Я напоминаю Вере Хитиловой (Vera Chytilova) обстоятельства первой нашей встречи в ее пражской квартире. Это было в начале нашей перестройки, когда в Чехословакии еще не пал просоветский режим. Мы с Элемом Климовым тайком от местного начальства пробирались на окраину города, чтобы встретиться с вечной оппозиционеркой Верой Хитиловой — официально участвовать в советско-чешском симпозиуме ей было запрещено. О ней в те годы ходили легенды. Якобы после запрета очередного проекта она без звонка явилась домой к министру культуры. Тот, открыв дверь, испугался, стал говорить, что не может ее принять, поскольку его жена уехала и у него беспорядок. Гостья решительно открыла дверь, взяла в руки тряпку и предложила убраться в доме растерявшегося босса. За этим процессом и было получено разрешение на съемки.
— Что это было — чешская "новая волна"? Что-то особенное или часть мирового движения в кинематографе?— Как повсюду. Оппозиция консерватизму. Началось все во Франции, а потом, после либерализации режима, дошло и до нас. Связи с французами мы не чувствовали, хотя их теоретиков читали и кое-какие их фильмы видели, находя в них подтверждение своим мечтам. Когда я пыталась поступить в Академию изящных искусств, говорила, что хочу снимать по-другому. Мы не столько стремились к новым формам, сколько хотели отобразить истинную ситуацию в обществе. Отбрасывали ложный взгляд — тот самый соцреализм, который с самого начала был для нас ругательством. Режим часто провозглашал идеи, которых сам не придерживался. А мы хотели добиться, чтобы и в жизни все было так, как в декларациях — ведь сами по себе они были совсем не плохи. И если бы идеи осуществлялись последовательно, половина мира была бы с ними согласна.
— Социализм с человеческим лицом?
— Мы — Форман, Менцель, я и другие — хотели говорить свободно и потому сознательно нарушали законы драматургии, хотя при этом в основе сохранялась классическая история. Даже в стилизованных "Маргаритках". Или в фильме "Игра в яблоко", сценарий которого мне пришлось переписывать шесть раз. "Маргаритки" — это был фильм на тему деструкции отношений в обществе. Именно так воспринималось тогда на Западе поведение двух девушек-героинь — как призыв к свободе и сопротивление традиции. Это был не только бунт против режима, но и насмешка над ним. Помните, как на разгромленном столе с угощениями собирают все в кучку и говорят: все в порядке. Так и режим, который сначала убивал людей, а потом их реабилитировал. Во время работы над "Маргаритками" я поняла, что язык образов может выразить больше, чем слова. Именно этого — мощи киноязыка — цензура не способна была предвосхитить, читая сценарий. Я и тогда любила, и сейчас люблю все неправильное. Не люблю, когда все бюрократически раскладывают по полочкам. Я за ревизию всего и вся.
— Чувствовали ли вы связь с поколением Элема Климова и других советских режиссеров?
— Мы лучше представляли себе в ту пору Францию или Дикий Запад, чем Советский Союз. Для нас было сюрпризом услышать впоследствии из уст Никиты Михалкова, что он и его сверстники учились на наших фильмах, которые официально были у вас запрещены, но их можно было увидеть во ВГИКе. Кроме того, не забывайте, что после оккупации возникла ненависть к Советскому Союзу, и это нас тоже отдалило.
— Что изменилось для вас лично после краха социализма?
— Старый режим, аморальный по существу, пал. А новый вообще не признает этику, говорит: не философствуйте, не морализируйте. И мы испытали разочарование оттого, что общество не стало лучше. Люди, занимающие высокие посты, не дают нам примеров честности и порядочности. При социализме говорили: "Честь труду", и это не выполнялось. Но и сегодня побеждает не тот, у кого честь, а у кого деньги. Сегодня можно все и ничего нельзя, ибо нет справедливости. В прошлом по крайней мере многие знали, где на самом деле правда, они разгадывали наши кинематографические ребусы и получали от них удовольствие, постигая их смысл. Это были подготовленные зрители, умевшие читать между строк. Теперь на их место пришли вуайеры, готовые подсматривать в замочную скважину. Молодежь учат не думать, не читать, не впитывать истинное положение вещей, а только тупо попадать в цель.
— Почему так случилось?
— Мир ведет себя инфантильно. Люди просто решили повернуться на сто восемьдесят градусов и делать все наоборот. У них нет идей, нет желания улучшать общество, они заботятся только о себе и не видят в своей работе высшего предназначения. А я знаю, что кино не только развлечение, но и послание. Политики же говорят: это развлечение, поэтому окупайте себя сами. Каждый копается в своей песочнице. Привыкли к черным деньгам и к тому, чтобы работать на коленях. Хотя профессиональный потенциал в чешском кино по-прежнему высокий.