утраченную связь с традициями гениальных предшественников. Может, не будь двух мировых войн, не было бы трагического разрыва русской культуры, деления творцов на своих и чужих, а шедевры, посвященные "вечным" смыслам, не считались бы плодом буржуазного "эстетства и декадентства"?
Увы, история не знает сослагательных наклонений. Лишь хрущевская оттепель (и та ненадолго) дала возможность творить без оглядки на коммунистические догматы. При этом поэзии, можно сказать, повезло, ибо еще были живы те, кто служил эталоном. Именитые русские литераторы снова стали выездными, участвовали в международных конкурсах, фестивалях, получали престижные мировые призы. В том числе с их помощью удалось выйти на новый диалог со всей европейской культурой — диалог, восстанавливавший доверие и мир. Казалось, возврата в "оскорбленную эру" больше не будет. Нет, и за таким потеплением в отношениях на континенте снова наступили холода...
Что совершается ныне
Вы спросите — как быть с похожими вызовами в наши времена? У кого учиться их предсказывать и вместе со всей Европой отводить? Думаю, прежде всего у тех, чьи книги хотят перепечатывать и читать. У классиков и наших современников, прошедших через сложные испытания эпохи. Недавно Даниил Гранин вспоминал: "Мы начали войну с ужасным чувством непонимания, что произошло, почему немцы, с которыми обнимались, Сталин их принимал, что произошло вдруг.." Добавив, что самым первым было "чувство несправедливости и возмущения", он лишний раз подтвердил, что темы этики, нравственности не должны сходить с международной повестки. Только постоянно их обсуждая, удастся сохранить и долгий мир с соседями, и нашу национальную культуру. Лучшие писатели во все времена делали именно это — писали о моральных изъянах в самом обществе и в политике; о язвах, изъедающих нацию изнутри и влияющих на обстановку извне. И предупреждали: за разложением умов ждите нагнетания военной истерии! "Козлиным голосом, опять, поют косматые свирели",— писал, к примеру, Осип Мандельштам в своем стихотворении "Зверинец". Догадываетесь, на какого рода козни намекал?
Да, и столетие назад первым "снарядом" войны была пропаганда. Пусть войны выглядели иначе, но пропагандистский снаряд падал на подготовленную почву — на головы тем, кто за тучные годы разучился думать. И сегодня с его помощью внушают, что русские — агрессоры, ибо в отличие от других европейцев, "твердо вставших" после злодеяний Наполеона на путь либерализма, мы, мол, такую "прививку" тогда не получили. Что за чушь! Может, эти эксперты забыли, кто развязал обе войны в ХХ веке, кто тогда "погребал эпоху"? И разве не мы сейчас бьем тревогу, ясно понимая, "что ныне лежит на весах и что совершается ныне"? Да и кем они сами себя пугают — теми, у кого в каждой семье есть погибший или раненый фронтовик? У кого плакат "Миру мир" висел в школах на разных языках, а тост "чтобы не было войны" — поднимался на любом застолье и опять слышен даже на свадьбах?..
Воистину "манометр культуры" вновь дошел до "высочайшей точки напряженья"! Не дай бог разорваться ему от давления воинствующей лжи, не выдержать атаки на фундаментальные ценности и на поистине бесценное — человеческую жизнь! А нашим молодым поэтам не стоит забывать, что главный ахматовский завет был дан именно в грозном 1942 году. И ради спасения Отечества — заклинал вернуть национальную поэзию не к чему-нибудь, а к ее свободным и честным истокам:
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!