Это стихотворение Николая Гумилева, которому сам он не дал названия, опубликовано после его смерти, в парижской газете "Звено" (издатель П. Милюков) в 1924 году
За службу верную мою
Пред родиной и комиссаром
Судьба грозит мне, не таю,
Совсем неслыханным ударом.
Должна комиссия решить,
Что ждет меня — восторг иль горе:
В какой мне подобает быть
Из трех фатальных категорий.
Коль в первой — значит суждено:
Я кров приветный сей покину
И перееду в Camp Courneau
Или в мятежную Куртину.
А во второй — я к Вам приду
— Пустите в ход свое влиянье:
Я в авиации найду
Меня достойное призванье.
Мне будет сладко в вышине,
Там воздух чище и морозней,
Оттуда не увидеть мне
Контрреволюционных козней.
Но если б рок меня хранил
И оказался бы я в третьей,
То я останусь, где я был,
А Вы стихи порвите эти.
Как установили публикаторы, этот шутливый "рапорт" в стихах прапорщик Гумилев написал 17 сентября 1917 года, когда мятежный лагерь Ля Куртин обстреливали уже вторые сутки. Лишь впоследствии было установлено, что предназначался он "полковнику Б." — Бобрикову, представлявшему Временное правительство при французском главнокомандовании. Как адъютант военного комиссара Временного правительства в Париже Е.И. Раппа Гумилев постоянно бывал в расположениях русских войск на территории Франции "для разбора разных солдатских дел и недоразумений" (его собственное определение из письма Анне Ахматовой). Офицеры часто соприкасались по службе, деловые отношения переросли в приятельские. Этим и объясняется форма гумилевского "рапорта", тон которого, однако, не может скрыть напряжения. На второй день операции по "приведению к долгу" 1-й Особой бригады Русского экспедиционного корпуса, отказавшейся подчиняться Временному правительству, уже было ясно, что воевать придется всерьез. На усмирение укрывшихся в лагере Ля Куртин были брошены 3-я Особая бригада из лагеря Курно (Courneau) и прибывшая из России 2-я артиллерийская бригада. Назначенный одним из руководителей операции Бобриков накануне получил чин генерал-майора — явное поощрение к решительным действиям против бунтовщиков, о чем в момент подачи "рапорта" Гумилев, похоже, еще не знал. Как и о том, в какую из "фатальных категорий" в итоге заведет его драма Гражданской войны, завязка которой развернулась перед его глазами во Франции. Но ощущение не обманывало: миновать последствий ему было не суждено.