Писатель и постоянный автор журнала New Yorker Джон Сибрук представил в Казани, Москве и Санкт-Петербурге русское издание своей книги «Машина песен», которая выпущена издательством Ad Marginem и музеем современного искусства «Гараж». Сразу после выхода книги мы опубликовали большую дискуссию на темы, инспирированные книгой: рождение хитов, современное радио, роль автора в создании песни. Теперь Борис Барабанов продолжил разговор уже непосредственно с самим автором.
Писатель, журналист и культуролог Джон Сибрук
Фото: Getty Images / Anna Webber / Stringer
«Паблишинг стал важнее артиста»
— В США книга вышла в 2015 году. Если бы вы выпускали ее сегодня, что бы вы добавили? Какую тему? Какую главу?
— Я бы больше внимания уделил хип-хопу. В конце концов, «шведский метод» написания песен, который я описываю в своей книге, имеет в своей основе приемы, которые использовали ямайские продюсеры и авторы самых первых хип-хоп-композиций. У них был бит и был рэпер, потом все это обросло техническими новшествами и повлияло на производство поп-песен.
Уже после того, как вышла «Машина песен», я писал для «Нью-Йоркера» статью о хип-хоп-продюсере по имени Mike Will Made It. Я впервые попал в современную хип-хоп студию, и это было уже какое-то следующее поколение студийной технологии. То есть, там даже лэптопов не было. Я видел людей с телефонами в руках, и они наговаривали в эти телефоны все, что приходило им в голову. В «шведском методе» предполагается, что над песней могут работать, ну, скажем, шесть человек. Но над хип-хоп-треком может работать в два раза больше. Это как будто маленькая армия. Сама идея автора размывается.
Метод, описанный в «Машине песен», предполагает, что над песней работает какое-то ограниченное число творцов. На нынешнем этапе вся музыка состоит из огромного количества сэмплов, взятых из множества разных песен. Я как-то писал о том, как сочиняли одну песню группы Little Mix,— там 15 человек значатся в авторах! Даже те, кто только пел. Даже менеджеры лейбла. Это происходит потому, что доходы от продаж самой музыки падают, и каждый из участников процесса хочет «упасть на хвост» авторам, обеспечить себе, хоть маленький, но процент.
Паблишинг стал важнее артиста. В Америке отчисления идут с каждой прокрутки по радио. И все хотят быть в доле. Вы не представляете себе, как это раздражает реальных сонграйтеров. Понятие «оригинальная песня» представляется в такой системе устаревшим. Вопрос уже не о вдохновении, которое может тебя посетить, а о том, насколько ловко ты используешь весь огромный музыкальный багаж, который накопило человечество. Если помните, «Машина песен» заканчивается тем, что мой сын начинает слушать классический рок, а я становлюсь фанатом современной поп-музыки. Но сегодня я добавил бы очень важную вещь. То, что нам представляется «ретро», для поколения моего сына вовсе таковым не является. Конечно, они знают, что это не новая музыка, и тем не менее они воспринимают, скажем, Pink Floyd с теми же эмоциями, с какими открывают для себя какую-нибудь совсем новую группу типа The Chainsmokers.
— За эти два года роль FM-радио стала еще менее существенной в распространении музыки. В Норвегии от него вообще отказываются.
— В США единственное место, где люди все еще слушают радио,— это автомобиль. Но уже появились новые автомобили, где музыкой управляют новые системы от Apple. Я даже думаю, что существует некая договоренность между радиовещателями и производителями автомобилей, которая не дает переменам происходить слишком быстро. Но все равно эти перемены происходят. И они непременно скажутся на самой музыке. Ведь коммерческие станции сегодня отформатированы в соответствии с жанрами музыки, а музыканты в свою очередь стараются следовать требованиям станций. Однако в плейлисте молодого человека сегодня хип-хоп чередуется с поп-музыкой, потом может идти какой-нибудь EDM-трек. Поэтому на наших глазах традиционное деление на жанры исчезает. Я думаю, это позитивная тенденция. Хотя в США до сих пор есть люди, которые считают, например, что для белых нет места в r’n’b. Это старомодная точка зрения. Мне кажется, молодые люди сегодня не делят музыку на черную и белую, они делят ее на «нашу» и «вашу».
«Надо сделать поправку на то, что данными соцсетей легко манипулировать»
— Что же будет с радиостанциями? Это же огромный бизнес!
— Если говорить о США, то большое количество радиостанций принадлежит компании iHeartMedia. Это огромная структура, которая не только занимается радиовещанием, но и может, например, спонсировать концертные туры, фестивали. Фестивали — это вообще огромная альтернативная реальность, которая способна конкурировать с радиовещанием. Фестиваль — это как будто ты крутишь ручку поиска каналов на радиоприемнике или скачешь по песням в плейлисте. Кстати, кто-то привел мне недавно хорошую аналогию: концерты в помещениях — это как альбомы, а оупен-эйры — это плейлисты в стриминге, ты слушаешь одну группу, проходишь сто ярдов, и там уже другая. Не думаю, что компании, связанные с радиовещанием, вовсе пропадут с горизонта. Они все больше будут заниматься концертами, брендингом, развитием артистов. Ведь рекорд-лейблы сейчас гораздо меньше заняты развитием артистов, чем раньше. Пока твой клип не набрал 2 млн просмотров в YouTube, мейджор-лейбл даже не посмотрит в твою сторону.
— Я слышал, в кино то же самое. Молодая актриса приходит на кастинг, и ее первым делом спрашивают, сколько фолловеров у нее в Instagram. А уже потом про ее актерский опыт.
— Вообще, традиционно успех артиста измеряется продажами записей и продажами билетов. Но сегодняшние EDM-артисты или хип-хоперы не продают так уж много записей, некоторые вообще не делают на это ставку. А их выступления — это всегда часть чего-то большего, ну, например, рейва. Однако им тоже нужна какая-то мера популярности. И единственное, что у них есть,— это число фолловеров в Facebook, Twitter или Instagram. Человеку, которые не находится внутри этой ситуации, сложно понять, почему DJ Snake «более популярен», чем, скажем, Мартин Гаррикс. В моей статье о фестивале Coachella я описываю ситуацию, когда организаторы фестиваля думают, как правильно расставить в программе сеты Снейка и Гаррикса. И единственное, что помогает им принять решение,— это популярность этих артистов в соцсетях. И сразу надо сделать поправку на то, что этими данными легко манипулировать!
— То есть хорошего инструмента измерения популярности сегодня нет?
— Нет.
— Что вы скажете о ситуации, когда исчезает само понятие владения копией? Сейчас не обязательно даже скачивать песню или фильм, достаточно получить их в стриминге. И единственный, у кого есть некий оригинал или осязаемая копия, это рекорд-компания или цифровая платформа.
— Это так. Но в то же самое время растут продажи винила. Конечно, это нравится артистам, потому что от стриминга они получают гораздо меньше денег. Но индустрию это не изменит, мы не вернемся к винилу в полной мере. Что касается молодых людей, которые покупают диски, то у них зачастую даже вертушек нет. Они покупают пластинки по той причине, о которой вы говорите. Им нужно нечто материальное. Иногда они просто ставят красивые конверты с дисками на полку, как будто это постер. И это — проявление любви к артисту, как в старые времена. Правда, сейчас соцсети позволяют им быть гораздо ближе к кумирам, а на концертах большие экраны дают крупные планы лиц кумиров, там видна каждая морщинка или веснушка.
— И при этом на концерте мы видим тысячи рук с телефонами, которые снимают эти экраны. Кстати, есть точка зрения, что большинство зрителей потом даже не пересматривают то, что они сняли, а делится роликами в соцсетях не такой уж большой процент фанатов.
— Суть этого процесса — попытка поймать момент. Удовольствие от этого порой перевешивает удовольствие от живого восприятия музыки. И покупка винила — это жест из той же серии, это попытка зафиксировать момент в бесконечном течении музыки, времени. Когда я приехал на Coachella, Radiohead и DJ Snake играли в одно и то же время на разных сценах. Я был уверен, что Снейка никто не будет слушать. И представьте себе, все подростки ушли с Radiohead слушать DJ Snake. Ушли от Тома Йорка и Джонни Гринвуда слушать одного из парней в наушниках, который просто нажимает кнопку «play».
— Но есть еще более удивительный процесс. На смену парням в наушниках идут звезды реалити-шоу Instagram. Если дела пойдут так, как сейчас, то через пару лет в России весь чарт iTunes будет состоять из видеоблогеров и звезд соцсетей.
— Это же старая теория, что любой может стать звездой и заслуживает свои 15 минут славы. Телевидение убеждает нас, что любой, кто поет в душе, может принять участие в шоу типа «Голоса». По-моему, ни у кого нет иллюзии насчет того, надолго ли задержатся в поле зрения герои очередного «Голоса», во всяком случае, большинство из них. Ситуацию, когда есть мейнстрим и маленькие группы людей, которые противостоят мейнстриму, я описал в своей книге «Nobrow», когда еще не было ни YouTube, ни Instagram.
— Это похоже на теорию «длинного хвоста», согласно которой каждая маленькая аудитория имеет свое маленькое искусство?
— Я-то как раз объяснил, почему теория «длинного хвоста» не работает. Усиление роли социальных сетей развенчало теорию «длинного хвоста». Понимаете, на самом деле люди не хотят всех тех многочисленных возможностей, которые составляют этот длинный хвост. Люди хотят хитов. Люди хотят общую тему для разговоров. В соцсетях люди с гораздо большей вероятностью будут обсуждать последнее видео Дрейка, нежели какого-то никому не известного парня. Вместо того чтобы давать многообразие, социальные сети подстегивают небывалый, невиданный ранее интерес к хитам. Это совсем не то, что обещал нам «длинный хвост».
«Всегда будет кто-то с песней, написанной от чистого сердца»
— Где в современной культуре место для таких персонажей, как «автор» и «продюсер»?
— О месте автора говорит такой факт, что такая вещь, как «авторское общество» постепенно становится уходящей натурой. Что вам приходит в голову, когда вы произносите слово «песня»? Три вещи: мелодия, текст, продакшн. Но в реальности роль поэта, сочиняющего стихи для песни, неуклонно снижается. Продакшн становится все более весомым элементом создания песни. Место мелодии остается более или менее прежним. По большому счету, на вершине пищевой цепочки — продюсер. Он олицетворяет общее художественное видение, он становится аналогом телевизионного шоураннера. Саунд стал тем, что движет песней. Главная деталь песни — хук (мелодический крючок.— “Ъ”). Как показали нам продюсеры шведской школы во главе с Максом Мартином, подбор слов может быть осуществлен исключительно исходя из звучания слов, а не из их значения. Так вот, продакшн невозможно защитить авторским правом. Можно защитить мелодию или стихи, но не звук. Ты можешь использовать чужую продюсерскую идею, и тебе за это ничего не будет. Я уже приводил пример с хип-хоп-студией. Двадцать человек работают над песней. Там фактически нет автора. Список участников записи на обложке пластинки нужно читать через увеличительное стекло. Это вообще в традициях хип-хопа, вспомните хотя бы песню Африки Бамбааты «Planet Rock» — это же Kraftwerk! Но он, конечно, ничего не заплатил Kraftwerk, может быть, только спустя много лет…
— А как же суд вокруг песни Робина Тика «Blurred Lines»? Родственники Марвина Гея смогли доказать, что Тик использовал партии из его песни «Got To Give It Up». Не мелодию или слова, а ритмическую основу.
— Это была ошибка, потому что вопрос решался судом присяжных. Если бы решал судья, вряд ли решение было бы таким же. Присяжным дали послушать две песни, они услышали похожие звуки и решили, что имел место плагиат. Но то, что они слышали, не защищено авторским правом. Я думаю, судья согласился бы с этим. Если случай с «Blurred Lines» стали бы использовать как прецедент в других делах, власть продюсеров пошла бы на убыль. Но пока что эта власть огромна. В случае с Mike Will Made It, о котором я уже упоминал, его сильной стороной были микстейпы. Но они состояли из такого количества чужого материала, защищенного авторским правом, что лейбл просто отказывался выпускать такие записи, потому что очистка прав влетала в копеечку. Они стали требовать от него его собственный материал, и часть его очарования пропала. Однако современные технологии позволяют так обрабатывать чужие звуки, что придраться практически невозможно. Впрочем, сегодняшние технологии вроде блокчейнов в идеале должны дать возможность отследить происхождение любого кусочка музыки. Если же это совсем невозможно, то на такой случай у больших платформ вроде Spotify зарезервированы определенные суммы, которые дожидаются момента, когда автор все же найдется или объявится. Ну, а лейблы хотят распоряжаться этими деньгами. Это известная история.
- Когда в бесконечном круговороте ротации на американском коммерческом радио вдруг появлялся шедевр вроде «Let Her Go» Passenger или «Royals» Лорд, я ловил себя на мысли о том, что это невозможно, таким вещам не место в этом потоке спродюсированной поп-музыки. Откуда они там берутся?
— Время от времени что-то такое появляется, да. Если брать «Royals», то это уникальная песня. Представьте себе, девочке 16 лет, она живет в Новой Зеландии, у нее нет никакого контракта с лейблом, и вот из нее вырывается этот сгусток юной энергии; она вряд ли даже задумывалась о том, что этим можно зарабатывать деньги, но написала такую песню, которой невозможно было сопротивляться. Такое сочетание обстоятельств, помноженное на талант, всегда дает что-то выдающееся. И такие песни всегда будут появляться. Всегда будет кто-то с песней, написанной от чистого сердца. Правда, часто одной песней все и ограничивается. Сейчас Лорд 20 или 21, и у нее в жизни все уже произошло. Вышел новый альбом, но там и в помине нет ничего, что трогало бы так же, как «Royals». Я видел ее на фестивале Coachella. Крупный план на экране высотой 60 футов. Я смотрел на нее и думал: «Это не ты». Песня «Royals» была чем-то очень личным, о чем не говорят с экрана высотой 60 футов. Она как будто делилась с тобой сокровенным. А теперь что, она хочет быть как Леди Гага? А Леди Гага ведь по такому же сценарию живет. Сначала были «The Fame», «Poker Face», «Bad Romance» — в этих песнях была особая связь с публикой, это великие песни. Но сейчас это прошло. Ты думаешь: «Ты выступала с Тони Беннеттом, собираешься записываться с Metallica, что на очереди? Вилли Нельсон? Русский хор?»