6 ноября 1796 года с кончиной императрицы Екатерины II завершилась эпоха, которую называли золотым веком дворянства. Иностранные наблюдатели не переставали удивляться тому, как немка, не имевшая ни малейших прав на русский престол, смогла царствовать тридцать четыре года. Но ее подданные помнили, что она ценила их достоинства и была снисходительна к их слабостям.
Фото: Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Между генерал-губернаторами в царствование Екатерины А. П. Мельгунов, как известно, был признаваем по уму его в числе отличных и пользовался общим уважением. Мельгунов имел, однако же, слабость в кругу близких ему особ отзываться иногда в смысле и духе критическом насчет императрицы. Такой образ мыслей, равно как и многие из отзывов Мельгунова, были государыне известны.
Однажды Мельгунов, приехавший в столицу по делам службы, имел у императрицы доклад, продолжавшийся очень долго. Некоторые из близких государыне особ, заметив такую продолжительность, удивлялись этому, зная, что императрице известен образ мыслей Мельгунова. Когда последний вышел из кабинета, один из приближенных в ироническом смысле напомнил императрице о его отзывах на ее счет. Екатерина на это сказала:
— Все знаю, но вижу в нем человека государственного; итак, презирая личного моего в нем врага, уважаю достоинства. Я, подобно пчеле, должна и из ядовитых растений выбирать соки, которые, в смешении с другими, могут быть полезными.
И в самом деле, такова была политика императрицы по отношению к людям государственным.
***
Рылеев, санкт-петербургский обер-полицмейстер, по окончании своего доклада о делах, доносит императрице, что он перехватил бумагу, в которой один молодой человек поносить имя ее величества.
— Подайте мне бумагу, говорить она.
— Не могу, государыня: в ней такие выражения, которые и меня приводят в краску.
— Подайте, говорю я,— чего не может читать женщина, должна читать императрица.
Развернула, читает бумагу: румянец выступает на ее лице, она ходит по зале, и гнев ее постепенно разгорается.
— Меня ли, ничтожный, дерзает так оскорблять? Разве он не знает, что его ждет, если я предам его власти законов?
Она продолжала ходить и говорить подобным образом, наконец утихла. Рылеев осмелился прервать молчание.
— Какое будет решение вашего величества?
— Вот мое решение! — сказала она и бросила бумагу в огонь.
***
Придворному книгопродавцу Вайтбрехту было прислано из Парижа несколько сот экземпляров пасквилей на императрицу. Не зная, как поступить в этом случае, он представил экземпляр обер-полицмейстеру и просил его донести о происшедшем государыне.
На другой день обер-полицмейстер приехал к Вайтбрехту и спросил его: какая цена назначена присланным книжкам и по какой он мог бы продавать их?
Вайтбрехт определил цену каждой книжке в тридцать копеек ассигнациями.
— В таком случае,— сказал ему обер-полицмейстер,— императрица приказывает вам продавать их по пять копеек, a недостающие деньги будут вам отпущены из придворной конторы.
***
Статс-секретарь Козицкий, докладывая раз императрице бумаги, был прерван шумом, раздавшимся в соседней комнате, где придворные вздумали играть в волан и своим криком и смехом заглушали слова докладчика.
— Не прикажете ли прекратить шум? — спросил Козицкий государыню.
— Нет,— отвечала она,— мы судим здесь о делах, а там забавляются, зачем нарушать их удовольствия. Читайте только громче, я буду слышать.
***
Однажды, занимаясь по обыкновению после обеда делами, Екатерина встретила надобность в какой-то справке. Она позвонила в колокольчик, но на призыв ее никто не явился. Государыня встала со своего места, вышла в комнату, в которой всегда находились дежурные чиновники, и увидела, что они играют в карты.
— Сделай одолжение,— сказала она одному из играющих,— сходи справиться по этой записке, а я между тем поиграю за тебя, чтоб не расстроить вашей игры.
Императрица села на его место и играла все время, пока он ходил исполнять ее поручение.
***
Генерал-прокурор, князь А. А. Вяземский, представил раз Екатерине сенатское решение по какому-то делу. Государыня утвердила решение подписью "Быть по сему". Подписанный указ перешел к дежурному чиновнику для отсылки по назначению. Чиновник этот был горький пьяница и, когда остался один в учреждении, напился пьян. При разборе бумаг, ему попалось на глаза решение, подписанное императрицею. Прочитав надпись "Быть по сему", он сказал: "Врешь! Не быть по сему",— взял перо и исписал всю страницу словами: "Врешь! не быть по сему!"
На следующе утро, когда он уже проспался и ушел домой, в учреждении нашли эту бумагу и обмерли со страху. Дали знать князю Вяземскому, который тотчас поехал с этой бумагой к императрице и бросился к ней в ноги.
— Что такое? — спросила она.
— У нас несчастие,— отвечал Вяземский,— пьяный дежурный испортил подписанный вами указ.
— Ну так что ж? — сказала Екатерина.— Я подпишу другой, но я вижу в этом перст Божий. Должно быть, мы решили неправильно. Пересмотрите дело.
Дело пересмотрели, и оказалось, что оно в самом деле было решено неправильно.
***
Г. Р. Державин, в бытность свою статс-секретарем при императрице Екатерине II, докладывал ей раз какое-то важное дело. Государыня начала делать возражения, с которыми Державин не соглашался. По горячности своего характера он до того забылся, что в пылу спора схватил императрицу за конец надетой на ней мантильи.
Екатерина тотчас прекратила спор.
— Кто еще там есть? — хладнокровно спросила она вошедшего на звон колокольчика камердинера.
— Статс-секретарь Попов,— отвечал камердинер.
— Позови его сюда.
Попов вошел.
— Побудь здесь, Василий Степанович,— сказала ему с улыбкой государыня,— а то вот этот господин много дает воли своим рукам и, пожалуй, еще прибьет меня.
Державин опомнился и бросился на колени перед императрицей.
— Ничего,— промолвила она,— продолжайте, я слушаю.
Однако случай этот был отчасти причиной перемещения Державина из статс-секретарей в сенаторы.
***
Мраморный бюст императрицы, сохранявшийся в Эрмитаже под стеклянным колпаком, был найден нарумяненным. Приближенные государыни убеждали ее приказать нарядить по этому поводу тщательное следствие и строго наказать виновных в столь дерзкой выходке. Но Екатерина, не выказывая ни малейшего неудовольствия, отвечала им:
— Вероятно, это кто-нибудь из пажей хотел посмеяться над тем, что я иногда кладу себе на лицо много румян. Велите только вымыть бюст.
***
Однажды, в большой праздник, за столом один из пажей, служа императрице, наступить на ее кружева и разорвал их. Императрица сделала маленькое движение, в досаде; паж так испугался, что пролил на ее платье тарелку супу. Она засмеялась и сказала:
— Вы меня наказали за мою горячность.
***
В один из торжественных дней, в которые Екатерина всенародно приносила в Казанском соборе моление и благодарение Господу Богу, небогатая дворянка, упавши на колени пред образом Божьей Матери, повергла пред ним бумагу. Императрица, удивленная таким необыкновенным действием, приказывает подать себе эту бумагу и что же видит? Жалобу Пресвятой Деве на несправедливое решение тяжбы, утвержденное Екатериной, которое повергает просительницу в совершенную бедность. "Владычица,— говорить она в своей жалобе,— просвети и вразуми благосердную нашу Монархиню, да судить суд правый". Екатерина приказывает просительнице чрез три дня явиться к ней во дворец. Между тем вытребывает из сената ее дело и прочитывает его с великим вниманием.
Прошли три дня. Дама, принесшая жалобу Царице Небесной на царицу земную, является; ее вводят в кабинет; с трепетом приближается она к императрице.
— Вы правы,— говорит Екатерина,— я виновата, простите меня: один Бог совершен, и я ведь человек, но я поправлю мою ошибку: имение ваше вам возвращается, а это (вручая ей драгоценный подарок) примите от меня и не помните огорчений, вам нанесенных.
***
Однажды при обыкновенном выходе представился ко двору генерал Федор Матвеевич Шестаков, служака времен Елизаветы Петровны, человек престарелый, но простой и давно, а может и никогда не бывший в столице. Разговаривая с ним, императрица Екатерина II к чему-то сказала:
— Я до сих пор вас не знала.
— И я, матушка,— отвечал он,— вас не знал.
На это она, едва удерживаясь от смеха, промолвила:
— Да как и знать меня, бедную вдову!..
***
Камер-юнгфрау императрицы Марья Савишна Перекусихина рекомендовала Екатерине II одного человека в услугу, который и был принять ко двору.
Раз государыня гуляла в Царскосельском саду, взяв с собой этого человека. Найдя какого-то червяка, она взяла его на ладонь, дивилась, отчего он сделался вдруг недвижим, и всячески старалась оживить его. Она обратилась к человеку с вопросом: не знает ли он, как привести червяка в движение?
— Знаю, Ваше Величество,— отвечал тот,— стоить только... — и плюнул на червяка.
В самом деле, червяк оживился, а слуга нисколько не догадывался, что сделал большое невежество. Императрица отерла руку, не показав ни малейшего неудовольствия, и они возвратились во дворец, как бы ничего не произошло особенного. Только после государыня заметила Марье Савишне, что она доставила ей прислугу не слишком вежливую.
***
Императрица имела очень плохой слух, не понимала музыки, но любила ее слушать и приказывала, своему фавориту князю П. А. Зубову устраивать у нее квартеты и комнатные концерты. Прослушав однажды квартет Гайдна, она подозвала Зубова и сказала ему на ухо:
— Когда кто играет соло, то я знаю, что, как кончится, надо аплодировать, но в квартете я теряюсь и боюсь похвалить некстати; пожалуйста, взгляни на меня, когда игра или сочинение требует похвалы.
***
Раз, гуляя по саду, императрица заметила, что лакеи несут из дворца на фарфоровых блюдах украденные персики, ананасы и виноград. Чтобы не встретиться с ними, Екатерина повернула в сторону, сказав окружающим:
— Хоть бы блюда мне оставили.
***
День бракосочетания великого князя Александра Павловича, именно 3-го сентября 1793 года, ознаменован был многими монаршими милостями, в том числе и наградами чиновников по разным ведомствам. Между последними судье киевского совестного суда, коллежскому советнику Полетике, был пожалован орден св. Владимира, но в рескрипте ему о том вместо "коллежского" он наименован "статским советником". Получив этот рескрипт, Полетика представил его в губернское правление и требовал объявить ему по установленному порядку этот чин. Не имея указа от сената о пожаловании Полетики в статские советники, губернское правление затруднялось в исполнении его требования и пошло с представлением в сенат, испрашивая его разрешения. Когда, наконец, обстоятельство это чрез генерал-прокурора представлено было на рассмотрение императрицы с означением именно того, что Полетика наименован в рескрипте статским советником по ошибке,— государыня сказала:
— Государи не ошибаются, и ошибки их должно принимать за истину.
***
Когда Франция подверглась жестоким следствиям революции и внутренних неустройств всякого рода, Екатерина однажды беседовала с Н. П. Румянцевым, тогда возвратившимся из Европы и ставшим впоследствии государственным канцлером, о том, что во Франции самовластие дошло до такой степени, что стало несносным. Государыня, между прочим, заметила:
— Чтобы хорошо править народами, государям надобно иметь некоторые постоянные правила, которые служили бы основою законам, без чего правительство не может иметь ни твердости, ни желаемого успеха. Я составила себе несколько таких правил, руководствуюсь ими, и, благодаря Богу, у меня все идет недурно.
Румянцев осмелился спросить:
— Ваше величество, позвольте услышать хотя одно из этих правил.
— Да вот, например,— отвечала Екатерина,— надобно делать так, чтобы народ желал того, что мы намерены предписать ему законом.