Лауреатом Нобелевской премии по литературе стал Кадзуо Исигуро. Британский писатель японского происхождения «в романах большой эмоциональной силы раскрыл бездну, скрывающуюся за нашим иллюзорным чувством связи с миром», гласит официальная формулировка. Награждение комментирует Лиза Биргер.
Со времен Марио Варгаса Льосы литературный «Нобель» не получал автор столь безусловно и всенародно любимый, даже в России, где народные привязанности традиционно растут поперек мирового процесса. Вполне может быть, что эта награда по любви — следствие нового поворота, связанного с назначением Сары Даниус секретарем Нобелевского комитета в 2015 году. В таком случае можно пересмотреть свои ощущения от Нобелевки как от премии, обманывающей ожидания, вспомнить всех своих любимых писателей и ждать лучшего.
Впрочем, Исигуро — самый подходящий автор для безоговорочного принятия. Вспомним, как за роман «Остаток дня» он чуть ли не впервые в истории Букеровской премии получил ее единогласным решением всех членов жюри. Семь романов и один сборник новелл — вся его библиография. Их хватает — на самом деле любого из этих романов «великой эмоциональной силы» хватит, чтобы увидеть ту самую «бездну за иллюзией нашего чувства связи с реальностью», что обещана в формулировке комитета.
Дмитрий Быков — о лауреате Нобелевской премии 2017 года
Кадзуо Исигуро, хотя и воспитывался в западной традиции и имеет профессию филолога, все-таки по складу души своей совершенно японец, зацикленный на смерти, предназначении, тоске по уходящему времени и так далее. Но он очень хороший писатель, конечно, он эмоциональный. Он же получил премию с формулировкой «за эмоциональную силу». С эмоциональной силой там все в большом порядке, во всяком случае, его сборник «Ноктюрны», который у меня с его автографом хранится, я помню, меня поразил именно такой музыкальной эмоциональной бурей, которая там разворачивается.
Кадзуо Исигуро — писатель зыбкости. Земля, уходящая из-под ног — даже не тема, а чувство, вокруг которого он выстраивает свои романы. Его книги сделаны безупречно, от ума — и в то же время совершенно эмоциональны, потому что в центре всегда оказывается живой человек, сосуд мыслей и чувств. В этом смысле Исигуро постпостмодернист: кирпичики различных литературных жанров и приемов они использует не ради того, чтобы поиронизировать над ними, но чтобы воссоздать из них условно знакомые читателю декорации. Его «Остаток дня» — рассказ английского дворецкого, кружащего по английским дорогам, а на самом деле — все дальше в глубь собственных воспоминаний. «Не отпускай меня» — научная фантастика об учениках частной английской школы-пансиона, которых растят для некоторого важного — или страшного — предназначения, впрочем, что именно происходит, понятно будет только на самых последних страницах. «Безутешные» — история о пианисте в неизвестном европейском городе, потерявшем память и блуждающем в надежде ее восстановить. Последний роман Исигуро «Погребенный великан» — о паре старичков в сказочном пространстве Старой Англии, странствующих в надежде избавить мир от хмари — охватившего мир беспамятства.
Можно увидеть, что, несмотря на свои японские корни, Исигуро во многом именно английский писатель, пусть даже «английское» для него — это декорация, фон. Кажется, оно завораживает его именно «заведенным порядком», как выражается рассказчик «Остатка дня», то есть формой организации хаоса. Но интересует Исигуро как раз хаос — то, что скрывается за всеобщим притворством, за завесой памяти и безусловным благом беспамятства. У героев его романов всегда задан финал пути: они неуклонно, раз за разом, приходят к пониманию истины о себе, и правда неизменно оказывается тревожной, неудобной, сбивающей с ног. Единственное, что можно с ней сделать,— поскорее набросить завесу обратно, как в «Остатке дня». Именно поэтому романы Исигуро так трудно поддаются пересказу. Вся их сила не столько в движении сюжета, сколько в его финальном откровении.
Показательно, что первым великим романом Исигуро был «Остаток дня», который из 1989 года казался книгой-ностальгией, подытоживающей ХХ век: мы бродим по знакомым пейзажам, говорим на знакомые темы, и в этих разговорах нам неудобно и тесно. Сегодня очевидно, что он как раз — при всей своей обращенности к теме памяти и прошлого — автор абсолютно современный. Он про то, что тревога становится главной приметой времени, но причиной этой тревоги вполне может оказаться что-то уже пережитое, забытое, что как будто бы не стоит и вспоминать. Про то, как мы вновь и вновь запихиваем свои скелеты в шкаф или под кровать, чтобы потом с одинаковым ощущением ужаса обнаруживать их там — снова и снова.