"Прекращено употребление самоваров"

9 мая 1896 года, накануне своей коронации, Николай II повелел отпустить из казны 300 тыс. руб. на устройство студенческих общежитий в Москве. Ведь к акциям протеста студентов подталкивало прежде всего недовольство бытом. Наладить его в различные эпохи пытались по-разному. Значительно отличались и результаты этих усилий.

Светлана Кузнецова

"Студент приказывал собирать ложки"

Уклад студенческой жизни, существовавший в конце XVIII-- начале XIX века в Московском университете, вспоминали потом едва ли не с умилением и считали почти идиллическим. Студенты, обучавшиеся за счет казны, и такие же, казеннокоштные, учащиеся университетской гимназии до пожара Москвы 1812 года жили вместе в длинных и обширных залах, называвшихся тогда камерами. В главном университетском здании их было восемь дворянских и восемь разночинских с 54 окнами. У окон стояли кровати студентов, а по другим стенам, вплотную,— кровати гимназистов. В конце XVIII века на 50 казеннокоштных студентов приходилось 150 гимназистов. Благонравнейший из студентов назначался смотрителем камеры, поэтому назывался камерным. Его стол, кресло, шкаф и кровать стояли в лучшем углу покоя — под образами. Остальные студенты были во всем ему помощниками и назывались подкамерными. Посредине комнаты находился стол, за которым гимназисты готовили уроки, а студенты обязаны были в это время наблюдать за ними, объяснять, помогать с трудными заданиями.

Если же казеннокоштный студент изъявлял желание жить отдельно на квартире, он должен был год или два прожить в университете, пока не заслужит доверия начальства.

Студентам выдавали жалованье — 100 руб. в год (для сравнения, куратор университета князь Ф. Н. Голицын в конце XVIII века получал 1875 руб. в год). Камерному студенту за его работу доплачивали 20 руб. в год.

Питались студенты в складчину. Юрист И. Ф. Тимковский, окончивший Московский университет в 1796 году, вспоминал:

"Студенты, получая жалованье из университетского казначейства, сто рублей в год по третям, сами себя содержали. Живущие в университете, с помещением, прислугою и отоплением, получали также понедельно свечи, а для стола своего составляли партии от 10 до 12-ти, складкою от 3 до 4 рублей в месяц, чего по тогдашним ценам и курсу на серебро, хотя и с нуждою, доставало. Складочные деньги поручали хозяйливому товарищу на распоряжение. Из того имели сторожа купчиною и прислужником, платили поварихе из живущих в нижнем этаже семей. По истечении месяца недостаток переводили в следующий месяц. За столом советовались о заказах на завтра и новых потребностях. Посуду и скатерти заготовляли особою складкою, а столовый прибор и салфеты каждый содержал от себя.— Таких столов меж ними было три, и свободно было всякому, по согласию в начале трети, переходить из одного стола в другой".

Для завтраков и полдников студентов с ведома начальства в университет допускались хорошо зарекомендовавшие себя разносчики: сбитенщик, хлебник, яблочник. Для трапез студентам были отведены отдельные столовые комнаты.

В коридорах этих жилых помещений круглосуточно дежурили сторожа. Они приносили воду в умывальни, следили за чистотой тазов и рукомойников, коридоров, сеней, лестниц.

А по вечерам были обязаны отпирать припозднившимся студентам внешнюю дверь, запоминать, кто и как поздно пришел и не был ли пьян. По уставу гимназисты ложились спать в девять, а студенты — в десять вечера. Все подмеченное за день докладывалось уряднику унтер-офицерского ранга, а тот рапортовал эфору — надзирателю за поведением.

Некоторые камерные студенты по десять лет оставались в университете. Они подменяли заболевших преподавателей гимназии, переводили корреспонденцию или статьи для университетских сборников. В обязанность студентов входило и поочередное дежурство в столовой, где кормили гимназистов.

"По окончании обеда,— вспоминал П. И. Страхов, выпускник, а затем профессор и ректор Московского университета,— дежурный студент приказывал собирать ложки, а каждый служитель подавал на своем столе корзину, куда ученики были должны класть оставшиеся куски хлеба и ложки; служитель считал их, и ежели недоставало одной или нескольких, то их отыскивали, и, пока не было собрано и сочтено столовое серебро, все должны были оставаться на местах".

Весной, с Фоминой недели, начинались "военные экзерциции", продолжавшиеся и во время "летней вакации", и студенты ежедневно должны были заниматься с гимназистами "игрой в солдаты" — обучать ружейным приемам и маршировке.

За эту почти государственную службу руководство университета в конце концов их щедро вознаграждало: узнав об открывшейся где-либо интересной вакансии, рекомендовало начальствующим особам именно камерных студентов. Остальные казеннокоштные обязаны были по окончании университета на шесть лет отправиться в любую тьмутаракань — отрабатывать потраченные на них казною деньги.

"Узнать всех их порознь"

После пожара 1812 года, в котором сгорели почти все университетские здания, гимназию упразднили. В университете остались лишь студенты. И хотя при Николае I количество обучающихся за счет казны ограничили — только 20 человек готовили в педагоги и 100 в медики, своекоштных студентов становилось все больше. В 1830-е годы число учащихся перевалило за четыре сотни. Для того чтобы бдительный надзор за университетским юношеством простирался и вне стен университета, высочайшим указом 1 мая 1834 года был введен инспектор студентов из посторонних военных или гражданских чиновников, не имеющих никаких других должностей и занятий, и ему назначали пять помощников, которые также обязаны были не иметь никаких иных занятий, кроме надзора за студентами.

Инспектор студентов объявлялся одним из главных чиновников университета. В Москве им стал капитан 2-го ранга Платон Степанович Нахимов, брат знаменитого флотоводца, которого студенты мгновенно переименовали во Флакона Стакановича. Ему положили жалованье 3000 руб. в год и дали казенную квартиру. Пять его помощников получали по 1500 руб. Профессору С. П. Шевыреву, читавшему российскую словесность, платили тогда 3500 руб. в год, библиотекарю — 2500.

Казенные студенты в столовую собирались по звонку, входили в порядке, предписанном инспектором. Опоздавший лишался обеда или ужина

С октября 1834 года, когда была высочайше утверждена Инструкция для инспектора, изменилась жизнь не только казенных, но и своекоштных студентов. От казеннокоштных инспектор должен был требовать, чтобы они ежедневно присутствовали при утренних и вечерних молитвах, "кои отправлять в камерах с должным благоговением", а в воскресные и праздничные дни ходить к обедне и стоять в церкви "в означенном им от инспектора порядке". Он должен был следить за их говением на Страстной неделе Великого поста и приобщением Святых тайн в университетской церкви.

Казенные студенты в столовую собирались по звонку, входили в порядке, предписанном инспектором. Опоздавший лишался обеда или ужина. Без разрешения инспектора никто из них не мог выйти из дома. Если выход разрешался, то указывалось время возвращения. Часовой, пропустивший студента без билета от инспектора, наказывался.

Посещение родственников и знакомых разрешал инспектор. Допускать постороннего на ночь в казенную квартиру строго запрещалось. Инспектор был обязан неожиданно приходить к казенному студенту в комнату и проверять чистоту постели, исправность одежды, обуви и белья. Он назначал, в какие дни и кому из студентов одновременно ходить в баню, которую построили на заднем дворе главного университетского корпуса: "Каждый раз при раздевании должен быть медик, состоящий при больнице студентов, и один из помощников инспектора".

Если казеннокоштный студент испортил мебель, книги или другие казенные вещи, то он должен был исправить это за свой счет.

"Если же студент отзовется неимением денег, то инспектор дает приказание эконому восполнить сей недостаток из суммы, определенной на стол, которая удерживается, и виновный не получает за общим столом никакой пищи, кроме хлеба и воды, до пополнения взыскиваемой с него суммы".

Отпуск во время каникул и для казенных, и для своекоштных строго оговаривался: адрес, срок. Если во время отпуска студент обнаруживался в другом месте, то полиция имела право поступить с ним как с самовольно отлучившимся.

"Молодые люди, учащиеся в университете", объяснялось в инструкции, "большею частью в тех летах, когда воображение, страсти и самые физические силы достигают высшего периода развития", поэтому инспектор должен был следить за "чистотой нравов": "Начальным подвигом со стороны инспектора для успешного наблюдения за нравственностью студентов должно быть то, чтобы узнать всех их порознь, разумея под сим знание не только имени и личности, но и способностей и характера каждого из них". Про своекоштных студентов он обязан был знать, с кем они живут и общаются, какие имеют способы существования и "в чем упражняются вне лекции". Для этого следовало посещать своекоштных студентов в разные часы и всегда неожиданно.

Сумрачный взгляд исподлобья и волосы длиннее нормы расценивались как признаки вольнодумства

"Инспектор,— говорилось в инструкции,— должен строго преследовать и истреблять всякую роскошь и мотовство, разумея сие в особенности о тех студентах, кои, при ограниченных способах существования, едва имеют возможность снабжать себя необходимыми учебными пособиями".

Городская полиция помогала инспектору следить за тем, чтобы студенты не посещали трактиров, кофейных домов, заведений с бильярдами. Отличить студента было легко — по мундиру, без которого он не имел права выйти из дома.

Сумрачный взгляд исподлобья и волосы длиннее нормы расценивались как признаки вольнодумства. Пропускать лекции теперь можно только строго по болезни или из-за ареста. В случае болезни помощник инспектора должен был приказать медику при университетской больнице освидетельствовать прогульщика в своем присутствии.

И самое главное — инспектор и его помощники должны были следить за тем, чтобы студенты "ни под каким предлогом и названием не заводили тайных обществ и сходбищ". "Коль же скоро,— гласила инструкция — инспектор чрез своих помощников или через городскую полицию узнает о существовании таковых, то немедленно доводить о том до сведения попечителя".

Как среди казенных, так и среди своекоштных учащихся инспектором назначались старшие студенты, которым поручался надзор за известным числом товарищей. Они были обязаны следить за тем, чтобы все ходили в надлежащей форме и пристойно вели себя на лекциях и на переменах. Каждый день они подавали дежурным помощникам, а те — инспектору рапортички о прогульщиках и проступках своих однокурсников.

Вне университета за своекоштными студентами следила городская полиция и докладывала инспектору. А он решал, к чему приговорить студента — к выговору, содержанию под арестом или к карцеру. Он мог и "представить мнение" попечителю университета об исключении своекоштного или об отдаче казенного студента в военную службу. Но решал этот серьезный вопрос министр народного просвещения.

Молодой человек, посаженный под арест, находился в особой комнате, но имел постель, получал пищу от стола казенных студентов и мог иметь книги для занятий. В карцере же студент находился от одного до семи дней под строгим караулом, без постели и ел только хлеб и воду.

Из-за отрицательного отзыва инспектора даже успешно сдавшего экзамен студента могли не перевести на следующий курс, не дать медаль, не разрешить получать "благотворительное вспомоществление" или лишить казенного содержания.

Подводя итоги первого года своей деятельности, инспектор Нахимов докладывал о казеннокоштных студентах:

"Студенты распределены в учебных их комнатах по факультетам и курсам их учения, по каковому порядку для лучшего за ними наблюдения помещены и в спальных комнатах... Прекращено всякое отступление от формы в одежде и произвольные неприличные украшения... Прекращено курение табаку, употребление самоваров и самовольные отлучки".

О своекоштных он сообщал:

"Все своекоштные разделены на 5 участков, по соображению смежности квартир и расстояния улиц столицы, и над каждым участком поручен особый надзор одному из помощников... Таким образом, замечены несколько человек, часто не бывающих на лекции без уважительной причины, которые и приняты под особенное наблюдение".

Бытовые трудности в эпоху великих перемен, происходивших в России, отодвигались на второй план. Молодые люди пребывали в эйфории: сходки, собрания, выборы редакторов, старост, всевозможных представителей, издание листков

В 1833/34 учебном году за дурное поведение из Московского университета было исключено и определено в военную службу три казенных студента. В 1835/36 году все вели себя беспорочно. "Редко встречавшиеся случаи,— сообщал Нахимов,— происходили большею частью от легкомыслия или мгновенной пылкости молодых людей". К возбуждению искреннего раскаяния достаточно было легкого выговора.

Лишь в 1858 году инспектор потерял власть над студентами за стенами университета.

"Прекрасно уживаются свиные хлевы"

Быт студентов в николаевскую эпоху, несмотря на дороговизну продуктов в столицах и крупных городах, можно было считать сносным. В особенности после того, как напуганный европейскими революциями 1848 года Николай I резко ограничил число своекоштных студентов в университетах — не более 300. Поэтому тем, кому удавалось попасть в число студентов, могли найти пригодную для жизни и домашних занятий квартиру. Когда же Александр II в ноябре 1855 года разрешил неограниченный прием в университеты, и тысячи молодых людей подались в студенты, "квартирный вопрос" обострился. А после 1861 года к иногородним студентам добавились освобожденные крестьяне, приехавшие на заработки в города.

Но бытовые трудности в эпоху великих перемен, происходивших в России, отодвигались на второй план. Молодые люди пребывали в эйфории: сходки, собрания, выборы редакторов, старост, всевозможных представителей, издание листков, перепечатка модных сочинений; создание касс взаимопомощи, землячеств. Старорежимных профессоров осмеивали, любимым лекторам аплодировали. В 1861 году Александр II решил навести порядок в "оазисах студенческих свобод". 31 мая, когда студенты разъехались на каникулы, были опубликованы новые правила для университетов: запрещались собрания, организации; увеличивалась плата за обучение, почти уничтожались стипендии, вводились более строгие правила приема. Осенью студенты попытались вернуть свободы. После беспорядков многие из них перестали быть студентами: были арестованы, высланы или просто выгнаны. В Петербурге университет вообще закрыли, и два года там не было занятий.

"Студенческие организации с целью взаимопомощи,— писал ректор Московского университета П. А. Некрасов,— имеют наклонность делаться удобною средою политической агитации... Эти организации в русских университетах терпелись, но всегда делались и теперь делаются средою такой политической агитации, которая, не говоря о прочем, оканчивается гибелью сотен молодых людей, арестуемых, высылаемых и исключаемых... При таких условиях и при наличности всеми признаваемой крайней неблагоустроенности студенческого быта является, безусловно, необходимым неотложно принять какие-либо иные целесообразные, но решительные меры, направленные к устроению быта студентов".

Эта мысль в той или иной форме до конца XIX века не раз звучала с разных трибун. Но казна не собиралась тратиться на это. Первым студенческим общежитием в Москве, построенным в середине 1870-х годов на частные деньги для 60 бедняков, было жутковатое сооружение купцов братьев Ляпиных. Вскоре слово "ляпинка" стало синонимом трущобы. В 1881 году было открыто прекрасное Первое студенческое общежитие московского университета, учрежденное совладельцем Вознесенской мануфактуры С. В. Лепешкиным для 42 человек (в университете тогда училось 2413 студентов). В 1882 году на деньги железнодорожного магната С. С. Полякова была выстроена Коллегия императора Александра II — общежитие для 150 студентов Петербургского университета (в 1887 году там училось 2525 человек). В этих общежитиях они жили на полном обеспечении, отдав свою годовую стипендию — 300 руб. Раз в месяц им выдавалось три рубля на карманные расходы и один раз в полугодие — 54 руб. 50 коп.

"Можно сказать категорически, что подобных удобств за 300 руб. (в сущности за 181 р. в виду указанной выше выдачи денег на руки) студенты ни в каком случае не могли бы приобрести на частных квартирах",— восхищался ректор П. А. Некрасов.

Но тысячи студентов продолжали снимать грязные углы.

"Университет в центре Москвы,— писал публицист П. Иванов.— Прямое следствие отсюда — квартиры вокруг него очень дороги... К счастью (вернее было бы сказать, к несчастью), Москва — город контрастов. На каждом шагу дворцы здесь соприкасаются с лачугами. И около роскошных особняков прекрасно уживаются свиные хлевы. Иллюстрацией к этим жилищным контрастам служат улицы, ближайшие к университету".

Не лучше были меблированные комнаты и углы в многоквартирных домах:

"Некоторые домохозяева сумели извлечь выгоду из московского положения вещей. Они понастроили огромные мрачные корпуса. Построили их как-нибудь, на скорую руку, вовсе не заботясь о том, что в этих домах будут жить все-таки люди. Разделили свои убежища на бесчисленное количество квартир. И, назначив за каждую квартиру кругленькую сумму, растопырили свои карманы, ожидая золотого дождя...Ожидания, разумеется, вполне основательные. Дождик хлынул. А расплачиваться за него приходится несостоятельным людям. Подобные квартиры снимаются обыкновенно нуждающимися людьми. Эти, в свою очередь, стараются хоть сколько-нибудь покрыть свои расходы сдачей комнат внаймы".

Как правило, хозяйками этих комнат были женщины особого типа.

"Она,— писал Иванов,— полуженщина, получиста, столовников полукормит, кормит их полутухлятиной, комнату полуотапливает, держит полугрязную кухарку (очень грубую обыкновенно)... В одном только хозяйка — цельная натура — это в аккуратной получке денег со своего жильца".

300 тыс. руб., подаренных Николаем II студентам Московского университета на устройство общежития, были недостаточной суммой и хитро названы почином. Три года особый комитет старался собрать с благотворителей необходимую добавку. Студенческое общежитие имени императора Николая II открылось 19 сентября 1900 года для 150 человек.

После очередных студенческих волнений в конце 1890-х годов царь и правительство опять заговорили об улучшении быта студентов, чтобы усмирить молодых людей. В девяти университетах империи насчитывалось 3690 студентов первых курсов. Из них треть имела в университетских городах родителей, родственников, попечителей или близких знакомых либо живущих в уже существующих общежитиях. Руководствуясь опытом сооружения студенческого общежития в Москве, министерство оценило расходы на устройство общежитий для 2500 человек, и 25 мая 1900 года император повелел отпустить 3,262 млн руб. на эти цели.

"Из-за куска насущного хлеба"

Но малообеспеченному студенту в столицах трудно было найти не только жилье, но и здоровую еду. Попечительство о недостаточных студентах Московского университета договорилось с содержателями вольных кухмистерских, чтобы они за небольшую плату, не превышавшую 6 руб. в месяц, согласились снабжать обедами (по 20 коп. за каждый обед) студентов, приходивших к ним с удостоверениями от попечительства. Но опыт оказался неудачным: студенты жаловались на жуликов-кухмистеров, а те — на прожорливых студентов.

Почетный член московского Общества содействия бедным студентам М. И. Ляпин согласился выдавать 50 студентам обеды в столовой, устроенной им при своем общежитии на Большой Дмитровке, по билетам, оплаченным обществом,— по 15 коп. за каждый обед. В 1885 году таким образом питалось уже 305 студентов. В 1887 году траты на обеды достигли 10 тыс. руб. в год. Обществу пришлось ограничить выдачу билетов до 200 в месяц.

"Трудно вообразить,— писал член комитета общества А. А. Иванцов,— что представляла из себя квартира казначея Н. С. Тростянского (на Спиридоновке, в доме Марконет) в тот день, когда производилась выдача этих билетов...Студенты, боясь пропустить очередь и желая попасть в комплект двухсот, являлись еще с ночи и целыми толпами дожидались на улице того часа, когда будут отперты двери. У этих дверей происходило то же самое, что теперь происходит у театральной кассы перед любимым спектаклем, только здесь делалось это из-за куска насущного хлеба".

После статьи--плача о бедственном финансовом положении дел общества, опубликованной в "Русских ведомостях", в конце 1890 года от благотворителей опять стали поступать деньги, и в декабре смогли выдать обедов 316 студентам. Благотворители активно заботились о студенческом питании и в дальнейшем.

Общество содействия бедным студентам выдавало и "живые" деньги. Не более одного раза в год каждый нуждающийся студент мог получить 25 руб. безвозвратно. Можно было взять ссуду на следующих условиях: если более 1 тыс. руб., то под 10% в год, от 500 до 1 тыс. руб.— под 7% в год, от 300 до 500 руб.— под 4%. Семейным студентам проценты сокращали в два раза. В Петербурге деньги давали без процентов. Ссуды аккуратно записывались в долговые книги общества. Предполагалось, что по мере подыскания заработков студенты уже во время учебы будут возвращать взятые взаймы деньги, а уж тем более после устройства на работу по окончании университета. Но молодые люди совсем не спешили это делать. К концу первого десятилетия существования московского общества долги студентов выросли до 53 тыс. руб. К концу второго десятилетия эта сумма выросла более чем втрое — до 165 тыс. руб. В 1898 году долг студентов достиг 323 807 руб.!

Уже в 1877 году комитет озаботился этой проблемой. Он обратился к должникам через газеты с напоминанием о долге, грозя обнародовать именной список лиц, получивших пособия от общества и не возвративших их к условленному сроку. Несмотря на это ежегодно до 1887 года поступало долгов не более 1 тыс. руб. Комитет опять воззвал к совести выпускников через несколько газет:

"Но и это принесло слишком мало результатов; почти никто из должников не дал даже знать комитету о месте настоящего своего служения или жительства, о чем напоминалось им объявлениями в газетах; и в уплату долга поступило только 1 573 р. 75 коп.".

Кредитными организациями были и землячества. Но и им выпускники бессовестно не возвращали долгов

То же самое происходило и в Петербургском обществе. Там организовали в конце концов особую комиссию по взысканию долгов. Изучив ее опыт, с 1894 года и в Москве более энергично взялись за дело. Должнику посылалось первое извещение о сумме долга с просьбой, "не признает ли он возможным приступить к его уплате и о последующем решении своем уведомить Комитет". Если должник не отвечал, то ему отправлялась вторая повестка с указанием на то, что если ему не будет угодно ответить и на второе послание, то комитет считает себя вправе взыскать долг в судебном порядке. По 3-4 тыс. рублей в год стало приходить в кассу. В 1898 году впервые по приговору мирового судьи был взыскан долг с одного из выпускников. Это впечатлило бывших студентов, и к концу года обществу было возвращено 11 782 руб. 15 коп. Постепенно из 688 должников 193 совершенно погасили свои долги, 189 — частично, а 53 человека хотя бы уведомили комиссию, что находятся в бедственном положении и просят об отсрочке. Но все эти усилия принесли обществу лишь 42 818 руб. 28 коп.

Кредитными организациями были и землячества. Но и им выпускники бессовестно не возвращали долгов. Так, к 1912 году 267 человек были должны Пермскому землячеству 12 124 руб., Мариупольскому 11 107 руб. задолжали 97 бывших студентов.

Любопытно, что по правилам поведения 1771 года студент присягал тому, что "во время учения не имел он права ни делать долгов, ни продавать своего имущества".

В начале XX века заговорили об организации студенческих банков. Рассуждали так: субсидировало же правительство дворянский земельный банк, гарантировало же оно облигационные займы, выпускавшиеся железнодорожными обществами... Но скептики возражали, говоря, что богатейшие частные вкладчики не будут финансировать кредитование студенчества.

"Для правильной постановки дела,— писал публицист Б. Р. Фромметт,— необходимо 200-240 миллионов рублей! Располагать подобною цифрою страховым обществам не так легко. Но допустим, это затруднение мы преодолели. Когда станут рисковать сотнями миллионов страховые общества? Лишь тогда, если будет существовать ручательство правительства. Здесь, нам кажется, лежит не менее серьезный камень преткновения. К крамольному студенчеству отношение совершенно другое, нежели к железнодорожникам и представителям дворянства".

К 1913 году и сам Московский университет прославился невозвращением долгов. На заседании Государственной думы в мае 1913 года при обсуждении сметы Министерства народного просвещения много говорили о разрухе в главных университетах империи:

"Наши университеты, эти очаги русской культуры... являются поистине пасынками в нашей бюджетной смете... Ассигновки на средние учебные заведения выросли на 177%, на начальное образование на 522%, а на университеты лишь на 12%... Такого рода экономия имела своим последствием то, что хозяйства большинства наших университетов пришли в полнейший упадок. Московский университет не имеет возможности оплатить свои долги, простирающиеся до 158 000 руб., и некоторые его кредиторы с требованием уплаты обращаются через консульства и посольства (как, напр., фирмы Кальбаум в Берлине, Иосиф Немец в Вене). Другие фирмы (Цейс, Корн, Рейнское стеклянное акционерное общество) требуют уплаты денег от университета с указанием срока, угрожая в противном случае судебными исками. Одним словом, старейший русский университет оказался в положении несостоятельного должника и не знает, как ему из этого положения выйти".