В 1898 году во всеподданнейшем докладе императору о государственной росписи — проекте государственного бюджета на следующий год — министр финансов С. Ю. Витте писал, что прочность государственных финансов зависит от материального благосостояния населения. При этом даже металлические ложки и ведра для миллионов семей в России были недоступной роскошью. А отечественные статистики годами пытались уточнить глубину пропасти между заработками простых тружеников и доходами богатейших жителей страны.
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ
«Не может подлежать сомнению»
«Для составления годового бюджета мы выбрали семью среднего состояния,— писали московские статистики В. Орлов и И. Боголепов в 1880 году,— и притом такую, домохозяин которой ведет подробный учет своих доходов и расходов. Составленный со слов этого домохозяина бюджет мы проверили показаниями других крестьян того же селения… На этом основании мы полагаем, что составленный нами бюджет не может подлежать сомнению».
Семья крестьянина Ивана Дорофеевича Ходова, жившая в XIX веке в селе Внуково Московской губернии, заработала за 1879 год 489 руб. 50 коп. Семья состояла из мужа и жены, сына со снохой и еще четырех сыновей — 16, 12, 9 и 3 лет. У них было две избы, бревенчатые сарай и овин. В хозяйстве имелись лошадь с жеребенком, две коровы и две овцы. Семья владела наделом на три души. Размер душевого надела — 4,2 десятины. На этих 12,6 десятины были посеяны рожь, овес, картофель и лен, что принесло 92 руб. 10 коп.; на 105 руб. накосили сена, собрали соломы и разных пород кустарника на отопление.
От домашнего хозяйства семья получила: за проданную корову 27 руб., за двух телят — 7 руб., для своего продовольствия зарезали двух барашков, цена которым была 5 руб., две коровы дали молока на 20 руб.— всего 59 руб.
Для дополнительного заработка был снят участок пахотной земли у местного священника. За аренду заплачено 8 мер ржи. Посеяли 10 мер, уродилось 40. С вычетом семян и арендной платы это принесло 19 руб. 80 коп. Был снят покос за 4 руб. Он дал 8 возов сена по 15 пудов. Получили чистого дохода 21 руб. 60 коп.
В течение года глава семьи добыл, работая на кожевенном заводе и извозом на лошади, около 40 руб. Старший сын с женой на местной позументной фабричке заработал за год 100 руб., второй сын — 40 руб., третий, 12-летний мальчик, только начавший ходить на фабрику, принес в семью 12 руб.
Истратили Ходовы в 1879 году 420 руб. 93 коп. Съестных припасов было заготовлено: 6,5 пуда соли по 80 коп. за пуд — 5 руб. 20 коп., ржаной муки по 90 коп. за пуд — на 72 руб. 60 коп., льняного масла — на 3 руб. 20 коп., капусты — на 5 руб., огурцов — на 2 руб., 15 мер своего картофеля — 4 руб. 50 коп., одна мера лука — 80 коп., 3 меры крупы — 6 руб., солода для кваса — на 2 руб. 70 коп., 20 фунтов гречневой муки по 5 коп.— 1 руб., 40 фунтов пшеничной муки по 6 коп.— 2 руб. 40 коп.; мяса: два своих барашка, около 60 фунтов — 3 руб. 60 коп., к Рождеству 10 фунтов солонины по 8 коп.— 80 коп., к Святой неделе 5 фунтов солонины — 40 коп., к храмовому празднику 26 мая 10 фунтов ее же — 80 коп.; рыбы: к Масляной неделе 5 фунтов сомовины по 10 коп.— 50 коп., к храмовому празднику 14 октября ее же 10 фунтов — 1 руб., селедок к праздникам три раза в год по 10 штук по 5 коп.— 1 руб. 50 коп.; тоже к праздникам 5 фунтов чая — 7 руб. 60 коп., сахара 16 фунтов по 20 коп.— 3 руб. 20 коп., съедено молока от своих коров на 20 руб., куплено водки ко всем праздникам за год полтора ведра — на 6 руб. Итого на еду ушло 150 руб. 80 коп. (петербургским высокопоставленным чиновникам столовых денег полагалось в год от 600 до 1200 руб.; казеннокоштному студенту выдавали на жизнь 300 руб. в год).
На обувь у Ходовых ушло 26 руб. 64 коп., на одежду — 57 руб. 9 коп.; на кормление скота и подстилку — 130 руб. 80 коп.; на разные хозяйственные нужды издержано 25 руб. 60 коп.
На платежи податей с трех душ за год ушло 30 руб. В итоге расход составил 420 руб. 93 коп. Немного денег И. Д. Ходов истратил на «гостинцы ребятам». Остаток в 40 руб. домохозяин отложил на капитальный ремонт избы.
Почти тот же уровень затрат и доходов зафиксировали статистики в семье подмосковного крестьянина Т. Н. Волкова из села Кленово Подольского уезда. Он, жена и пятеро детей кроме сельского труда занимались шляпным промыслом. За год Волковы зарабатывали около 440 руб. Проедали 221 руб. На одежду тратили около 70 руб. Хозяйственные расходы требовали около 20 руб. Все оставшиеся деньги до последней копейки уходили на покупку топлива, выплату податей, аренду сенокоса, оплату пастуха.
Так скромно жили крестьяне-середняки, отличавшиеся трезвостью. Но не всем везло с семьей и землей. Лишние рты из деревень надолго уходили на фабрики. На крупных предприятиях со временем, набравшись опыта, выносливые юноши могли зарабатывать до 50 руб. в месяц, проводя у станка по 14 часов в день на суконных и шерстопрядильных фабриках. Ткачи получали от 7 руб. до 30 руб. Но, как правило, все эти деньги оставлялись в заводских лавках.
«Бьют зеркала, посуду, а часто и лица»
О том, сколько тратили в это время представители высшего света, много написано беллетристом А. Д. Апраксиным, служившим когда-то в кавалерии. В его романе о великосветской жизни Петербурга 1880-х годов одному из героев — графу Г. Н. Свирскому, достигшему совершеннолетия, предстояло жить на 30 тыс. руб. в год.
«Вот, брат, все документы на оба принадлежащие тебе имения,— заявил молодому графу дядя, бывший его опекун.— Наличных денег у тебя мало, потому что о сорока двух тысячах, мною скопленных за три года попечительства и сложенных на твое имя в банке, не стоит и упоминать; но ты можешь рассчитывать на тридцать тысяч годового дохода, а с этим, друг мой, с голоду не умирают».
Молодой граф Свирский ответственно подошел к своим деньгам.
«По врожденной наклонности к “внешней порядочности”,— писал Апраксин,— он не понимал беспутных и безобразных оргий, где за одну ночь на сотни рублей проливают дорогое вино, швыряют тысячи цыганскому хору, бьют зеркала, посуду, а часто и лица рестораторам или их прислуге;
но, получая с самого раннего возраста деньги не считая, он отдавал их также на все, что казалось нужным, без счета…
Свирский, рассчитав с карандашом в руках, сколько у него выйдет в месяц на квартиру, людей и конюшню и сколько останется на собственные карманные расходы, убедился, что жить можно прекрасно. Сколько офицеров, даже в его полку, считавшемся одним из первых, не получали и половины этого, а тем не менее показывались решительно везде. Конечно, у них не было выездных лошадей, а он, кроме необходимых в полку двух верховых, держал пару дышловых и две одиночки, но по его вычислению, выходило, что это совершенно возможно,— и он крайне удивился, когда по прошествии двух лет в банке на текущем счету ничего не оставалось…
То запущенный счет и, быть может, умышленно не представляемый каким-нибудь поставщиком, чтобы затруднить контроль проданных вещей; то ценный подарок шикарной женщине; то, наконец, товарищеская услуга,— в эти два года поистрепали его банковую книжку».
Содержание молодых сыновей в войсках было тяжелым бременем для дворянских семей. Дорогая форма, лошади, грандиозные обеды и попойки, ежемесячные балы, подарки друзьям и начальству — расходы на это и многое другое совершенно не компенсировались жалованьем, которое получал офицер. По гвардии в целом затраты офицеров доходили до 2 млн руб. в год, в армейской кавалерии — около полумиллиона, в прочих родах войск — около миллиона.
Еще одной значительной статьей расходов были поездки за границу, отсутствие которых в распорядке жизни благородной семьи считалось почти что неприличным. Призывая положить конец этой глупой традиции, автор брошюры о причинах оскудения русского дворянства, подписавшийся «Штиглиц», писал:
«Продолжаются, по дурной привычке, эти бесцельные путешествия за границу… напомним, что наших русских проживает приблизительно за границею, в главнейших странах Европы, следующее число лиц: в Германии до 53 000, в Австро-Венгрии до 22 000, во Франции — 14 357, в Великобритании — 47 500, в Италии — 1387, всего около 138 000 душ, из коих треть непременно дворян, т. е. 46 000 душ. Если предположить, что последняя цифра, обращаясь в семьи, дает таковых не менее 11 т., которые проживают никак не менее 5 т. р. в год, то получается капитал, вывозимый ежегодно с земли и из России по меньшей мере в 55 мил. рублей… Люди уносят без пользы, для одного воображаемого удовольствия, с какою-то страстностью, миллионы с наших земель и, разумеется, беднеют. Таких господ мы видели довольно, знаем их во множестве и полагаем, что за такую моду, за желание не отдохнуть от понесенных трудов, а только бы погулять, повеселиться, убить без того праздное время,— таким нельзя помогать. Уж слишком часто ссуды, соло-векселя да льготы шли именно на подобные поездки, а не на улучшение своего разоренного хозяйства и благосостояния вообще».
«Превращаются в какие-то кунсткамеры»
Минимальным бюджетом светских семейств в столицах были 7000 руб. в год — доход высокопоставленного чиновника. Такую же сумму можно было заработать, имея доходный дом в Петербурге. Из 7840 домов, принадлежавших частным лицам в Северной столице, 6894 сдавались в аренду. Съем приличной квартиры в центре города обходился нанимателю в 1500 руб. в год. Гораздо больше съедали затраты во имя престижа. Хорошая коляска стоила 850 руб., остромодное платье — 600 руб., ротонда из чернобурок — 700 руб., места в ложе петербургского Большого театра — от 6 до 14 руб., букет свежих цветов зимой — 10 руб., а за бриллианты от придворного ювелира Л. Зефтигена надо было выкладывать тысячи рублей.
Сборники наставлений предостерегали молодых женщин: «Многие из наших жен устраивают свою семейную жизнь так, что мужья бегут от нее в разные излюбленные приюты всех холостяков и людей с несчастною жизнью — клубы, рестораны, трактиры и т. д. Со своей стороны, жены все время проводят на балах да в визитах… Такая бессмысленная жизнь гибельная как для мужа, так и для жены не только в нравственном отношении: кутежи с товарищами в ресторанах для первого, роскошные туалеты для второй требуют страшных расходов; деньги бросаются как щепки, безумное мотовство становится все больше и больше и мало-помалу в конец расшатывает материальное положение семьи…
Вслед за богачами-миллионерами тянутся люди с более ограниченными средствами, лишь бы пожить, лишь бы “показать” себя…
Роскошь не всегда уместна. В доме богача она естественна, даже, если хотите, необходима. В обстановке же человека среднего класса, с посредственным состоянием она становится прямо-таки смешной… Нередко комнаты, предназначенные для повседневного жилья, буквально превращаются в какие-то кунсткамеры: всюду дорогая мебель, масса всевозможных безделушек…»
С годами цены только росли. В 1904 году экономист Б. Ф. Брандт писал:
«Если мы сравним цены на наиважнейшие продукты массового потребления за два пятилетия, то увидим, что в 1895–1899 г.г., сравнительно с ценами за 1890–1894 г.г., они изменились в процентах: рожь — 24%, хлоп.бум.пряжа +1%, чай +1%, сахарный песок +4%, керосин +12%, табак +16%. Тогда как в Западной Европе цена на все продукты упала, у нас подешевел только хлеб; все же другие продукты, нужные для земледельца-хозяина, подорожали; даже чай, который мы одинаково с Западной Европой вывозим из Азии, а также керосин и сахар, которые мы отправляем за границу, обходятся нам гораздо дороже, чем заграничному потребителю…»
Но привилегированные сословия по-прежнему не ограничивали себя в расходах. М. А. Морозов, один из владельцев Тверской мануфактуры, потратил в 1901 году на личные нужды 196 675 руб. Из них на «содержание хозяйского стола» — 9889 руб. 10 коп., на вино — 12 008 руб. 15 коп., на устройство вечеров — 7607 руб. 42 коп., за прокат рояля — 153 руб., за прокат цветов — 850 руб., за морение тараканов — 100 руб., на покупку картин, икон и прочего — 12 142 руб. 60 коп., на содержание конюшни — 10 823 руб., на билеты в театры и концерты — 595 руб. 20 коп., на поездку за границу — 18 364 руб. 5 коп., на дачу в Проскурове — 2398 руб. 25 коп., на дачу в Крыму — 4977 руб. 40 коп., на отопление — 3619 руб. 34 коп., на освещение — 6305 руб. 15 коп. и на многое-многое другое.
Для сравнения, земские учителя в начале XX века жили на 30 руб. в месяц. На эти деньги они могли себе позволить: 20 фунтов белого хлеба, 30 фунтов черного хлеба, 22 фунта мяса, 30 бутылок молока, 2,5 фунта коровьего масла, 3 фунта постного масла, 30 яиц, 5 фунтов гречки, 4 фунта пшена, 3 фунта риса, 1 фунт гороха, 1 фунт макарон, 10 фунтов капусты, 30 яиц, 1 фунт изюма, 3 фунта сахарного песка, 4,5 фунта колотого сахара, полфунта чая и полфунта кофе. Это обходилось в 17 руб. Учителя Звенигородского уезда признавались статистикам, что если приходилось урезать этот продуктовый набор, то самочувствие сразу ухудшалось — слишком велики нагрузки на работе. На остававшиеся от годового жалованья 156 руб. молодой учительнице нужно было купить приличную одежду, соответствующую ее положению. Но зимние башмаки стоили 6 руб., летние — 5 руб., галоши глубокие и мелкие — 6 руб., 3 будничных платья — 20 руб., 1 праздничное платье — 31 руб., 12 пар чулок — 5 руб., белье — 17 руб., постельное белье — 11 руб., зимнее драповое пальто — 30 руб., летнее пальто — 10 руб., шляпка и шапка — 5 руб.
На посуду, баню, парикмахерскую, стирку, книги, газеты, поездки оставалось 10 руб. на весь год, т. е. меньше 1 руб. в месяц.
«Бедность эта бьет в глаза»
Покупательная способность крестьян была еще ниже. Например, кустарь-ложечник, помимо земледельческих работ «для хлеба насущного», за 150 дней делал до 20 000 ложек. Продав их скупщику по 3 руб. за тысячу, выручал 60 руб. В 20 руб. обходился материал. Чистого дохода получалось 40 руб. за год — при 15-часовом рабочем дне в зимние месяцы.
Земский начальник Ф. Ф. Красовский, проживший восемь лет в Мензелинском уезде Уфимской губернии, писал о крестьянском быте начала XX века:
«Прежде всего, даже при самом поверхностном взгляде, поражает почти поголовная бедность деревни. Бедность эта бьет в глаза — в плохих постройках, заставляющих удивляться, каким образом на пространстве 50–65 кв. аршин может разместиться и жить целая семья; в плохом и тощем скоте; мочальной сбруе и первобытных сельскохозяйственных орудиях. Она становится еще более яркой при ознакомлении с тем, чем питается народ даже в лучшие урожайные годы и в лице своих зажиточных представителей: почти полное отсутствие в ежедневном меню мяса, молока, яиц и пробавление исключительно хлебом и чаем;
в редкой избе хозяйка готовит какое-нибудь варево к обеду, а ограничивается лишь тем, что ставит и подает к столу самовар…
Необходимо также каким-либо способом уменьшить цены на предметы первой необходимости, как например, железо, иначе долго еще железная печная труба, железная заслонка, сковорода, грабли, бороны и т. п. необходимейшие в сельскохозяйственном обиходе вещи будут предметами роскоши».
Плохими покупателями были и многие рабочие, ведь у них не было быта: их жизнь проходила в цехах и на нарах в общей спальне фабричной казармы.
Но отсутствие спроса было не единственной бедой российской экономики. Основой богатства большинства состоятельных семей были казенные деньги. На полученные из казны субсидии на постройку фабрик и заводов шли траты на роскошную жизнь, и лишь затем на оставшиеся деньги строились цеха и закупались машины и станки. А уж когда фабрика была построена, обнаруживалось, что финансовые расчеты на прибыль от нее или неверны, или отсутствуют вовсе. На проходившем весной 1903 года «железном съезде», организованном при Императорском техническом обществе, инженер А. А. Вольский докладывал собравшимся:
«Из 120 железных металлургических предприятий в России не обладает удовлетворительной постановкой сбыта даже один десяток предприятий. Без преувеличения можно сказать, что хорошо знакомых с условиями нашего железного рынка не более 5 предприятий».
А профессор Московского университета И. Х. Озеров в том же 1903 году писал:
«Ссудами, которые не оправдываются коммерческими соображениями, нередко поддерживаются у нас предприятия нежизнеспособные, и, получив ссуду, они перестают заботиться об экономической стороне своего дела, так как уверены, что если их предприятие пошатнется, то, вследствие заинтересованности в нем государственного банка, этот последний придет на помощь снова со своей субсидией, или казна, чтобы избавить государственный банк от убытка, даст предприятию казенный заказ по выгодной цене».
Но для пополнения скудеющей казны увеличивали поборы с крестьян и рабочих. Спрос уменьшался, и возникал замкнутый круг. Верхи год за годом обсуждали непрочное экономическое положение низов. Еще в 1898 году министр финансов С. Ю. Витте в докладе «О государственной росписи на текущий 1899 год» заявил о том, что «прочность государственных финансов, как бы ни была правильна их организация, зависит, в конечном результате, от материального благосостояния населения». И признал, что «прочность экономического положения деревенских масс в данное время отсутствует».
А профессор Озеров объяснял почему:
«Мы на сельскохозяйственной России создали промышленную Россию, живущую на занятые капиталы, поддерживаемую в настоящее время значительно искусственными мерами, и эта Россия пьет и ест, одевается и наряжается. Выращивание этой промышленной России еще более высосало сельскохозяйственную Россию. Золотая одежда, в которую мы одели Россию с падающими избенками и голодающим населением,— очень хорошая одежда, но несколько дорога для нас, и, чтобы удержать на себе богатое украшение, нам приходится во многом отказывать себе, вывозить и вывозить хлеб, яйца, самих себя…»