Исполнительная власть не избежала серии предсъездовских отставок. Особенно скандальными и многочисленными они были на этой неделе: Егор Яковлев, Михаил Полторанин, Геннадий Бурбулис. После этого, правда, президентская пресс-служба объявила: "Довольно крови". Ельцин вложил меч в ножны, обещая, что до съезда ничего такого больше не будет.
Сами по себе отставки не должны отразиться на экономической политике правительства. Интересно, однако, понять, кому именно эти отставки являются уступкой — такое понимание позволяет отчасти прогнозировать изменения в экономической политике. О том, кто является адресатом умилостивительных жертвоприношений, пишет парламентский обозреватель Ъ МАКСИМ СОКОЛОВ.
Сочувствующая правительству пресса, с одной стороны, публикует обширный предсъездовский мартиролог, включающий имена Галины Старовойтовой, Егора Яковлева, Михаила Полторанина и Геннадия Бурбулиса, с другой — говорит об унизительных кадровых уступках либо некоей недифференцированной оппозиции, либо также недифференцированному Гражданскому союзу. Между тем объем мартиролога (в действительности еще более обширного) наводит на мысль, что методика жертвоприношения более сложна и разнопланова.
Сдача началась с того, что президент за короткий срок отправил в отставку советника по межнациональным отношениям Галину Старовойтову, председателя Госкомнаца Валерия Тишкова и первого заместителя министра иностранных дел, курирующего отношения с республиками бывшего СССР, Федора Шелова-Коведяева. Данная группа жертв достаточно монолитна: ее характеризует либерально-гуманитарный взгляд на национальные проблемы и неприятие часто предлагаемых решительных мер в области федеративного устройства, межнациональных конфликтов и т. д. Такие взгляды явно некстати сейчас, когда в политической элите более популярны государственнические воззрения.
Недаром трех либералов заменил один Шахрай, который в ноябре прошлого года настаивал на принятии самых жестких мер в отношении Чечни, а в марте этого года заявлял: "Общество готово поддержать любого лидера, который скажет: 'Хватит!'". А когда Шахрай для полноты имиджа препоясал свои либеральные чресла мечом и облекся в пятнистые доспехи десантника, адресат первой серии жертвоприношений стал более чем прозрачен: военные, МБР, русская диаспора, умеренно-патриотическая часть населения. Эта акция должна была по возможности отколоть их от оппозиции и уверить в том, что нынешнее руководство умеет, когда надо, стукнуть кулаком по столу (так что привлекать для этой надобности патентованных патриотов совершенно необязательно).
Но поскольку Россия — страна многонациональная, подобная демонстрация силы центра могла бы поссорить власть с нерусскими национальными элитами. Нуждаясь в их поддержке не в меньшей степени, чем в благожелательности государственников, Ельцин должен был (не обижая при том и государственников) для баланса произвести жертвоприношение противоположного характера.
Совещание глав республик Российской Федерации, будучи в чем-то вроде горбачевского Ново-Огарева — попыткой создать противовес съезду, перекупив в свою пользу местных вождей, — для вящего закрепления сделки нуждалось в совокупно закланной жертве. Случай немедленно представился: североосетинский вождь Асхарбек Галазов потребовал выдать ему головой проингушски, по его мнению, настроенного Егора Яковлева, что и было немедля исполнено. Сам Яковлев заметил, что президент вправе казнить и миловать, но непонятно, зачем казнить со столь традиционной формулировкой, как "за неверное освещение" чего-то там.
В самом деле, уволить Яковлева от должности просто потому, что такова державная воля Бориса Николаевича — акт, Конституции не противоречащий. Увольнять же по данной формулировке — значит открытым текстом нарушать закон о печати.
Такая неосмотрительность, вероятно, связана, с одной стороны, с тем, что поддержка сильных баев и ханов в нынешней ситуации нужна Ельцину позарез, с другой стороны — если бы Егора Яковлева не существовало, его нужно было бы придумать. Во-первых, жертвоприношение должно было зараз удовлетворить ханов и баев и не обидеть государственников, а Яковлев, не играющий ни в той, ни в другой команде, для этого подходил идеально. Во-вторых, Яковлев вместе с бывшим руководителем Межреспубликанского экономического комитета Григорием Явлинским и бывшим шефом КГБ Вадимом Бакатиным принадлежит к плеяде послепутчевых назначенцев Горбачева, которых Ельцин рассматривал разве что как временное зло. Так что в этом случае Борис Николаевич соединил приятное с полезным.
Третья серия пошла на следующий после заклания Яковлева день, 25 ноября, когда в ту же яму отряхнулся министр печати Михаил Полторанин. Поскольку Полторанин еще с октября является "кровником" Хасбулатова — 14 октября спикер в беспрецедентной и не предусмотренной ни регламентом ВС, ни Конституцией форме потребовал от президента немедленной отставки министра печати за недопустимые выпады в его, спикера, адрес — персонально идентифицировать потребителя данной жертвы не представляло никаких затруднений. Заклание Полторанина было связано к тому же с одним положительным (с точки зрения техники политического интриганства) свойством Хасбулатова: в его политических запросах личные амбиции часто преобладают над практическими соображениями.
Наконец, серию отставок завершает перевод Геннадия Бурбулиса из госсекретарей в руководители службы госсоветников. Здесь адресат жертвоприношения всеобщий, поскольку сам Бурбулис — всеобщий "любимец": трудно даже сказать, кто — Хасбулатов, государственники, Гражданский союз, коммунисты или фашисты — любит его больше.
Впрочем, отставка более эффектна, чем эффективна. И сторонники, и противники Бурбулиса считают главным его качеством феноменальную способность к закулисным интригам, каковое качество требует для своей реализации не столько звучного поста, сколько возможностей для личного контакта с верховным правителем. Вероятно, сравнивая Бурбулиса с Распутиным (Григорием), Николай Травкин имел в виду скорее не феноменальную мужскую силу госсекретаря, а его возможность влиять на умонастроение президента. В рамках такого сравнения высокий пост вовсе не обязателен, и единственный способ избавиться от Распутина — это последовать примеру Пуришкевича и князя Юсупова. Поскольку трудно представить себе, чтобы Травкин стал кормить Бурбулиса пирожными с цианистым калием, а Руцкой — молотить руководителя группы советников рукояткой револьвера по голове, последнее жертвоприношение — скорее тоже реверанс в сторону любящего форму и почет Хасбулатова.
Таким образом, октябрьско-ноябрьская серия отставок имеет три надежно вычисляемых адресата: умеренные государственники (и силовые структуры, идеологию которых они во многом выражают), региональные лидеры, руководство ВС. В то же время проскрипционные списки Гражданского союза, по сути дела, остались незадействованными, и хотя Полторанин с Бурбулисом были намечены к отстрелу также и "союзниками", представляется, что главным потребителем министра печати и госсекретаря был именно Хасбулатов, а чувство некоторого удовлетворения, испытанное по этому поводу Вольским — лишь побочный эффект. Сам Вольский, правда, заявил 26 ноября, что отстрел высших чиновников имел место в рамках реализации закулисных соглашений между Гражданским союзом и президентом, однако в этом можно усомниться. С одной стороны, тактика Вольского в том и заключается, чтобы в своей пропаганде всерьез использовать шуточный тезис "прошла зима, настало лето, спасибо партии (i. e. Вольскому) за это". С другой стороны, выгода, полученная от этих перемещений якобы устроившим все Гражданским союзом, сомнительна: совсем недавно союз в первую очередь домогался вкусных экономических портфелей, и непонятно, почему вдруг портфельные аппетиты претерпели полную метаморфозу. Похоже, более искренен Николай Травкин, который вновь испортил Вольскому политику, заявив, что его не проведешь играми с отставкой: какая разница, будет Бурбулис советчиком или советником.
В этом контексте весьма важно, что из того, что можно отнести к оппозиционным организациям, лишь Гражданский союз всерьез пытался претендовать на создание экономической альтернативы. Отсутствие же Гражданского союза среди адресатов жертвоприношений наводит на мысль, что эта альтернатива откладывается на весьма неопределенный срок.