Главный приз премии «Русский Букер» — 1,5 млн руб.— получила Александра Николаенко за повесть «Убить Бобрыкина. История одного убийства». Лиза Биргер лишний раз убедилась в том, что премия который год пытается похоронить саму себя разными причудливыми способами.
Александра Николаенко получила «Русский Букер» за книгу, достоинства которой приходится специально выискивать
Фото: Сергей Савостьянов/ТАСС
«Русский Букер» то теряет спонсоров, то вручается древнерусской эротике, в которой в приступе странного затмения жюри вдруг померещилось новое слово в русской литературе, то запоминается громкой ссорой жюри прямо на вручении. Единственный эпитет, который точно можно применить к этой премии,— она неожиданная. «Русский Букер» не устанавливает новых литературных мод, но при этом всегда идет поперек. Важные для времени, обласканные читателями книги, вроде новых романов Сорокина, не появляются тут даже в шорт-листе. Абсолютный фаворит этого года — роман Владимира Медведева «Заххок», сложное, многоплановое, многоголосое историческое повествование о гражданской войне в Таджикистане 1990-х, получил утешительный «Студенческий Букер». А лауреатом стала книга, достоинства которой настолько неочевидны, что их приходится специально выискивать.
Председатель жюри премии Петр Алешковский на церемонии говорил, что Александра Николаенко с романом (а на самом деле, конечно, повестью) «Убить Бобрыкина. История одного убийства» победила вроде как потому, что «гениальная». Настолько, что «Букер» впервые вручили за дебют. Сама Николаенко на сцене вспоминала, как в 12 лет стала писательницей, переписав в тетрадке окончание «Унесенных ветром», и как с тех пор с тетрадками не расставалась. «Я маньяк, я настоящий маньяк»,— повторяла она. И уже тут можно было догадаться, что повторы для писательницы, которая умудрилась вынести в название сразу два однокоренных слова,— главный хлеб и литературный прием.
Ее «Убить Бобрыкина. История одного убийства» кружит и кружит на одном месте, слегка назойливо поначалу и все убедительнее к финалу. «И мерзлая под снежной коркой была земля, холодная, промерзшая такая», «Старуха с девичьим лицом, собака в волчьей бабушкиной шали, младенец в люльке с каменным лицом» — и так далее, и как часто бывает у любящих блеснуть словцом авторов, не без странного словоупотребления: то герой повести попадает пальцем в «запять», то сумками в «снеговую завесь». Есть, в общем, к чему придраться. Но не это здесь важно.
Герой книги, в которой, считайте, нет сюжета,— Саша Шишин, взрослый дурачок, живущий с матерью, одержимый своей школьной любовью, соседской девочкой Таней, и ненавидящий ее мужа, а по совместительству его школьного мучителя Бобрыкина. Бобрыкин тут ходит только с эпитетом «ненавистный», он постоянно в халате, всегда с одной и той же репликой «Здорово, Шишкин лес». Все это написано причудливым стилем, этаким полуямбом, с редкими удачными метафорами и с узнаваемыми образами из советского детства: дети играют в подводников, в пионеров-героев, в «город золотой», мечтают о докторской колбасе. Реальность сплетается со снами, а та с воспоминаниями: Шишин вновь и вновь окунается в детство и свою дружбу с Таней, а она пишет ему — якобы — проникновенные любовные письма. Но разобраться, что тут фантазия, а что правда, не так-то просто.
Реальна тут, по сути, только безумная мать с причитаниями из Евангелия. Повесть же получается не о внутреннем устройстве дурачка, не о его одержимости, а о том, как ускользнуть в мир прекрасных иллюзий от неприглядной реальности. В этом она отличается от «Школы для дураков», с которой произведение Николаенко, как нам смело обещает аннотация на обложке, «встанет в один ряд». На самом деле, конечно, это вещи совершенно разного ряда. И прежде всего потому, что в «Убить Бобрыкина» нет абсолютно ничего новаторского. Он показательно, даже нарочито вторичен. Герой повести не сообщает нам ничего нового о нас самих, он, напротив, является нашим отражением, этаким сознанием советского человека в период полураспада, где равно разложились ностальгические образы прошлого и символы советского детства, русская классика и неподцензурная литература, ужасы советского быта и спасительное народное православие.
Немаловажно, что дело происходит зимой, от Рождества до Пасхи, это очень нарочитый символизм. Как и то, что «убить» тут, конечно, надо не Бобрыкина в длинном бархатном халате, а смердящий советский труп. Но повесть не беспомощна и может даже зацепить своим странным обаянием. Особенно если пережить повторы, привыкнуть к стилевым странностям и отважно дочитать до финала. Это точно не лучший русский роман прошлого года. Но и сама книга, и то, что она произвела впечатление, показывает прежде всего, насколько же мы бедные, насколько же нас до сих пор не отпустило.