Курс начинающего коллекционера
Коллекционирование — это и форма просвещенного досуга, и азартная игра, полна
Коллекционирование — это и форма просвещенного досуга, и азартная игра, полная подвохов. А как в нее играть?
Цена решения
Антиквариат потребляется с двумя целями: широкой публикой — для собственного удовольствия и украшения интерьера, просвещенными собирателями — для формирования коллекций.Первый способ потребления приятен своей безответственностью. Вам необязательно заботиться о ликвидности покупаемой вещи. Для интерьерной декорации может понадобиться голландский натюрморт в золоченой раме или греческая амфора, барометры XVII века или китайские табакерки XIX века. Эти покупки можно совершать самостоятельно — во многих антикварных салонах Москвы и Петербурга есть специализация, например, на восточном искусстве, русской утвари XIX века, русском модерне. Массу старинных вещей можно привезти с европейских блошиных рынков и антикварных толкучек без всяких проблем с таможней.
Формирование коллекций — дело другого рода. Это страсть, требующая времени, денег и, главное, помощи честных экспертов.
Генеральный директор салона-музея "Новый Эрмитаж" Валерий Дудаков считает, что "прежде всего нужно усвоить, что за три года хорошую коллекцию не соберешь — на это потребуется как минимум лет десять. Меньше — нереально: все перераспределено. Господину Авену удалось собрать значительную коллекцию, и господину Семенихину удалось, потому что десять лет назад было золотое времечко. Сейчас вещи осели у людей, которые не собираются разоряться и распродавать коллекции. К тому же следует понять, что нужен эксперт-консультант: самостоятельно вы не разберетесь в вопросах, которыми искусствоведы занимаются десятилетиями".
Внутренний рынок исчерпан, и это для всех очевидно. С 1996 года первоклассных вещей в стране не найдешь: за пять лет — с 1991-1992 годов, когда торговля антиквариатом пошла на доллары, и примерно до 1996-го — все перераспределилось, а вторичный рынок еще не развит.
Российский антикварный рынок закрытый. Трудно ввозить и вывозить. Ввозить — особенно, потому что надо платить 20-процентный налог на сумму, превышающую $1 тыс., плюс налог на продажу, независимо от того, собираетесь вы вещь продавать или нет. Ввезти антиквариат легально — значит заплатить дополнительно около двух третей его стоимости. Поэтому на российском рынке до сих пор отсутствуют крупные мировые аукционные дома (Sotheby`s Christie`s, Phillips) и трудно развивать аукционный бизнес внутри страны.
И все же произведения искусства ввозят и вывозят. В советское и раннеперестроечное время только вывозили — и ценное, и ненужное. Например, фурами везли иконы. В какой-то момент в Германии скопилось множество икон XIX — начала XX веков. Бум на "стиль рюс" быстро прошел, а коллекционного интереса русские доски этого времени не представляют.
Традиционно самые высокие цены на Западе на живопись импрессионистов и старых мастеров. Импрессионистов в России пока не собирают (или собирают очень тихо). Поэтому в отечественном собирательстве пять основных тем: коллекции старых мастеров (западноевропейские школы живописи XVI-XVIII веков), русская школа (мастера второй половины XIX — начала XX веков), русский авангард, реализм 1930-1950 годов и прикладное искусство (на уровне Фаберже).
Цена коллекции
Принцип формирования частных коллекций прост: собирать что нравится, заботясь о ликвидности. Коллекцию музейного уровня сейчас в России собрать трудно, можно рассчитывать лишь на интересную коллекцию домашнего уровня. Даже хорошие работы русских передвижников в России не купить, все лучшее, несмотря на строгости вывоза, уходит на Запад. И это естественно: там за первоклассные вещи платят большие деньги. Почему не платят здесь? Произведение искусства стоимостью несколько миллионов долларов ни один богатый российский человек покупать не захочет, даже если у него есть свободные деньги. Поэтому в России продать Айвазовского за миллион долларов или Репина за полтора-два миллиона не удастся. Продажа хита в России — потеря 80-200% его стоимости.В России мировые аукционные дома не представлены, рынок очень субъективен. На него влияют прецедентные продажи внутри страны, но гораздо больше — русские торги Sotheby`s. После них цены на внутреннем рынке меняются, как правило, в сторону повышения. Допустим, полтора года назад на Sotheby`s работу Кустодиева продали за безумную сумму, около $500 тыс., включая налоги. Прямо из зала люди стали звонить в московские салоны: "Не продавайте Кустодиева. Почем он у нас? $25 тысяч? Ставьте двести". Много лет автопортреты Зинаиды Серебряковой не знали, как продать за $1,5 тыс. Теперь, после громких продаж на Sotheby`s, их выставляют за 100 тыс. фунтов стерлингов.
Таким образом, уровень цен в России за последние десять лет увеличился вдесятеро. Люди, купившие хорошую живопись в начале 90-х годов, на этом выиграли.
Цена подделки
Разбираться с подделками должен специалист. Но кое-что следует знать и начинающему коллекционеру. На самых уважаемых мировых аукционах всегда от 5% до 10-12% сомнительных вещей (хотя многие специалисты считают, что их 30-40%). Выставлять сомнительные вещи на аукцион не зазорно: покупатель может сориентироваться по каталогу. Например, написано: работа Айвазовского, расписан провенанс (история перехода вещи из коллекции в коллекцию). Конечно, картину все равно должен посмотреть специалист, но в данном случае это, скорее всего, подлинник. А вот другое описание: работа Айвазовского, провенанса нет. Здесь надо проявить осторожность. Вариантов описания много: круг мастера, школа мастера, приписывается такому-то, на полотне подпись такого-то (это означает, что работа к мастеру отношения не имеет).На Западе мало знатоков русского искусства, да и технологическая экспертиза проводится редко: дорого и долго. Поэтому все строится на добросовестности: Sotheby`s вернет деньги и примет вещь обратно, если она атрибутирована Третьяковкой как не подлинная.
А вот на российском рынке дорогую работу без экспертизы продать невозможно. Но на работу стоимостью $500 требовать у антикваров заключения ГТГ бессмысленно: примерно столько же стоит сама экспертиза.
Подделать можно все. Вопрос в том, насколько это целесообразно. Нет смысла в подделке, если ее себестоимость сопоставима с себестоимостью оригинала. Поэтому подделывать предпочитают известных художников. Качественно подделать вещь недешево. Мастера этого жанра были и есть (специалисты называют замечательную петербургскую школу фальсификаторов; в 60-е годы процветала московская школа; существовали хорошие школы в Харькове и Киеве).
Самый примитивный уровень подделки: написать картину, попеременно держать час на морозе и час у батареи. Пойдет трещина с характерной геометрической сеткой. Такую подделку эксперт определит сразу.
Вариант сложнее: по дешевке куплен старый холст с неинтересной живописью и нарисована новая — от именитого художника.
Еще один способ: замена подписи. В похожей или стилистически сходной работе меняют подпись. Например, полотно Шильдера, учителя Шишкина, стоит $7-9 тыс. Работа Шишкина того же размера — до $70 тыс. Поэтому работы Шильдера часто подписывают именем Шишкина. Этот способ практикуется широко, ведь масса работ неизвестных художников походит на известные образцы русской живописи.
Лучший вариант подделки — хорошая старая копия. В XIX веке копирование было чрезвычайно распространено. В Музее Александра Третьего (ныне Государственный Русский музей) была заведена практика: выпускники и студенты последних курсов Академии художеств получали заказы на копирование знаменитых работ из собрания музея для частных коллекций. Эти копии за подписью оригинала неоднократно всплывали и всплывают до сих пор. Материалы подлинные, живопись старая. Тут без технологической экспертизы не обойтись.
Генеральный директор антикварного салона "Русскiй модернъ" Наталья Спивак считает, что нормальная ситуация с экспертизой в России будет тогда, когда эксперты за выданное заключение будут отвечать деньгами. А пока экспертиза монополизирована музеями и НИИ. Третьяковка, ГРМ, ВНИИР имени Грабаря выдают заключение о подлинности вещи и не несут за него никакой материальной ответственности.
МАРИЯ САВОСТЬЯНОВА, заместитель главного редактора журнала "Интерьер + Дизайн", специально для Ъ