Дом на картонке

Ежегодно тысячи одиноких, больных или пожилых россиян в результате различных махинаций лишаются своих квартир. И оказываются либо на улице, либо в интернате. Как помочь социально уязвимым гражданам защитить себя и свое имущество, выясняла корреспондент “Ъ”.

РОЗА ЦВЕТКОВА

Света из перехода

Светлане Зборовской 50 лет, но тем, кто видел ее просящей милостыню в одном из зеленоградских переходов, она казалась подростком, сбежавшим из дома. Маленькая, худая, в джинсах и легкой куртке, совсем не похожа на человека, вот уже несколько лет живущего на улице.

— А чего не работаешь? — спрашивали ее.

— А где родня?

— Почему бомжуешь?

На все расспросы она подробно отвечала: «Я не бомж, у меня есть квартира. Но сестра меня оттуда выгнала. Сестра двоюродная, и живет она в своей квартире. А мою сдает, меня туда не пускает. Называет сумасшедшей».

Ей, конечно, не верили. Черно-белые картины жизни редко вызывают доверие.

Однажды в переходе остановилась Юлия Шульдешова, социальный педагог одного из московских лицеев и приемная мать шестерых детей. «Это случилось в прошлом году, осенью,— вспоминает Юлия.— Было поздно и холодно, я торопилась домой, шла по переходу от железнодорожной станции и увидела, как по стенке сползает женщина. Она просила там милостыню, я видела ее и раньше, но не обращала внимания. Я принципиально не подаю милостыню на улице. У нее был обморок, и я не смогла пройти мимо. Одета она была не по сезону — легкая куртка, тонкий платок, а на улице уже почти зимний мороз».

Когда Светлана пришла в себя, Юлия повела ее в кафе — пить чай и отогреваться. По дороге Света повторила свою историю, которая до сих пор ни у кого не вызывала доверия, и даже назвала адрес квартиры. «Честно говоря, я тоже не поверила,— говорит Юлия.— У каждого бездомного есть своя история про то, как он оказался на улице, и, к сожалению, она не всегда правдивая. Но эта женщина не выглядела опустившейся, одета чисто, ест аккуратно, видно, что не пьет».

С тех пор каждый раз, проходя по этому переходу, Юля искала глазами свою случайную знакомую. Та всегда стояла на одном месте с пластиковым стаканчиком в протянутой руке, куда прохожие кидали мелочь. За два-три часа, пока Света не замерзала окончательно, ей подавали около 300 рублей. Однажды хорошо одетый мужчина подал пятитысячную купюру: «Купи себе еды». В тот день она купила теплую кофту и продукты — и отнесла на чердак, где кроме нее жил еще один бездомный — Максим. Максима она жалела.

Просить милостыню в переходе — это все, что она сегодня умеет. В ее трудовой книжке последняя запись датируется сентябрем 1992 года. Тогда, в 25 лет, она уволилась с должности упаковщика-укладчика 2-го разряда металлургического завода, чтобы ухаживать за больной матерью.

Семья Светланы «непростая», говорит местный участковый, работающий в районе уже 12 лет. Отец ее любил выпить и 10 лет назад угорел вместе с любовницей — в своей машине у подъезда. Старший брат страдает душевным расстройством, и сейчас он в психиатрической больнице. «Я эту семью знаю как облупленную,— говорит участковый.— Неблагополучные. Все со странностями. Бывало, соседи и милицию вызывали, потому что собирались компании и шумели, кутили».

У Светы свои воспоминания: «Мама болела годами, брат был в больнице, я ухаживала за обоими. Жили мы плохо, денег не было. Никто из родственников не помогал. Конечно, мне и любви хотелось, и друзья появлялись». Задолженность по квартплате росла, платить было нечем, нищета затягивала.

На похоронах матери к Свете подошла родная тетка по отцу, Катя, вместе дочерью Оксаной. «Оксана поможет тебе с квартирой,— пообещала тогда Катя,— а то останешься на улице». Трехкомнатную квартиру оформили в долях на Светлану и ее брата Александра. «После оформления Оксана сказала, что я теперь ей должна, и много,— вспоминает Света.— Забрала документы, паспорт, ключи. Сказала: “Иди куда хочешь”».

Одна из соседок рассказывает, что Светлана ночевала «на картонках» в собственном подъезде, иногда на улице, в кустах, а в квартире ее жили квартиранты.

— Оксанка к ним ходила часто. Я, как только ее увидела, сразу сказала, что такого не потерплю и полицию вызову, если еще раз Светку увижу на ночевке в подъезде. Ну она ее турнула.

Почти четыре года после смерти матери Светлана жила в парках, подвалах и на чердаках. Бездомный Максим, «пьющий, но добрый», ей сочувствовал. «Мы с ним просто дружили,— говорит Света.— Помогали друг другу. Зимой, если ты один,— умрешь, а вдвоем теплее». Максим и уговорил Светлану пойти на прием к участковому и рассказать о квартире.

— Я у него попросила помощи, чтобы мне вернули паспорт,— говорит Света.— А участковый рассердился. Стал ругаться, выгнал нас из кабинета. Велел мне идти жить к Оксане. Но у меня ведь есть квартира, почему я должна жить у нее?

Рядом с переходом торговала цветами Антонина Мирошниченко — приехала из Молдавии, легализовалась, получила паспорт и уже 15 лет живет в Москве. Антонина не боится называть свое имя и говорить под диктофон:

— Я Светлану давно знаю. Она уже несколько лет стоит здесь и просит милостыню. Кто сколько даст. Как-то поинтересовалась у нее, почему она здесь? Она мне рассказала про свою сестру, которая забрала у нее квартиру и документы. Я ее тогда спросила: она точно тебе родственница, разве родные могут так поступать? Оксану эту по рабочим дням часто вижу, она вечером идет мимо нас, иногда подходит к Свете, но никогда даже копейки ей не даст. Что-то буркнет и идет себе дальше.

Юлия Шульдешова выяснила при помощи знакомого риэлтора, что у Светланы Зборовской действительно есть квартира в Зеленограде. «Когда пришел ответ из Росреестра, я поняла, что надо что-то делать,— говорит Юлия.— Я стала искать Светлану, но она пропала». Это было в апреле 2017-го.

— Я тогда страшно расстроилась,— вспоминает Юля.— Думала, вот все выяснилось и можно было помочь человеку, а его уже нет, поздно. Бездомные мне говорили, что она, скорее всего, умерла. Прошло лето — и вдруг стоит моя бедняжка на своем обычном месте.

Света рассказала Юлии, что двоюродная сестра увезла ее на дачу, пообещав накормить и дать новую одежду. Но вместо этого посадила под засов. За пределы дачного участка ей не разрешали выходить, Света должна колоть дрова, убираться в доме, работать в огороде. Кормили ее отдельно. «Ну и стукнуть могли,— говорит Света.— Один раз Оксана приехала на выходные в плохом настроении. Выпила, смотрит на меня, смотрит так долго. Берет машинку и бреет мне голову. Я кричу, а она рот мне зажала и говорит: “Будешь орать, вот этой машинкой горло перережу”. Я все время хотела убежать оттуда, но там всегда кто-то был».

В конце августа родственники разъехались по делам, Света сделала подкоп под забором и убежала. Добиралась до Москвы на попутках. Говорит, что, когда добралась до перехода, где милостыню просила,— заплакала от счастья.

После возвращения Светы из дачного рабства Юлия повела ее к участковому. В этот раз полицейский говорил вежливо и посоветовал написать заявление об утере паспорта. На вопрос, почему нельзя забрать паспорт Зборовской у сестры, ответил: «Она все равно не отдаст, я ее знаю».

— Мы заплатили госпошлину и штраф за утерю документа, а за паспортом должны были прийти через месяц,— говорит Юлия.

Но вскоре Светлану снова похитили. Как это было, Юле рассказала цветочница Антонина: Оксана, увидев в переходе сбежавшую с дачи родственницу, схватила ее за руку и потащила за собой. Светлана вырвалась и подбежала к Антонине: «Тонечка, помоги, не отдавай меня!»

— Она прямо вцепилась в меня изо всех сил, а тут еще люди подошли, стали выяснять, в чем дело. Но Оксана давай на всех кричать, что мы не имеем права вмешиваться, это ее сестра и она вызывает полицию. Приехала какая-то высокая женщина, блондинка, которая всех растолкала и вместе с Оксаной потащила Свету на улицу. А она, бедная, кричала: «Помогите мне, это не полиция, это Оксанкина подруга, они вместе живут!»

Юлия Шульдешова поняла, что причина похищения — ее попытка помочь Свете вернуть жилье. Она забила тревогу, написав электронные письма в полицию и прокуратуру. Однако участковый сообщил ей, что со Зборовской все в порядке, она живет у сестры, которая о ней позаботится. На просьбу пообщаться со Светланой ответил категорически: «Я с этим связываться не буду. Это их родственные разборки. Откуда я вообще знаю, зачем вы лезете в это дело? Может, у вас корыстный интерес?»

— С одной стороны, я его понимаю,— рассуждает Шульдешова.— Но с другой — как же так? Человека можно просто так похитить и удерживать насильно?

После того как Юлия написала о похищении Светы в соцсетях, мы с ней отправились на прием к участковому. Опорный пункт полиции находится в торце длинного многоэтажного дома. На прием населения отведено два часа. Все это время мы беседуем с участковым. Он вполне дружелюбен, но не видит поводов для беспокойства. Повторяет, что ему проблем не надо, что он многого насмотрелся за годы работы «на земле», что можно понять родственников, которые не хотят, чтобы квартира ушла «налево», а еще — что Оксана заботится о сестре, сама же Света вела асоциальный образ жизни и неспособна жить, как нормальные люди. По словам полицейского, арендаторы, живущие в квартире Светы, сделали там ремонт: «А видели бы вы, какой там был бардак!» Он говорит, что Оксана погашает коммунальный долг за счет средств, полученных от аренды, «чтобы висяков на квартире не было».

Я прошу его пойти вместе с нами в квартиру Оксаны и посмотреть, как она заботится о сестре. Участковый колеблется, но соглашается позвонить Оксане на мобильный. «У нее все в порядке, она жива-здорова»,— говорит Оксана. И разрешает нам навестить Свету вечером в 22 часа. С половины десятого мы дежурим у дома, но телефон отключен. На звонок в дверь тоже никто не отвечает, хотя свет горит во всех окнах.

Рано утром Оксана включила телефон, но разговаривать отказалась, бросив трубку. Мы позвонили участковому. Он сообщил, что через полчаса Светлана будет в своей квартире — туда ее приведет сестра.

Мы пришли одновременно — вместе с нами и участковым на лестничной площадке оказались еще две сотрудницы из местного отдела соцзащиты. На звонки в дверь никто не реагировал, мы ждали минут двадцать, пока не посоветовали участковому позвонить на мобильный телефон квартирантам. После этого нас впустили в квартиру. На табуретке на кухне, вжимаясь в стену и затравленно глядя на незнакомых людей, сидела женщина. Это и была Света. Увидев Юлю, оживилась: «Ты пришла меня спасать?»

Спустя несколько минут в квартире появились Оксана с матерью — открыли дверь своим ключом. К этому времени Зборовская уже сообщила, что сестра удерживала ее насильно и что она не хочет видеть родственниц в своей квартире. «Да ты подохнешь тут, дура,— закричала на нее тетка.— С голода подохнешь!» «Никто к тебе не придет, даже не проси!» — поддержала мать Оксана.

— Прекратите ее запугивать,— не выдержала одна из сотрудниц отдела соцзащиты.— И не угрожайте.

В присутствии сотрудника полиции Светлана потребовала вернуть ей документы на жилье и паспорт, стойко перенесла очередную порцию ругани. Документы родственницы ей бросили со словами: «Сдохнешь, но мы тебя знать не знаем». Участковому пришлось попросить родственниц покинуть помещение:

— Собственница квартиры не хочет, чтобы вы здесь находились.

Квартиранты тут же съехали.

— Нам проблем не нужно,— объяснил глава семейства. И отдал ключи от квартиры почему-то участковому.

На следующий день, придя в себя, Света рассказала, что в квартире у сестры ей не разрешали выходить из комнаты, подходить к телефону или к входной двери. В туалет или в ванную можно было зайти только поздно ночью.

Подруга Оксаны, Мила, каждый день требовала от Светы подписать дарственную на ее часть квартиры и обещала, что, подписав документы, та пойдет домой. Документы Света подписывать отказывалась.

Сейчас Светлана Зборовская живет у друзей семьи Шульдешовых. И пока непонятно, что будет дальше — после четырех лет на улице вернуться к жизни в социуме очень и очень непросто. Если вообще возможно.

---

«Эти преступления были бы невозможны при должном исполнении своих обязанностей в первую очередь работниками социальных служб и сотрудниками правоохранительных органов»

О том, как возвращают собственность инвалидам, потерявшим жилье в результате мошеннических сделок, рассказывает адвокат Елена Маро, на общественных началах регулярно оказывающая юридическую помощь проживающим в ПНИ.

— Одинокие люди — пожилые или инвалиды — легкая добыча для недобросовестных родственников, соседей, участковых, эта категория граждан часто подвергается обману и разного рода аферам с принадлежащими им квартирами.

Опыт показывает, что подобные преступления были бы невозможны при должном исполнении своих обязанностей в первую очередь работниками социальных служб и сотрудниками правоохранительных органов, отвечающих за данную территорию.

Однако именно эти люди достаточно часто как раз и образуют костяк преступной группы вместе с нечистоплотными сотрудниками нотариата и органов государственной регистрации, без участия которых невозможно провести внешне законное переоформление прав собственности.

В моей практике было очень запутанное дело Николая Т., инвалида 2-й группы с рождения, проживавшего вместе с родителями в двухкомнатной квартире в подмосковных Люберцах. После смерти родителей в 2007 году нашлись «добрые» соседи: определили Колю в психиатрическую больницу, после которой он попал в психоневрологический интернат. И провел бы все оставшееся время Николай в интернате, если бы в 2015 году не пришла в ПНИ повестка из Люберецкого городского суда. В ней Николай Т. был указан как третье лицо и приглашался в суд на слушание гражданского дела о снятии ареста с квартиры. Руководство интерната обратилось ко мне за помощью.

В Люберецком суде выяснилось, что почти десять лет назад некий гражданин С. «с целью совершения хищения имущества обманным путем и злоупотребления доверием» изготовил поддельный паспорт на имя Николая Т. По этому поддельному документу были выданы подложные нотариальные доверенности, разрешающие отчуждение квартиры, принадлежащей Коле. Невероятно, но судом установлено: на протяжении только одного месяца в 2007 году эту квартиру продали три раза! Последний зарегистрированный собственник умудрился даже заложить данную квартиру в обеспечение кредита в одном из крупных российских банков. Потом, в связи с непогашением кредита, на имущество было наложено взыскание в пользу банка, квартиру еще раз продали, на этот раз на открытых торгах. И когда гражданин Б., ничего не подозревая, пошел регистрировать договор купли-продажи недвижимого имущества, выяснилось, что на купленную им квартиру наложен арест. В 2007 году, одновременно с вынесенным приговором в отношении гражданина С. (он был осужден на пять лет), Люберецкий суд наложил запрет на какие-либо сделки с этой квартирой. Подчеркну: в последний раз квартиру вместе с наложенным на нее арестом, то есть фактическим запретом на продажу, продавали через Росимущество. Пришлось «отматывать» все незаконные сделки назад и возвращать Николаю квартиру.

Таких случаев, к сожалению, немало.

Еще пример из моей практики. Инвалид Павел Т. из Балашихи. Поступил в психоневрологический интернат вместе с мамой, мама два года назад умерла. У них осталась квартира. Павел, как единственный родственник покойной, вступил в наследство. Когда сотрудники интерната вместе с Павлом поехали в Балашиху, выяснилось, что в его квартире живут какие-то посторонние люди. В результате разбирательства было установлено, что в квартире на протяжении нескольких лет, без ведома собственников, проживал местный участковый. Потом туда вместе с семьей самовольно заселилась сотрудница из управляющей компании местного ЖЭУ. А собственника квартиры Павла новые жильцы даже на порог не пустили. Пришлось привлекать местные социальные службы, обращаться в управление МВД по Московской области, чтобы предотвратить этот самопроизвольный захват жилья.

Также выяснилось, что все «самовольные» квартиранты, длительное время проживая в квартире Павла Т., не оплачивали коммунальные услуги, и теперь на Павле, как на собственнике, висит огромный долг.

Самозахватчиков удалось выселить, дверь и ключи в квартиру пришлось поменять. Однако никто из вышеперечисленных «квартирантов» не понес никакого наказания за самоуправство. Более того, участковый инспектор в процессе должностного разбирательства самоуверенно заявлял представителям защиты интересов Павла, что писать куда-либо жалобы бесполезно: все равно все спустится на его низовой уровень. Так оно, к сожалению, и вышло.

«Методика психиатрических освидетельствований такова, что чуть ли не любого человека можно под это подвести»

О том, какие способы отъема жилья у родственников используют недобросовестные граждане и как этому противодействовать, “Ъ” поговорил с адвокатом Юрием Ершовым.

— Приходилось ли вам защищать интересы человека, лишившегося жилья по инициативе родственников?

— Да, конечно. В последнее время таких случаев, особенно в Москве, где недвижимость стоит миллионы, все больше.

Вот совсем свежий: к пожилой одинокой женщине сначала попросили прописать внучатого племянника, якобы чтобы он за ней ухаживал. Спустя некоторое время, после того как она просьбу выполнила, эти люди на правах родственников отправили ее в психушку, позже старушка оказалась в интернате в глубоком Подмосковье. Сейчас, правда, ее перевели в ПНИ в Домодедове, там чуть получше. Но все равно: волею дальних родственников пожилая женщина — в интернате, а они пользуются недвижимостью, которая теперь ей уже не принадлежит. Квартира, куда она их прописала, была в доме, который снесли, им выделили новую, на которую у старушки прав нет: в это время она уже была в ПНИ. Мы подали жалобу в ЕСПЧ, ждем решения.

— Почему им так легко все удалось проделать? Одинокие люди слишком наивны или доверчивы?

— Дело даже не в доверчивости. В большинстве случаев речь идет о применении психиатрии. Границы психиатрической диагностики не столь четкие, как, например, в хирургии или в стоматологии. Потому и простор злоупотреблений широк. Скажем, у человека нет никаких проявлений неадекватности, а его родственники сигнализируют, что он пытался покончить с собой. Или грозился убить их. Как это проверить? Да никак! Даже если хотя бы один человек даст такие свидетельства, этого уже достаточно для вмешательства психиатров, а уж если речь идет о нескольких… Вызванные родственниками врачи гражданина освидетельствуют, и, даже если он это все отрицает, есть шикарный термин «диссимуляция». Это про то, что человек как будто намеренно скрывает свою болезнь. И все, начало положено!

Методика психиатрических освидетельствований такова (особенно если в контакте с психиатром есть заинтересованность со стороны родственников), что чуть ли не любого можно под это подвести. Приемов много. В этой области медицины нет, допустим, рентгена, благодаря которому можно объективно подтвердить наличие или отсутствие у человека перелома.

В психиатрии все гораздо сложнее, и все слова обследуемого можно интерпретировать как угодно.

Представим ситуацию. Живет человек (один или с родственником) в квартире. При наличии некоего умысла последний всегда может вызвать на дом бригаду психиатрической помощи, которой представит все в нужном свете. Понятно, что сам человек, которого подозревают в неадекватности или агрессивности, завидев психиатрическую бригаду скорой, в самом деле будет вести себя не очень спокойно, что вполне соответствует ситуации. Тем более, если у него только что был очередной скандал с родственниками. Он начнет спорить, возмущаться, говорить, что у него все нормально и он никуда не поедет. В карточку могут записать, что человек возбужден, агрессивен, и этого зачастую бывает достаточно, чтобы его увезти и сделать пометку во врачебном заключении. Потом это можно проделать еще несколько раз — вызывать психбригаду или даже участкового врача, которому можно рассказать, что у родственника возбужденное состояние и галлюцинации. Никто сказанное не проверяет, это все недоказуемые вещи, опирающиеся только на словесное описание.

— Пока все выглядит как буквальная инструкция для недобросовестных попечителей одиноких людей…

— К сожалению, в своей адвокатской практике мы нередко сталкиваемся именно с такой последовательностью событий, после чего, спустя несколько госпитализаций и лишения дееспособности, человек попадает в психоневрологическое заведение, откуда вытащить его чрезвычайно сложно.

— Как люди, оказавшиеся в зоне риска из-за квартиры или какого-то другого имущества, могут обезопасить себя?

— Единый рецепт подсказать сложно, можно лишь посоветовать поменьше доверяться странным предложениям доброхотов. К примеру, не ходить по чьему-то совету или убеждению на прием к психиатру. Часто родственники уговаривают: пойди, покажись врачу, мы все удостоверимся, что с тобой все в порядке…

Даже если психиатр не найдет никаких отклонений от нормы, то все равно медкарта будет уже заведена, и нет никакого контроля за тем, что в ней впоследствии может быть записано. У меня было подобное дело о наследстве. Родственница одной из сторон конфликта, врач-невропатолог, вписала в медкарту завещателя, к моменту суда уже умершего, что у него во время войны были контузии. На этом построили целую медицинскую легенду: будто из-за этих контузий у него якобы развилась психическая болезнь, и поэтому законность его завещания должна быть оспорена. И хотя потом пришла справка из военного архива, что никаких контузий не было, было поздно.

Если психбригада все-таки вызвана, то гражданин, в случае если он дома один, вправе двери не открывать. Он ведь не преступник, и вообще имеет право на защиту своей частной жизни. Даже если решат ломать дверь, у человека будет время связаться с кем-то, позвать свидетелей, в целом принять меры защиты. Желательно, чтобы эти события кто-то мог со стороны засвидетельствовать или снять на видео. Такое документирование может привести в чувство бессовестных родственников, особенно если предполагается факт сговора или коррупции при оплате такого вызова. Коль скоро события приобретают совсем неприятный оборот и человека намереваются насильно госпитализировать, желательно иметь юриста на какой-то короткой телефонной связи. И даже если он не успеет приехать в момент госпитализации, то сможет оперативно вмешаться на следующих этапах этой насильственной истории. Когда же об отправке человека в психбольницу не знает никто, кроме родственников, в этом заинтересованных, помочь гораздо сложнее. Все будет представлено только одной стороной конфликта, теми, кто человека в ПНИ и стремится упечь.

— Суд разве не должен санкционировать насильственное помещение человека и в больницу, и в ПНИ?

— Да, должен! Но, надо сказать, суды редко идут наперекор мнению психбольницы, которая просит о принудительной госпитализации. По логике: это же специалисты, раз они говорят надо, значит надо. Кроме того, часто в условиях выездного заседания суда прямо в той же больнице, куда человека отвезли, в отдельной комнате (иногда это кабинет главврача психбольницы) сидит судья, к которому одного за другим заводят пациентов заведения. Со стороны медперсонала зачитывается заключение, из которого следует, что человека необходимо госпитализировать. А с его стороны или вообще никого нет, или дежурно назначенный адвокат, который порой соглашается с утверждением противоположной стороны о необходимости госпитализации. Вообще-то адвокат не имеет права действовать вопреки воле своего клиента, но такое случается. Недавно в Санкт-Петербурге вообще устроили заочный суд, когда в отсутствие клиента его госзащитник подтвердил, что недобровольное помещение этого самого клиента в психиатрическую больницу пойдет тому на пользу.

Кроме того, насильственное помещение в ПНИ для суда выглядит скорее как забота о человеке, который не в состоянии о себе позаботиться сам,— его помещают в социальное учреждение.

Здесь важна помощь общественности. Если речь идет о неправомерно признанном недееспособным человеке, то прежде всего необходимо добиваться восстановления дееспособности. А вернув ее, можно добиваться возвращения потерпевшему жилья, утраченного в результате таких «дружеских махинаций». Если же в ПНИ оказался дееспособный человек, которого родственники или третьи лица как-то заставили, убедили либо подарить, либо продать принадлежащую ему собственность, то нужно оспаривать саму сделку, доказывать ее несостоятельность и смотреть сроки давности, которые сейчас сравнительно небольшие, всего три года, и это очень сложно. К тому же наши суды, к сожалению, не любят такие процессы.

— Если у мошенников или родственников есть виды на квартиру одинокого человека, то даже суд не сможет помешать отправить его куда подальше?

— На самом деле в законодательстве все детально прописано, как должны быть защищены имущественные интересы гражданина, даже при его недееспособности. Но кто поможет в реальной жизни тому, кто попал в беду, все это реализовать? Зачастую человек, особенно если он одинок или, не дай бог, выпивает, становится заложником такой ситуации. С одной стороны, есть заключение психиатров, с другой — пороки судебной системы, конвейерно рассматривающей подобные дела. Все это усугубляет ситуацию, делает ее практически невозвратной.

А ведь суд должен рассматривать такие дела прежде всего вот с какой позиции: речь идет о лишении человека свободы. Европейский суд, например, насильственную госпитализацию в психушку приравнивает именно к лишению свободы. Более того, попасть в психбольницу в каких-то случаях страшнее, чем оказаться в тюрьме. Не секрет, что в подобных заведениях применяют психотропные препараты, а после того, как человек несколько дней «посидит» на тяжелых лекарствах типа аминазина или галоперидола, его не узнать. Ему будет сложно контролировать слюноотделение, теряется усидчивость, способность к концентрации. И если человека в таком состоянии привести в суд, то малоприятное впечатление сложится не только у судьи.

Поэтому очень важно не допускать, насколько это возможно, необоснованной принудительной госпитализации как способа контролировать человека и отказывать ему в правах. Здесь свою роль могли бы сыграть НКО, которые выступали бы своего рода «тревожной кнопкой». Чтобы в случае потенциальной опасности любой человек или в крайнем случае его друзья, соседи могли позвонить в такую общественную организацию, попросить о помощи и незамедлительно получить ее.

Вообще, надежды на изменения есть. К примеру, сейчас в ЕСПЧ находится жалоба россиянина, оказавшегося в ПНИ не без содействия супруги. Он оттуда даже сбегал, вернулся домой, жена водворила его обратно в ПНИ. Некоторое время назад жалоба была коммуницирована вместе с пятью другими обращениями по аналогичной теме. Европейский суд будет рассматривать эти обращения, и мы очень надеемся, что решение по этому делу окажет влияние на состояние защищенности людей от описанных выше злоупотреблений.

«Один из лучших способов обезопасить себя и не оказаться в ПНИ или вовсе выкинутым на улицу — заключить договор ренты на квартиру»

Опытные квартирные дельцы знают множество способов, которые помогут раскрутить потенциальную жертву, чаще всего одинокого старого человека, на обманную сделку с недвижимостью. О том, как этого не допустить, рассказывает риэлтор Ольга Аксенова.

— Если квартиру в принципе некому завещать, лучше ее вообще не приватизировать. Тогда за одиноким стариком никто особенно охотиться не будет. Хотя угроза мошеннических схем остается: у старушки могут обманным или насильственным путем забрать паспорт, потом найдут похожую бабушку, с которой и начнут процесс приватизации. Но если у той же одинокой старушки есть хорошие соседи или друзья, мошенникам будет гораздо сложнее войти к ней в доверие. Профессиональные черные риэлторы вряд ли пойдут на очевидные подлоги и махинации с документами. Это риски, которых они стараются избегать.

Если же жилье уже приватизировано или куплено, можно обратиться в суд с заявлением об отказе от права собственности на недвижимое имущество. Жилье решением суда переведут в статус муниципального, и оно впоследствии отойдет в государственный жилищный фонд. Некоторые старики отдают свою квартиру государству в обмен на гарантированное дожитие в хорошем, с качественными услугами, доме-интернате для пожилых людей. Но как узнать наверняка, что все обещанные по договору услуги впоследствии будут человеку качественно предоставляться?

На мой взгляд, один из лучших способов обезопасить себя и не оказаться в ПНИ или вовсе выкинутым на улицу — заключить договор ренты на квартиру. Пока в России такой способ не особенно распространен, но в некоторых странах он совсем не редкость: с рентодателем заключается договор об уходе до конца жизни рентопользователя. По обоюдному желанию в договоре могут быть прописаны дополнительные условия. Например, доплата какой-либо суммы к пенсии, поездка раз в год к морю, ежегодное медицинское обследование и многое другое. Нередко пожилые люди опасаются, что такой договор может стать причиной их скоропостижной смерти. Но тут, скорее, «большой привет» из девяностых, когда такое и вправду, увы, случалось.

Бывает и по-другому: рентопользователь умирает, и тут объявляются какие-то дальние родственники. Пока их троюродная кузина или четвероюродная тетя была жива, они знать о ней не знали и думать не думали, а едва скончалась — тут же обращаются в суд с претензией на наследство. Здесь рентодателю важно доказать свое участие в жизни ушедшего рентопользователя. Это могут быть свидетельства соседей, чеки на покупаемые продукты и вещи, ремонт или помощь в медицинском обслуживании, даже организация похорон. Суд учитывает все документально подтвержденные свидетельства надлежащего ухода за человеком. И если все прописанные в договоре ренты условия выполнялись, суд, как правило, принимает решение в пользу добропорядочного участника подобной сделки.

Бывает и так: пожилой одинокий человек хочет дожить остаток жизни самостоятельно, без чьей-либо помощи. В таком случае, чтобы быть уверенным в отсутствии посягательств на махинации с квартирой, можно обратиться в органы Росреестра. И наложить на собственное жилье обременение: никаких сделок с квартирой не заключать без непосредственного участия собственника. Полностью от сделок отказываться все же не стоит. Вдруг со временем возникнет необходимость в дополнительной материальной помощи? Например, хозяин захочет сдать в наем часть квартиры.

Правда, может наступить момент, когда в силу возраста у человека станут проявляться признаки деменции или физической несамостоятельности. Тут бы, конечно, прийти на помощь одинокому человеку органам опеки по месту жительства. Но, к сожалению, наши органы социальной защиты не выполняют до конца своих обязанностей.

Пожилые дееспособные люди — вообще вне компетенции соцзащиты, она занимается или несовершеннолетними, или недееспособными гражданами.

А если человек постепенно становится немощным, то о нем узнают лишь в самых критических ситуациях. Хотя, убеждена, должна быть какая-то профилактическая работа органов соцзащиты в связке с участковыми по отношению к людям, находящимся в зоне риска и по причине здоровья, и в силу одиночества, и из-за возможных махинаций с их жильем. Может, стоит предусмотреть законодательно дополнительный нотариальный контроль, под который попадали бы люди в определенном возрасте. Нотариус все-таки больший профессионал, чем простые регистраторы сделки купли-продажи недвижимого имущества в МФЦ. Он, отвечающий за заверение сделки собственным имуществом, всегда может задать наводящие вопросы, из ответов на которые будет понятно, добровольно ли эта сделка заключается, с какой целью квартира продается, где потом будет жить человек, ее продающий, и так далее.

Кстати, это же доскональное расследование должен провести и опытный риэлтор. Если он, конечно, действует в интересах потенциального покупателя. Тщательно проверять всю историю квартиры, особенно если по ней проводилась уже не одна сделка, риэлтор просто обязан. Даже в тех случаях, когда ситуация кажется прозрачной: вот есть покупатель, вот продавец — бабушка или дедушка, которые якобы хотят уехать куда-то в тьмутаракань. Я всегда проверяю продаваемую недвижимость с самого момента ее приватизации: кто были предыдущие собственники квартиры, были ли в ней прописаны несовершеннолетние или недееспособные граждане. Наличие в собственниках недееспособных граждан, с одной стороны, гарантия сохранения за ними собственности, с другой — страшная волокита в связи с обращением в органы опеки, особенно если последние по каким-то причинам не хотят в этом участвовать.

В моей практике был случай, когда продавалась даже не вся квартира, а часть ее. Квартира принадлежала двум братьям, один из которых, недееспособный, уже долгое время находился в интернате. Пришлось более полугода согласовывать весь процесс с органами опеки, хотя продавалась только та часть квартиры, которая принадлежала на правах собственности другому брату, уезжавшему на ПМЖ в другую страну.

Или другой случай: в течение года совершалось несколько сделок с одной и той же квартирой. Пришлось ездить в другие регионы, чтобы узнать все обстоятельства владения имуществом. Выяснилось, что ранее жилплощадь принадлежала семье, злоупотреблявшей и алкоголем, и наркотиками, что в квартире были прописаны еще какие-то посторонние люди. От сделки пришлось отказаться: стало понятно, что с недвижимостью совершались не вполне добросовестные операции.