Политический кризис, который переживала Россия в течение двух дней, преодолен. Президент Владимир Путин доказал, что в состоянии контролировать любую ситуацию. Силовики — что способны исправлять собственные ошибки. Штурм здания, захваченного террористами, если не восстановил прежний уровень доверия граждан к власти, то, во всяком случае, не дал ему рухнуть окончательно.
Захват Дома культуры чеченскими террористами загнал Владимира Путина в угол. Положение, в котором он оказался, было несравнимо тяжелее лета 2000 года, когда погибла подлодка "Курск". Тогда, как и сейчас, вся страна несколько дней с замиранием сердца следила за тем, что делают власти для спасения людей, но по большому счету от власти и лично от президента Путина мало что зависело. Помочь спасателям проникнуть внутрь лодки они не могли. Другое дело, что молодой президент не счел необходимым прервать отпуск и только когда стало окончательно ясно, что надежды на спасение подводников больше нет, появился на телеэкранах — но это уже детали.
Теперь же все зависело лично от Владимира Путина. В его власти было выполнить требования террористов — начать переговоры и вывести войска из Чечни. И в его власти было потребовать штурма здания, который, казалось, неминуемо должен был привести к взрыву и гибели не только всех заложников, но и спецназовцев. То, что президент не пойдет на поводу у террористов, было ясно с самого начала — это означало бы конец его политической карьеры.
Однако двухдневные мольбы самих заложников и их родственников подчиниться требованиям захватчиков во имя спасения жизней сотен людей к вечеру пятницы начали стремительно увеличивать число тех, кто требовал от президента пойти на любые уступки. Общую нервозность усиливали истерики депутатов Госдумы, невнятные объяснения министров-силовиков, угрозы Минпечати закрыть средства массовой информации, недостаточно осторожно освещающие события, и обещание оперативного штаба запретить прямую телетрансляцию происходящего на улице Мельникова.
Получилось так, что единственным человеком, который сохранял самообладание, выглядел президент Путин. Он лично проводил совещания с силовиками, с московскими властями, с переговорщиками (правда, к президенту пускали только "тяжеловесов" вроде Евгения Примакова, прочих парламентеров принимал глава кремлевской администрации Александр Волошин). Наконец, он лично успокаивал депутатов в лице приглашенных в Кремль руководителей думских объединений. Понятно, что глава государства находился в относительно благоприятной ситуации: в отличие от других действующих лиц он появлялся на телеэкранах только тогда, когда считал нужным, и говорил только то, что считал нужным,— никаких вопросов ему никто не задавал, ни о каких подробностях кремлевских совещаний никто не сообщал. Но упрекать его в этом трудно: если бы страна почувствовала растерянность президента, это могло иметь катастрофические последствия не только лично для Владимира Путина.
Драматизм ситуации заключался еще и в том, что захват произошел на фоне общего падения уровня доверия граждан к власти. Последние выборные кампании в регионах серьезно дискредитировали президентскую вертикаль власти. И если бы эта оказавшаяся вдруг не такой уж и эффективной вертикаль не сработала бы и сейчас, глубочайший политический кризис в стране был бы неминуем.
Теперь можно будет много и долго рассуждать, кто виноват в том, что произошло, какие ошибки были допущены, кому и как надо было действовать, как это отразится на чьих-то предвыборных рейтингах. Но вряд ли кто-то будет спорить, что самого страшного исхода избежать удалось.