«Это танцы на фоне взрыва»

Режиссер Алексей Попогребский объяснил Андрею Архангельскому, из чего сделаны 60-е годы в сериале «Оптимисты»

На телеканале "Россия" вышел сериал "Оптимисты" — о работе в 1960-е годы выдуманного отдела МИДа, который пытался "очеловечить" большую политику. О пользе и вреде альтернативной истории "Огонек" поговорил с режиссером сериала Алексеем Попогребским

Герои-шестидесятники хотят вырваться из душной атмосферы сталинщины, но попадают в новые советские лабиринты (работник МИДа Муратов — актер Егор Корешков)

Фото: Таир Полад-Заде

— Первое, что бросается в глаза,— вот это "пространство СССР" — сознательно сказочное, лубочное... Как выставка ретро-автомобилей, телефонных будок и чемоданов из кожи. Никаких признаков серости, грязи, асфальт сверкает, все сверкает... Это ведь искажение действительности.

— Совершенно сознательное стилистическое решение. Мы сделали этот выбор даже еще до того, как начали работать с прекрасным художником Павлом Пархоменко, который умеет отлично делать и про нашу неаккуратную действительность...

— Это вы хорошо сказали...

— Но еще до того, как мы начали работать с Павлом Пархоменко, я проводил актерские пробы, в первую очередь ведущей пары — Григория Бирюкова и Руты Блаумане (Владимир Вдовиченков и Северия Янушаускайте). И чувствовал по тексту уже, а актерские пробы это подтвердили: с этим материалом, с учетом стиля актерской игры тут можно работать только, что называется, в манере большого, почти американского кино. Внутренне я ориентировался на фильм Хичкока "К северу через северо-запад"; детектив, но с ироническим отстранением. Все немного не до конца, не всерьез... Это действительно немного нереальное пространство. Но это стилистический ключ картины.

— Американское кино...

— Да, тут Mad Men первым приходит на ум. И мы от этого совершенно не открещиваемся. Первые варианты серий писались как раз на волне начала популярности этого сериала, в 2010 году. Авторы сценария, Михаил Идов и Михаил Шприц, придумали это. А во-вторых, я ориентировался... на собственные воспоминания. Я вырос почти напротив здания МИДа, здесь была моя школа, N 23. Я, конечно, не был мажором, из творческой интеллигенции выходец, но там — мои места. Не помню, вошло это в монтаж или нет, один из персонажей у нас говорит: "Дипломат — это наполовину иностранец". Нам тоже так казалось в начале 1980-х — эти люди уже практически одной ногой "там"; у них есть доступ и к информации, и к миру материальных благ, которых у нас нет. Один из моих лучших школьных друзей был сыном генерального консула СССР в Бомбее, часть времени прожил в Индии. Мы приходили к нему домой и понимали, что они жили уже в другой материальной действительности... А тут вообще начало 1960-х: это мир тогдашних полубогов. У нас, по сути, только единственный персонаж "из простых": девушка Клава; мы пару раз попадаем к ней на тренировку в "Трудовые резервы" и в общежитие. Такая немного "Москва слезам не верит". В одном из вариантов сценария — персонаж на самом деле мутировал — была еще Лена, она жила в бараке, в Мытищах. И мы хотели сделать такую точку контраста, но не прижилось... Мы готовы к тому, что нас будут обвинять в лакировке советской действительности, пропаганде советского. Но несколько человек после первого просмотра мне сказали — это ни разу не игра в ностальгию. Это просто особенности жанрового кино.

— Хорошо. В таком случае в какой степени сюжет, сами герои-дипломаты имеют отношение к реальности, если только не брать историческую канву: сбитый Пауэрс, демарш на Парижской конференции?..

— Сценаристы проштудировали кучу мемуаров, исследований, я тоже почитал мемуары дипломатов и понял следующее. Вот фактология — дипломатические отношения с Кубой, Белка и Стрелка полетели, Парижская мирная конференция — везде одна и та же... А интерпретация того, как это происходило, за кулисами, у всех разная. Поэтому мы дали себе абсолютно свободу в толковании закулисной части. И чем дальше по сериям, тем больше элемент альтернативной истории будет возрастать. А что касается героев, никто из наших персонажей не имеет реальных прототипов... Конечно же в 1960 году не могло быть в МИДе такого экспериментального отдела. Сложно себе представить, чтобы его возглавляла бывшая американка, хоть и коммунистка, и что отдел мог состоять из сына белоэмигрантов, еврея-китаиста и морячка Корнеева...

— Я прочел вашу фразу в интервью: "мы с удовольствием выдумывали эти биографии"... Почему вам, режиссерам и сценаристам, милее выдумывать истории, чем рассказывать реальные? Я уверен, что в реальности там тоже бывали такие судьбы, такие детективы...

— Действительно, и в реальности было немало интересного. Но напомню: задуман этот сериал был еще в 2010 году. Сейчас смешно читать тогдашнюю аннотацию, которая заканчивалась фразой — "это первый российский сериал про 60-е годы"... Тогда даже сериал "Оттепель" не вышел, он, видимо, параллельно только задумывался... Тогда, пять-семь лет назад, эта идея снять альтернативную историю про 1960-е годы была оригинальным ходом. Когда я читал сценарий, то подумал: как идеально придумана диспозиция главных героев, как завязка блестящей шахматной партии. Понял, что за этой партией и этими фигурами мне будет очень интересно смотреть... Я вообще не люблю байопики. Меня с детства это разочаровывало, когда я читал "основано на реальных событиях". Мне интереснее работать с персонажами выдуманными, чем с реальными... Иначе я бы чувствовал излишнюю ответственность — за то, что беру чью-то судьбу и начинаю по ней вышивать собственный узор. Не бывает документально стопроцентных биографий на экране, всегда что-то переделывается...

— ...и в итоге у всех, и у вас, получается такой "небесный СССР", который никогда не существовал, с людьми, которые никогда не существовали... СССР, каким мы бы хотели его видеть, но каким он не был.

— Знаете, у меня есть совершенно сознательное понимание, как создать зону комфорта для зрителя в начальных сериях. Чтобы потом повести его за собой туда, куда он, может быть, не сразу и согласился бы с тобой пойти. Здесь эта зона комфорта создается в первых двух сериях — а дальше... Каждый из наших персонажей будет поворачиваться разными сторонами, каждый из них вынужден совершать моральный выбор, который мог возникнуть в первую очередь в то время.

— Сериалы о 1930-1940-х у нас отвечают за концепт порядка, государственности. А сериалы о 1960-х отвечают за концепт свободы, такая допустимая форточка для рефлексии. Насколько я понял, в вашем сериале герои выбирают между личным чувством и государством...

— Безусловно, нет. Основная путеводная нить у нас другая: наши персонажи помещены в тот контекст, когда они сходятся-расходятся, пляшут, надеются, обламываются, дружат, предают... Но их частные интриги, пихание локтями просто отбрасывают тень на карту мира, поскольку волею судьбы они оказываются в узловых точках международных отношений. Кроме того, в 1960 году была очень интересная динамика — чуть не самые активные попытки дружить со Штатами, начиная с 1959 года, когда состоялась американская выставка в Москве и поездка Хрущева в США, до очень резкого охлаждения в связи с инцидентом с Пауэрсом. Забывают, кстати, что американцы четыре года до этого уже летали над СССР, просто наши ПВО не дотягивались до них. То, что происходило в международных отношениях в 1960 году,— это на самом деле танцы на фоне возможного ядерного взрыва. Это, с одной стороны, детская надежда на то, что теперь нам все по силам и мы изменим мир к лучшему, а с другой — герои резвятся на фоне постоянной угрозы взаимного уничтожения. Не зря у нас вместо лампочки в титрах загорается подобие ядерного гриба. Это поколение постоянно обжигается. У меня было принципиальное желание создать такую драматургическую ситуацию, когда вся частная жизнь героев завязана на происходящее в стране и мире. И в данном случае дипломаты интереснее, чем инженеры, поэты...

— У вас там, как можно догадаться, еще внутренний конфликт между сталинистами и шестидесятниками.

— Он есть, хотя и не главный. Я условно назвал противоборствующие стороны "фракция широких штанов" и "фракция узких штанов". Широкие штаны на самом деле — это стиль 1940-1950-х, сталинского времени... А вот узкие штаны и зауженные пиджаки — уже нового времени, 1960-х... Не случайно у нас главный герой, начальник этого выдуманного отдела МИДа Бирюков, "начинает" в широких штанах и двубортном пиджаке. А потом потихоньку у него утончается силуэт, и к концу сериала он уже ходит в стильных, зауженных, почти итальянских костюмах.

Все работники выдуманного отдела МИДа чувствуют себя немного детьми

Фото: Таир Полад-Заде

— Если представить, что такой отдел существовал, то люди, которым в 1960-е годы по 25-30 лет, они ведь доживут до перестройки, будут ее делать...

— Да, если предположить, что будут следующие сезоны, с этими персонажами вполне можно дойти до перестройки. В этом смысле в проекте заложено то, что называется аркой героев, в первую очередь, конечно, арка Бирюкова. Который чугунной рукой спущен из ЦК за проступок в этот вольнодумный отдел...

— У вас звучит фраза, на которой уже делают акцент критики: ваш Бирюков говорит "Мы не хотим войны, но еще меньше мы хотим мира на их условиях". "Вы страшные люди",— отвечает ему героиня.

— Я горжусь этой фразой, я ее придумал. Она навеяна, безусловно, современностью. И там еще вторая будет ключевая фраза, народная мудрость: "Лес рубят — щепки летят": вот чем занимается советская политика — она пытается рубить лес в мировом масштабе, а щепками оказываются простые люди... Понимаете, политика в качестве материала для художественного произведения мне интересна именно как арена разгоняющегося идиотизма. Упертого, амбициозного идиотизма и неверных интерпретаций. Я психолог по образованию; один из самых известных механизмов в психологии называется "проекция". На обыденном уровне это формулируется так: скажи мне, в чем ты подозреваешь другого, и я скажу, каковы твои истинные мотивы. Это мощнейший механизм: мы все время приписываем другим людям то, как сами бы в этой ситуации скорее всего поступили. Мы подозреваем других в собственных грехах, возможных, потенциальных. И вот это и есть мощнейший движитель международной политики, потому что эта упертость была свойственна не только Советам, но и Штатам. И чем больше ты об этом читаешь, тем чаще думаешь: боже мой, удивительно, что мы вообще в живых остались.

— Сериал, мне кажется, демонстрирует, насколько политические отношения зависимы от личного, можно сказать, психоза лидеров.

— Безусловно. У них ведь в конечном итоге рука на кнопке. На ядерной. Карибский кризис возник еще и из-за того, что Хрущев очень специфически относился к Кеннеди. Он считал его никчемным щенком, с которым можно играть в игры. И наши герои как раз работают на арене этих проекций генсеков и президентов, взаимных. Их отдел и создавался для того, чтобы эти проекции, эти взаимные подозрения, напротив, смягчать, торпедировать. Чего в итоге так и не удалось сделать.

— Консультировались ли вы с дипломатами, делая этот фильм? В связи с недавним выступлением заместителя представителя РФ в ООН Владимира Сафронкова заговорили о том, что, собственно, дипломатия вообще устаревшая профессия...

— Самое занятное, что у нас вся завязка событий происходит на фоне знаменитых дебатов, где Никита Сергеевич выступил в своем любимом стиле "кузькина мать"... И как раз наша героиня, Рута Карловна, говорит: "Нельзя таким языком общаться. Мы находимся в начале новой эпохи, надо говорить на другом языке"... Мы часто консультировались с одним дипломатом, который в 1961 году пришел из МГИМО в МИД, в пресс-службу. Очень много узнали от него, он остроумнейший, умнейший человек. Кое-где он нас критиковал, иногда говорил: "Подозреваю, это написано с перспективой по другую сторону баррикад". Параллельно одна из наших кинокомпаний разрабатывала сериал о современных дипломатах, они, по-моему, так глубоко встроились в работу МИДа, что там им чуть ли не сценарии утверждали. А нас в этом смысле никто не заставлял искать какой-то компромисс, что-то сглаживать — ни телеканал, ни МИД. Мы знали, что матерных слов не надо, но на этом и все...Что тут еще сказать? Кстати, название "Оптимисты" не первое, сериал вначале назывался "Московское время".

— Есть знаменитая книга Вайля и Гениса, где они разрабатывают теорию о второй советской утопии. Первая утопия, это понятно,— послереволюционные годы, а вторая — как раз 1960-е. Когда казалось, что еще возможен социализм с человеческим лицом, что возможна его трансформация во что-то нормальное. И это все закончилось в 1968-м, после Праги.

— Это сквозная мысль в сериале. Оптимисты поначалу потому, что оттепель. Кстати, слово "оттепель" у нас не звучит ни в одной из серий. Люди оттепели, как это бывает, вовсе не осознавали себя "так". Но у названия есть еще скрытый смысл. Помните, эту бородатую шутку: "Что такое пессимист? Это хорошо информированный оптимист". И герои у нас такие. Именно поэтому интересно за ними будет следить, когда они начнут обжигаться. Обжигаться довольно мощно.

— Сериалы обычно делаются с учетом действительности. Но у нас действительность быстро меняется. И так странно, что выход сериала совпал с очередными надеждами на потепление российско-американских отношений.

— Вы знаете, мы, конечно, по мере развития перерабатывали, переписывали сценарий. От каких-то внезапных параллелей и рифм с сегодняшней политической действительностью периодически нервно хихикали и чесались, подпрыгивая на месте. Всегда есть соблазн как-нибудь поостроумнее использовать злободневку. Но это негодный материал для кино: огромный производственный цикл, от сценария до выхода на экран проходят годы, и злободневка за это время настолько устаревает, что превращается в пошлость. Поэтому мы просто говорили себе: история развивается по спирали, в ней есть поступательное движение и вращательное. У нас было общее ощущение какого-то глобального пересечения времени 1960 года и времен нынешних.

— В русском сериальном искусстве самым распространенным приемом для продолжения сюжета в боевике является убийство; а в формате, подобном вашему,— любовница. Перефразируя, ваш сериал построен по принципу "случайно в кустах стояла любовница". Они оказываются в любых, самых непредсказуемых местах. Не бывает таких случайностей, скажет вам почти любой...

— Почти любой задумается, вспомнит истории из собственной жизни — и изменит свое мнение. Знаете, я впервые вступил на территорию мелодрамы. Ничего зазорного в этом не вижу. Но это не главная пружина нашего сериала. Главная — в том, как порой наши герои в своих личных интересах пытаются менять мир... Так что любовные линии там вовсе не для украшения. И если честно, мне по-режиссерски было интересно их снимать: у нас великолепные актеры и еще это такой жанр.

Алексей Попогребский, режиссер
Политика в качестве материала для художественного произведения мне интересна именно как арена разгоняющегося идиотизма. Упертого, амбициозного идиотизма и неверных интерпретаций

Фото: Евгений Гурко, Коммерсантъ

Беседовал Андрей Архангельский

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...