«Русские — патриоты американского масштаба»
16 мыслей о России шефа московского бюро The Washington Post: 1971-1974 годы
Роберт Кайзер «Россия: народ и власть»
Robert G. Kaiser “Russia: The People And The Power”
Роберт Кайзер — американский журналист и писатель, всю жизнь проработавший в газете The Washington Post. В 1969-1970 годах он был иностранным корреспондентом в Сайгоне, в 1971-1974 годах — шефом московского бюро. О России он написал четыре книги, сохранив интерес к этой стране и после окончания срока службы. "Россия: народ и власть" — первая из них, вышедшая в 1976 году и представляющая собой рассказ о впечатлениях от трехлетней жизни в Москве. В предисловии Кайзер предупреждает, что не намерен сгущать краски и постарается предоставить объективную информацию, однако книга не столько беспристрастное описание, сколько попытка совместить тот образ советской жизни, с которым он столкнулся, с той репутацией СССР как мировой угрозы, к которой он привык. Увлеченно описывая дикие реалии советской жизни (невозможность достать простейшие продукты питания, телесные наказания в школах за леворучность и т.д.), Кайзер постоянно возвращается к мысли, что военная и организационная мощь СССР — колосс на глиняных ногах. В 1979 году "Россия: народ и власть" была издана в русском переводе в мичиганском издательстве "Ардис" — тогда главном форпосте русскоязычного книгоиздательства в США.
Фото: Подэрни Роман/ТАСС
1
Страна, недоступная для иностранцев и необъяснимая даже для своих собственных жителей. Этот миф старательно поддерживают сами русские, которые предпочли бы, чтобы никто не мог понять, кто они на самом деле и как живут.
2
Должна быть какая-то связь между туго спеленутым русским детством и пассивностью основной массы русских взрослых.
3
Русские — патриоты, можно сказать, американского масштаба. Они гордятся буквально всем в своей стране. Это следствие размера и изоляции от внешней среды — те же факторы действуют и в Америке. У русских долгая история совместного страдания, которая укрепила в населении ощущение уникальности.
4
У русского чувства истории мало общего с нашим. Движения и идеи, создавшие западную цивилизацию, поворотные моменты нашей истории крайне удалены от российского опыта. Западные идеи начали влиять на Россию только в XVIII веке, и с тех самых пор к ним здесь относятся с подозрением.
5
Их руководители видят западный мир как благополучное, но опасное сочетание умения, богатства и предательства. Они не уверены в своих гражданах, которых отпускают в поездки на Запад. <...> Их внутренняя политика также определяется неуверенностью и оборонительной позицией. Советская система построена на допущении, что гражданам доверять нельзя.
6
Для русских женщин рождение ребенка — одинокий опыт.
7
По прошествии стольких лет русские знают, что часть официальной пропаганды — ложь, но они никогда не знают точно, какая именно часть.
8
В советской системе нет морального авторитета, который называл бы ложь — ложью. Церкви разрешено существовать, но не высказываться — особенно по светским поводам. Философы, писатели и другие интеллектуалы, которые могли бы выполнять эту роль, отрезаны от каналов коммуникации. Все вопросы обсуждаются иносказательно.
9
Ребенок в России испытывает трудности, если отличается от других. Его собственные родители обычно самые строгие судьи его соответствия принятым нормам. Родители постоянно извиняются за своих неугомонных и непослушных детей, как будто проступок ребенка прямо предполагает родительскую неадекватность.
10
В русском языке нет слова, обозначающего "privacy", возможно, потому что этому понятию в русских реалиях нет места.
11
Русские говорят "давать" и "брать", а не "продавать" и "покупать", что, возможно, является лингвистическим проявлением того типа пользовательской экономики, где спрос всегда превышает предложение.
12
Русские яростно, нарочито грубят друг другу в общественных местах. Это особенно очевидно иностранцу, ведь ему обычно достаются вежливость и внимание — часто в обход очереди. <...> Даже самые тактичные, добрые русские на улице могут стать гневными борцами.
13
Общество не принуждает своих членов потреблять и демонстрировать свой доход, быть не хуже Ивановых или Кузнецовых. В Советском Союзе нет культа молодости и красоты, нет стремления сделать зубы белее, а волосы — темнее.
14
Вместо того чтобы мечтать о лучшей жизни, они опасаются жизни худшей. Это — основной источник русской неуверенности. Русские не тянутся вверх, а озираются назад.
15
Через 30 лет после окончания Второй мировой войны ее призрак все еще ощущается в советской повседневной жизни — подобно умственно отсталому ребенку или умирающему родственнику в дальней комнате, он оказывается некой константой эмоционального пейзажа. <...> Это продление боли — отчасти неизбежное, отчасти намеренное и срежиссированное — происходит в государстве, познавшем радости мазохизма или, как минимум, трудности разделения боли и удовольствия.
16
Советский Союз не может даже надеяться соответствовать той лестной оценке его опасности, которую мы ему так долго присуждали.