Охота на гигантских рыб
Ольга Федянина о спектакле «Старик и море» Анатолия Васильева
В самом финале своей программы Чеховский фестиваль показал совместную с Вахтанговским театром премьеру: инсценировка повести "Старик и море" приурочена к 100-летию Юрия Любимова и поставлена Анатолием Васильевым — это его единственная московская премьера за последнее десятилетие
Фото: Павел Антонов / предоставлено пресс-службой МТФ им. А.П. Чехова
Фото: Павел Антонов / предоставлено пресс-службой МТФ им. А.П. Чехова
Фото: Павел Антонов / предоставлено пресс-службой МТФ им. А.П. Чехова
Бывают встречи, которых ждешь так долго, что они становятся опасными: ожидания чересчур велики, напряжение несоразмерно. К спектаклю "Старик и море" это относится дважды. Во-первых, из такой несоразмерности вырастает сюжет самой повести Хемингуэя, в которой старый рыбак ловит, но, поймав, не может сохранить гигантскую рыбину. Слишком долго ждавший человек оказывается на расстоянии вытянутой руки от огромной удачи — и изнемогает в борьбе за нее, потому что вовремя остановиться уже не в силах. Воздержание оборачивается безудержностью. Опасно чего-то страстно хотеть — сбывшееся желание оказывается больше тебя самого.
Во-вторых, риск поздней встречи, большой ставки, сбывшегося желания — это не только внутренняя тема спектакля Анатолия Васильева, но еще и сопровождающее его внешнее обстоятельство.
"Старик и море" — первая премьера Анатолия Васильева на московской сцене больше чем за десять лет. Притом что режиссеров такой высоты мастерства и дарования в мире можно пересчитать по пальцам — и свой собственный театр-дом у Васильева в Москве когда-то был. Был да сплыл. С тех пор отсутствие его спектаклей было повторяющимся антисобытием, беззвучным скандалом каждого следующего сезона.
Фото: Павел Антонов / предоставлено пресс-службой МТФ им. А.П. Чехова
Васильев наверняка предполагал, что на его премьеру придут как на возвращение блудного сына. Чуть занижая ожидания, он начал с предупреждения партеру, что мы увидим сейчас "не совсем спектакль". Режиссер, скорее всего, не хотел, чтобы за ним гнались, как за хемингуэевским марлином,— ради этого можно было и слукавить. "Не совсем спектакль", разумеется, оказался совсем спектаклем. Но, собрав "ветеранскую" команду из Аллы Демидовой, композитора Владимира Мартынова и самого себя, Васильев показал Москве совершенно не ветеранский, но актуальный театр, разными изводами которого занимаются и все остальные немногочисленные визионеры мировой сцены — Кастеллуччи, Лепаж, Геббельс.
Когда Алла Демидова, единственная актриса этого спектакля, торопливо идет навстречу залу, почти опережая открывающийся занавес, кажется, что на сцене нет вообще ничего, кроме нее и ее голоса. Тренированного, акробатически гибкого голоса, который интонирует текст Хемингуэя со всей его библейской метафоричностью, психологической наблюдательностью и уязвимой сентиментальностью. Голос совершает кульбиты от старика к мальчику и от мальчика к автору. Васильев отдает голосу авансцену, оставляя в своем распоряжении глубину пространства за спиной у актрисы. На протяжении двух часов в этой глубине разворачивается невесомый балет прозрачно-голубых шелковых полотен и лучей, столбов, пластов света. Сложный алгоритм превращает движущиеся полотна в утреннее море, в вечерний воздух, в солнечный день, в бурлящую воду вокруг лодки. Из этого же движения возникает гигантская рыба — фантастическая, невесомая и мощная.
Алла Демидова не играет своих персонажей — она их выговаривает, начитывает. Прозрачная голубизна движущейся материи ничего не изображает — она показывает публике, как умеет работать воображение. Спектакль — это встреча разных природ: слова, звука, света, движения, а режиссура — это организация одушевляющего их ритма. Именно благодаря ритму спектакль превращается в живое существо, про которое нельзя сказать, что "его играют" — оно движется и играет само по себе. Иногда — чего у Анатолия Васильева прежде, кажется, не бывало — существо впадает в симпатичное легкомыслие. Пока голос рассказывает, что старику снятся львы, спектакль выпускает к нам из-за кулис канареечно-желтого китайского льва. Лев потягивается, зевает, переминается с лапы на лапу, на лапах подмигивают лампочками модные светящиеся кедики — карнавальный пришелец, заблудившийся из сна в явь.
Фото: Павел Антонов / предоставлено пресс-службой МТФ им. А.П. Чехова
В финале Демидова уходит в колышущуюся пустоту сцены, чтобы досказать повесть до конца,— как ни странно, все вместе оказывается историей победы, а не поражения. Старик дотащил до берега только скелет, но скелет грандиозный, ценнее любой рыбы. Спектакль отказывается сочувствовать своему герою.
Этим же — в сущности, антихемингуэевским — отсутствием сентиментальности окрашен и второй, внешний сюжет состоявшейся встречи. Прервав десятилетнюю паузу, длящуюся не по его вине, Васильев ни на мгновение не попытался вернуться в счастливое прошлое, в котором остались его легендарные московские постановки: "Взрослая дочь молодого человека", "Серсо", "Пир" или "Пушкинский утренник". "Старик и море" — замечательный современный спектакль, фестивальный проект, для которого Москва не место рождения, а место производства. В каком-то смысле, как и другие участники Чеховского фестиваля, Васильев просто приехал к нам на гастроли — а то, что он приехал на них с соседней улицы, ничего в данном случае не меняет. Спектакль очень красиво, сдержанно и горько напомнил: в Москве по-прежнему нет театра Анатолия Васильева.