Центр стратегических разработок (ЦСР) опубликовал доклад «Новая технологическая революция: вызовы и возможности для России». В нем представлен взгляд возглавляемого Алексеем Кудриным центра на будущее экономики и общества в России в свете «четвертой технологической революции». Доклад является, видимо, единственным более или менее подробным анализом этого вопроса — и этот анализ умеренно алармистский. Впрочем, авторы вынуждены быть осторожными в двух ключевых моментах дискуссии — о влиянии «цифровой революции» на политическую сферу и о долгосрочных перспективах развития цифровой экономики внутри госэкономики.
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ / купить фото
Доклад, публикуемый центром сегодня, в отличие от многих других документов создан силами собственно ЦСР — авторским коллективом сотрудников под научным руководством вице-президента центра Владимира Княгинина. Ценность работы в первую очередь состоит в систематизации становящихся мейнстримными, но пока эклектичных и фрагментированных взглядов на «четвертую промышленную революцию».
Главный макроэкономический тезис ЦСР во многом даже избыточно сфокусирован и сформулирован безальтернативно: «промышленная революция» есть в основном ответ на исчерпание потенциала роста производительности в крупнейших экономиках с середины 2000-х, масштабирование прорывных технологий и смена архитектуры рынков придется на 2020–2030 годы, разворачивание новых технологий в странах ОЭСР и ключевых экономиках будет очень быстрым (и, на что акцент не сделан, нередко стимулируемым госсектором и властными структурами), основные схемы дизайна рынков будущего уже существуют и вряд ли изменятся — это «платформы».
Платформенная схема будущих рынков описывается в трех аспектах — это технологическая конструкция, это бизнес-модель (используется популярная метафора «экосистемы») и это открытая инфраструктура. В неявной форме предполагается, что центром экосистемы будут оставаться крупные корпоративные структуры, обеспечивающие в качестве «платформы» взаимодействие между производителями и потребителями. Кроме этого, констатируется географическая локализация «новой экономики» в регионах вокруг мегаполисов — в Европе, например, это зона Лондон—Кембридж—Оксфорд в Великобритании, Париж и Иль-де-Франс для Франции, Берлин для Германии, Барселона для Испании, кластер Левен—Эйндховен—Ахен для Бельгии, Нидерландов и Германии.
Соответственно, только процесс присоединения к «цифровой революции» в заданных стандартах является способом повышения роста ВВП до уровня 4% и выше.
Отказ от этого, по мнению ЦСР, вызовет провинциализацию экономики России и переход в ситуацию «вечного отставания».
В целом анализ ЦСР выглядит здраво и непротиворечиво. В достаточно подробном для рабочего документа докладе особо показательны два момента. Первый — обсуждение влияния «цифровой революции» на общество де-факто сводится к констатации будущей цифровизации госсервисов, образования, изменений в медицине и соцуслугах. Вопросы о политическом измерении «цифровой революции», об обусловленных технологиями изменениях в институциональной среде, за вычетом общего обсуждения потребностей в трансформации госрегулирования, почти игнорируются — впрочем, это обычно и для европейских и американских работ на эту тему, поскольку во многом концепция «цифровой революции» может рассматриваться и как попытка избежать общественных трендов, оставляющих госаппарату меньше места в экономике будущего.
Второй момент — дискуссия ЦСР вокруг возможности успешной трансформации нынешней структуры экономики РФ с крупным госсектором. В ЦСР полагают, что на практике доминирование госкомпаний, выглядящих естественными «центрами платформ» в новой версии экономики,— неизбежность, и вынуждены, по существу, изобретать (в том числе со ссылкой на опыт Малайзии) гармоничный и непротиворечивый цифровой госкапитализм. Так, список отраслей, в которых, по мнению ЦСР, нужно уже сейчас переходить на управленческие технологии подготовки к инновационному рывку — Technology Readiness Level и Manufacturing Readiness Level — и строить «платформы», почти полностью совпадает со сферой коммерческих интересов власти: автопром, судостроение и авиастроение, космос, медтехника и фармацевтика, атомная энергетика, нефтегазовый инжиниринг. Предлагается трансформация модели управления госкомпаниями на основе уменьшения влияния правительства на них и перехода их к бизнес-моделям цифровой экономики: эту идеологему, очевидно, ждет очень сложная судьба в Белом доме.