Патриоты местного значения

516 краеведческих организаций было в РСФСР в 1923 году, а к 1929-му — уже более 1,5 тыс. Однако в следующие десять лет краеведение в СССР было фактически уничтожено. И удивляет в этой истории как раз его бурный расцвет, а не уничтожение. В стране, история которой вершится в столицах, местный патриотизм никогда особо не жаловали. В мягкие времена на "отчизноведов" смотрели как на безобидных чудаков, в иные — косились, подозревая в покушении на территориальную целостность страны. С развитием внутреннего туризма краеведение обрело коммерческую составляющую, что делает его не столь подозрительным.

АЛЕКСАНДР КРАВЕЦКИЙ

Маргинальный патриотизм

В любой книге, посвященной российскому краеведению, вы прочитаете, что оно берет начало во времена Петра I, приказавшего собирать по всей стране экспонаты для столичной Кунсткамеры. Его указ требовал, чтобы жители империи, обнаружив "в земле или в воде" старые или необычные вещи, гигантские кости, оружие, предметы с надписями, сдавали все это за вознаграждение в Сенат или Синод. Понятно, что речь здесь шла не об изучении родного края, а о пополнении царской коллекции редкостей. И считать Петра I исследователем русской провинции не приходится.

С 1730 года власти стали организовывать различные экспедиции в регионы, а в 1761-м Сенат разослал во все губернии и провинции пространный вопросник, составленный Михаилом Ломоносовым. Губернским канцеляриям было предписано прислать в столицу сведения о лесах, реках, озерах, полезных ископаемых, военных укреплениях, ярмарках, фабриках и т. д. На основе полученных сведений составлялись всевозможные "географические лексиконы" и общие описания Российской Империи. Но назвать Ломоносова отцом российского краеведения никак нельзя. Регионы интересовали его лишь постольку, поскольку были частью страны. И такой подход казался единственно возможным.

Конечно, люди, изучавшие родной край не ради обслуживания интересов центра, а из местного патриотизма, существовали. Еще в 1759 году было создано Архангельское общество для исторических исследований — первое в России краеведческое общество. А двумя десятилетиями позже в Иркутске открылся первый краеведческий музей.

Энтузиасты на свой страх и риск собирали материалы по местной истории, издавали книги. Но общественно востребованной оказалась лишь крохотная часть того, что им удалось сделать. Например, чиновник Петр Иванович Рычков, который всю жизнь занимался поиском материалов по истории Южного Урала и даже издавал тематические книги, в памяти потомков остался в основном человеком, чьими записями и консультациями пользовался Александр Пушкин, работая над "Историей Пугачева". В большинстве же случаев изучение истории регионов вызывало у обывателей не интерес, а недоумение. Люди искренне не могли понять, какая такая история может быть у далекого провинциального города, который никто из царей не удостоил своим посещением. Вне столиц, придворной жизни и международной политики история не мыслилась.

Письма русского путешественника

Реабилитацией местной истории Россия обязана Николаю Карамзину, причем в первую очередь Карамзину-туристу, а не Карамзину-историку. В его "Письмах русского путешественника" создается небывалый в истории русской словесности образ исторического и географического пространства. Читателю пересказывают пожелтевшие документы, извлеченные из чьих-то сундуков, показывают старинные замки, дороги и места, связанные с событиями прошлого. И весь этот местный материал вписывается в контекст европейской культуры — и древней, и современной. Исторические экскурсы, поводом для которых оказываются романтические развалины или старинные предметы, захватывающе интересны не только педанту-историку, а самому широкому кругу читателей.

Придуманный Карамзиным образ путешественника с книгой в руках быстро вошел в моду. Появились подражатели, которые пытались таким же образом разъезжать и по Европе, и по России. А Карамзин тем временем выпустил книгу, которую путешественники могли брать с собой. Его "История Государства Российского" предлагала для событий прошлого массу географических привязок, и с томами в багаже можно было долго ездить по России, соотнося увиденное с прочитанным.

После того как придуманные Николаем Карамзиным сентиментальные путешественники отправились любоваться родными березами и осинами, положение местных любителей древностей радикально изменилось. Из интересующихся странными вещами чудаков они превратились в хранителей местных легенд.

"Все люди, состоящие в подозрении образования и уместного употребления буквы ять..."

При Николае I провинция обрела голос. Согласно императорскому указу, все губернские города в обязательном порядке должны были издавать "Губернские ведомости". Кроме официальной такая газета имела и неофициальную часть с публикациями по местной истории, географии, этнографии и статистике. Материал для неофициальной части "Губернских ведомостей" должны были поставлять местные интеллектуалы. Возникла классическая российская ситуация, когда все губернские города пытались в спешном порядке отыскать среди своих жителей людей, способных выполнить руководящие указания центральной власти. Александр Герцен, которому приходилось сотрудничать в вятских и владимирских "Губернских ведомостях", оставил такое описание этой деятельности: "Пятьдесят губернских правлений рвут на себе волосы над неофициальной частью. Священники из семинаристов, доктора медицины, учителя гимназии, все люди, состоящие в подозрении образования и уместного употребления буквы ять, берутся в реквизицию. Они думают... боятся, посягают и, наконец, пишут статейки".

С развитием местной печати любители-краеведы получили доступ к печатному станку и обрели своих читателей. Газетные страницы автоматически придавали писаниям доморощенных историков и этнографов более высокий статус. Чудаки и любители древностей превращались в популярных авторов и приобретали аудиторию.

Русская история есть по преимуществу история областей, разнообразных ассоциаций провинциальных масс народа — до централизации и после централизации

О ценности провинциальной жизни заговорили публицисты и историки. Николай Костомаров в своих "Лекциях по русской истории" призывал сместить центр общественных интересов из столиц в провинцию. Концепцию местной истории разрабатывал и известный историк и публицист А. П. Щапов. "Русская история,— писал он,— есть по преимуществу история областей, разнообразных ассоциаций провинциальных масс народа — до централизации и после централизации". Нужно сказать, что для отечественной исторической традиции такой подход крайне нехарактерен. Со времен Татищева и Карамзина российская история описывается как история центральной власти, поэтому большинство историков относились к провинциальным летописцам с некоторым пренебрежением. С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин видели в провинциальной историографии лишь информационный шум, отвлекающий от изучения более серьезных вещей.

"Региональная история" смущала не только исследователей "большой" истории, но и блюстителей закона. Тот же Щапов был в 1865 году арестован по делу Общества независимости Сибири. Однако сепаратизма (подлинного или мнимого) в объединениях любителей местной истории было довольно мало.

Занимательное отчизноведение

После реформ Александра II и бурного расцвета местного самоуправления краеведение (тогда его называли отчизноведением) прекрасно вписалось в общественную жизнь эпохи. Местное самоуправление с азартом занималось не только образованием и здравоохранением, но и обустройством местной истории. В губернских городах стало формироваться довольно квалифицированное экспертное сообщество, занимающееся изучением края. Как это ни странно, появлению его способствовала российская бюрократия. Дело в том, что в ходе александровских реформ происходила масштабная реорганизация чиновничьего аппарата. Архивы упраздняемых канцелярий передавали другим ведомствам, в результате чего накопилось огромное количество бесхозных дел разного рода, которые надо было куда-то девать. Сначала с ними поступали просто. Согласно министерским инструкциям, секретные дела подлежали сожжению, а открытые продавали на макулатуру. В переработку шли возы архивных документов, уже не нужных чиновникам, но содержавших бесценный материал по истории края.

Историки не имели возможности противостоять этому массовому уничтожению документов хотя бы потому, что формально не имели к архивам никакого отношения. Ведь хранилища документов создавались для обслуживания бюрократического аппарата, а не любителей древностей. Требовалась какая-то радикальная реформа архивного дела, но было непонятно, как к этому подступиться. На 1-м Археологическом съезде в Москве историк, архивист и сенатор Николай Васильевич Калачев выступил с проектом, который предлагал разделить все архивы на текущие, справочные и исторические. Разумность этой идеи была очевидна, но вот вопрос: как на практике осуществить передачу части государственных архивов историкам? Лишь спустя полтора десятилетия, в 1884 году, после долгих переговоров и бюрократических проволочек император утвердил Положение о губернских ученых архивных комиссиях и губернских исторических архивах. В эти комиссии входили "образованные помещики и чиновники", которые на волонтерских началах разбирали и описывали местный архив.

Закон не обеспечивал эти комиссии ни помещениями, ни средствами, ни определенными правами. Так что уповать приходилось лишь на энтузиазм местных патриотов. Но энтузиазма-то как раз было в избытке. К революции архивные комиссии существовали более чем в 40 городах. В одних губерниях их деятельность сводилась к обработке архивных материалов и их публикации, в других комиссии создавали музеи и занимались реставрацией и охраной памятников старины. Появились жертвователи, начали решаться проблемы финансирования деятельности комиссий.

Другим центром изучения местной истории была церковь. На протяжении всего XIX века Синод пытался приучить приходских священников бережно относиться к хранящимся в храмах художественным артефактам. А чтобы подготовить священников к работе с памятниками старины, в программу духовных семинарий был включен курс церковной археологии. Конечно, было бы преувеличением сказать, что таким образом все приходское духовенство удалось превратить в экспертов по древнерусскому искусству, но что-то сделать все-таки удалось. В ряде губернских городов стали создавать "епархиальные древлехранилища", или, говоря попросту, церковные музеи. Передавая в музей древние иконы и предметы церковной утвари, приходские священники избавляли себя от необходимости хранить и реставрировать эти предметы. И в результате собрания церковных музеев оказывались весьма богатыми и интересными.

Епархии гордились своими музеями и охраняли экспонаты от покушений со стороны центральной власти. Именно в связи с этим увяла идея общероссийского музея церковных древностей в Москве. Создать такой музей предложила в 1914 году Государственная дума. Для формирования музейного собрания Синод потребовал, чтобы епархиальные древлехранилища отправили в Москву имеющиеся у них дубликаты. Этот план с треском провалился. Только 26 епархий согласились прислать требуемые предметы, причем их ценность оказалась невысокой, 25 епархий присылать что-либо отказались, а десять вообще не ответили. Так что возникла уникальная для России ситуация, когда в провинции имелось нечто такое, чего не было в столицах.

Золотой век

После революции собрания местных музеев выросли многократно. Национализация усадеб, закрытие храмов и монастырей давали неограниченные возможности пополнять музейные коллекции. Происходившее в первые послереволюционные годы определило облик провинциальных музеев на век вперед. Очень многое зависело от случайных обстоятельств, например от эстетических пристрастий проводившего реквизиции комиссара. В одном месте комиссар любил скульптуру, поэтому в музее оказалась роскошная коллекция статуй, вывезенных их помещичьих усадеб, а книги и прочие бумаги отправились в утиль. А в другом месте реквизициями руководил бывший библиотекарь, поэтому в музее, наоборот, оказались уникальные книги и архивные материалы, а вот изобразительное искусство этот комиссар не жаловал, поэтому дело тут ограничилось двумя мраморными бюстами для украшения книжных шкафов в читальном зале. Поэтому, говоря, например, о пермской деревянной скульптуре, ставшей визитной карточкой города, следует задаться вопросом, с чем мы здесь имеем дело — с особенностями местного искусства или же с эстетическими пристрастиями людей, сохранивших в музее вывезенные из местных храмов фигуры святых, а не топивших ими печь.

Краеведческим организациям предстояло найти способ сохранить и каким-то образом использовать разоренные монастыри и усадьбы. Подобная задача требовала не мобилизованных революцией комиссаров, а серьезных профессионалов. И, как ни странно, профессионалы появились. Дело в том, что краеведческие организации и всевозможные комиссии по охране памятников легко принимали на работу "бывших людей", для которых возможности трудоустройства часто были весьма ограниченны. Наиболее известной из таких комиссий, несомненно, являлась Комиссия по охране Троице-Сергиевой лавры, в состав которой входили искусствовед Юрий Олсуфьев и священник Павел Флоренский. Еще в 1918 году эта комиссия выработала концепцию создания Музея лавры. В подготовленном ею сборнике была напечатана знаменитая статья Флоренского "Троице-Сергиева лавра и Россия", впоследствии ставшая одним из наиболее тиражируемых текстов советского самиздата. Правда, эта публикация оказалась причиной разгона комиссии, а часть ее членов вскоре была отправлена на Соловки.

На первых порах большевистская власть всячески поддерживала местные инициативы и считала краеведов лучшими своими друзьями. В местных музеях видели "провинциальную академию наук", центр, вокруг которого должна была бурлить культурная жизнь провинции. Краеведение входило в школьное образование и программы провинциальных вузов. Кстати сказать, именно в 1920-е годы на смену прежнему "отчизноведению" пришло слово "краеведение". Ведь еще в "Манифесте коммунистической партии" было сказано", что пролетарии не имеют отечества, поэтому от греха подальше "отчизну" заменили на "край".

Конечно же, власти старались руководить этим движением и направлять его. Причем функцией краеведения большевики видели изучение не столько истории, сколько географии. Уже на первой краеведческой конференции народный комиссар просвещения А. В. Луначарский заявил, что главной задачей краеведения является "возможно более глубокое, точное, твердое знание ресурсов". Еще резче выразил эту идею его заместитель М. Н. Покровский: "Краеведы распыляют свое внимание в разные стороны. Их интересуют быт, древность, искусство, архивы и т. д. и т. п... Но в основу должно лечь изучение естественных богатств родного края". Если бы такие официальные заявления были сделаны в 30-е годы, краеведам пришлось бы поголовно вооружиться геологическими молотками и отправиться на разведку полезных ископаемых. Но время ходить строем еще не пришло, и начальственные указания можно было проигнорировать.

Самым поразительным фактом кажется издание местных энциклопедий. Местная энциклопедия — это опыт той самой местной истории, которой в России традиционно не было. Поэтому сама идея таких проектов кажется совершенно модернистской. В 1929 году вышел первый том Сибирской советской энциклопедии, в 1933-м — Уральской советской энциклопедии, в 1934-м — первый том Энциклопедического словаря Центральной черноземной области. Шла работа над Северокавказской, Карельской энциклопедиями. Ни одно из этих многотомных изданий не было завершено, что неудивительно. Жанр энциклопедии предлагает истину в последней инстанции — не гипотезы, не мнения, а окончательную объективную истину. Сама форма подачи материала — в алфавитном порядке, без пропусков и умалчиваний, слово за словом — страшно неудобна для манипуляций. В исторической монографии можно не упомянуть опального политического деятеля, который еще недавно стоял во главе области. Энциклопедия же дает руководителей списком, с годами правления, так что любой пропуск будет бросаться в глаза. Поэтому в эпохи переписывания истории энциклопедий не любят.

Разгром

Понятно, что никаких шансов пережить 30-е годы краеведение не имело. И дело даже не в том, что среди краеведов преобладали "бывшие люди", которых интересовали какие-то неправильные вещи. Краеведение самим фактом своего существования выступало против идеи унификации и централизации, которую государство стало жестко реализовывать. В конце 20-х годов среди исследователей местной истории начались аресты. В 1930-1931-м по "делу краеведов" арестовали около сотни человек в Воронеже, Ельце, Задонске, Курске, Липецке, Орле и других городах Центральной черноземной области. Еще 25 человек было осуждено по делу о "контрреволюционной группировке в экскурсионной базе".

В марте 1930 года Совнарком выпустил постановление, в котором задачей краеведения объявлялось исключительно "изучение производительных сил и природных богатств страны". С краеведами-добровольцами было покончено. Краеведческие ячейки теперь создавались централизованно при заводах и фабриках. Идеологический контроль над ними был очень серьезным, и никаких "бывших людей" здесь появиться не могло. Вместо изучения деревень и городов предлагалось изучать колхозы, фабрики и заводы.

В 1930 году составленное Н. К. Крупской Инструктивное письмо о пересмотре состава массовых библиотек требовало уничтожения всех дореволюционных книг, а также периодики более чем двухлетней давности

Одновременно было разослано составленное Н. К. Крупской Инструктивное письмо о пересмотре состава массовых библиотек, требующее изъятия и уничтожения всех дореволюционных книг, а также всей периодики более чем двухлетней давности. Любители истории разом лишались практически всех источников, из которых они имели возможность почерпнуть сведения о прошлом своего края. Для нового поколения краеведов история начиналась практически с чистого листа.

Чучела, прялки и диаграммы

Как это ни странно, возрождение краеведения началось во время Второй мировой войны. Реабилитированный местный патриотизм предполагал интерес к родной истории, и в июне 1942 года Наркомпрос предложил уцелевшим краеведам "усилить собирание местных материалов по истории края и участию местного населения в Великой Отечественной Войне". Это была та самая ситуация, когда интересы государства совпали с интересами народа, и живое дело получило господдержку. Обычно говорят, что после войны, а особенно после смерти Сталина, краеведение начало возрождаться. Формально это так, но вот только слово "возрождаться" здесь не совсем уместно. Возрожденное краеведение имело весьма отдаленное отношение к довоенному. "Бывших людей" здесь уже не осталось, а старые книги сожгли еще в 30-е годы.

Новые краеведческие музеи рассказывали не столько об истории, сколько о природных богатствах и успехах социалистического строительства. Именно в те годы сформировался тот облик музея, в котором имелись траченое молью чучело медведя со стеклянными глазами, два зайца (летний и зимний вариант), парта, за который сидел житель села, ставший во время войны героем Советского Союза, пассатижи, на которых специализируется местная фабрика (образцы продукции местного спиртзавода в экспозицию обычно не попадали). А по стенам — бесконечные диаграммы, демонстрирующие рост жизненного уровня жителей села, а заодно рост урожайности. При этом советские люди были достаточно закаленными и помещенные в музейное пространство чучела животных ни чьих чувств не задевали. От чучел Яна Фабра они отличались тем, что были скучны, а значит, не могли никого оскорбить.

Популярностью такие музеи не пользовались, хотя туристы в провинции начали появляться. На рубеже 50-60-х годов пробудился общественный интерес к истории России, и люди начали ездить по деревням и провинциальным городкам в поисках полуразрушенных церквей и усадеб. С интересами этой новой аудитории краеведческие музеи никак не соотносились, и туристы предпочитали обходить их стороной.

На интересы новых путешественников была ориентирована совсем иная инфраструктура. В конце 50-х годов началось создание музеев-заповедников, которые рассказывали именно про Древнюю Русь, а не про производственные успехи региона. В середине 60-х издательство "Искусство" наладило выпуск "желтой серии" — карманных путеводителей "Дороги к прекрасному", с которыми можно было путешествовать по довольно глухим местам с целью обнаружить интересные архитектурные памятники. Чего в этих книгах не было, так это глянца и вылизанной Древней Руси в интуристовском варианте. Авторы честно описывали памятники, в которых расположились машинно-тракторные станции или хранилось зерно. Для любителей более комфортабельных путешествий был создан турмаршрут "Золотое кольцо России", объединяющий старинные города вокруг Москвы. Позже подобный маршрут пытались проложить и по городам Севера.

Краеведческое движение очень медленно приспосабливалось к меняющейся реальности. Туристов нового поколения мало интересовали успехи социалистического строительства на селе, о которых в основном рассказывали местные музеи. Поэтому постепенно в залах стали появляться прялки и прочие атрибуты ушедшего быта. А к чучелам зайца, медведя и рыси добавились манекены, одетые в традиционную крестьянскую одежду. Манекены ткали, пряли, укачивали ребенка в люльке и всем своим видом демонстрировали правильную крестьянскую жизнь. Наиболее продвинутые музейщики пытались добиться того, чтобы одетые в народные костюмы куклы были похожи на ныне живущих односельчан. В одном сельском музее мне рассказывали, что у всех манекенов, представленных в экспозиции,— лица местных работников культуры, с которых сняли гипсовые маски. Люди, конечно, жаловались, что ресницы прилипают к гипсу, но отказываться никто не стал... Спустя десятилетия экскурсоводы рассказывают эту историю уже как экзотическую местную легенду.

В постсоветское время, когда разрешили все, что было запрещено раньше, в краеведческие музеи вернулись исторические разделы. Правда, в большинстве случаев собрания древностей оказались весьма посредственными. Но выход был найден, и экспозиции стали в массовом порядке превращаться в музеи советской повседневности. Старые утюги, радиоприемники, школьные парты, самогонные аппараты, мясорубки, перемежающиеся с бюстами Ленина, портретами Брежнева, почетными грамотами, картинами местных художников, манекенами в кокошниках и переходящими красными знаменами, создают тот коктейль, который охотно потребляют туристы. Абсурд с ностальгическими нотками в России востребован.