|
Война до последнего кадра |
 |
| Фото: AP |
| Прошлогоднюю войну в Афганистане многие стрингеры считают неинтересной: вместо масштабных боев и кровопролития им приходилось снимать бездействующих бойцов Северного альянса |
Свободные охотники
Стрингерство родилось вместе с газетой. Когда появился интерес к горячим новостям — тогда появились и люди, зачастую непрофессионалы, продающие такие новости по сходной цене. На Западе стрингеров называют "фри-лэнс", что значит "свободный охотник". Охотятся они, как правило, за новостями из "горячих точек", потому что только там им нет конкурентов. Штатный журналист может попасть в плен, и это дорого обойдется его редакции, поэтому он десять раз подумает, прежде чем лезть в самое пекло. За стрингером никто не стоит, он свободен, он выполняет самую черную работу и рискует гораздо больше, чем его коллеги. Оперативность и опасность — непременные составляющие профессии, иные представители которой зарабатывают больше штатных журналистов.
В России стрингерство как явление зародилось в конце 1980-х. После того как был поднят железный занавес, но иностранные журналисты все еще с трудом могли попасть в Советский Союз, появились молодые люди с видеокамерами и фотоаппаратами, которые ездили в Афганистан, Нагорный Карабах, Фергану, а потом через знакомых продавали свои материалы и зарабатывали большие по тем временам деньги. "За одну видеосъемку из Нагорного Карабаха можно было заработать примерно $500,— рассказывает продюсер западного информационного агентства Роберт Стоун.— Тогда любой студент во время каникул мог прикинуть: ага, неделька в Карабахе — и мне еще полгода можно жить безбедно. Зачастую такие вот студенты и делали информационную погоду".
"Стрингер — это, по сути, любой внештатник, независимо от уровня профессионализма и зарабатываемых денег,— считает мой собеседник.— В Европе много внештатных операторов, которые работают за $500-800 в день, а есть стрингеры, которые раз в месяц сделают удачный снимок, продадут его за $200 — и это весь доход. Всех их называют свободными охотниками". Другого мнения придерживается мой знакомый стрингер Эдуард Джафаров. "Стрингер — это профессионал, который может выполнить абсолютно любую работу и получает за это приличные деньги,— говорит он.— Все остальные — мальчишки, внештатники. Стрингеру можно доверить самое ответственное задание, и он никогда не сорвет его. Например, надо отправить журналиста в Афганистан — но чтобы через три дня он вышел в прямой эфир или вернулся с фотографиями. Мальчишка может не вернуться, потому что не будет самолета или еще что-то произойдет. А это значит, что компания пролетит с прямым эфиром. Стрингер никогда такого не допустит. Если нет самолета, разыщет начальника аэропорта, договорится, в крайнем случае зафрахтует самолет — но к назначенному сроку вернется. У любого профессионального стрингера, я их называю 'волки', есть такая заветная книжица, в которой записаны все телефоны начальников аэропортов, диспетчеров, механиков, пилотов, депутатов и генералов, чиновников из правительств, даже таксистов и их жен. Я знаю привычки каждого, каждому я могу заплатить денег или купить какую-то дорогую вещь, чтобы он мне помог. Поэтому стрингер еще и богатый человек, который может потратить кругленькую сумму ради службы".
Продюсер Роберт Стоун считает, что стрингерство — это промежуточное занятие, способ заработать быстрые деньги. "Как правило, все стрингеры когда-то становятся штатными сотрудниками, потому что зависеть все время только от удачи под силу единицам. В AP и Reuters очень много операторов, которые когда-то были стрингерами и изъездили все "горячие точки". Я знаю многих, кто вообще бросил стрингерство, потому что нашел возможность зарабатывать деньги другим способом. Вот, к примеру мэр Вильнюса. Он тоже был стрингером, ездил в Карабах, получал $200 за съемку. Потом занялся бизнесом и вскоре стал мэром".
Тут я с Робертом, конечно, не согласна. Я знаю многих стрингеров, которые ни за что не променяют свою профессию на какую-либо другую. Вот слова ставропольского фотокорреспондента Эдуарда Корниенко: "Мне нравится работать сразу на несколько компаний, в этом есть какой-то особенный кайф: ехать на место происшествия, снимать, потом предлагать это в разные западные и российские издания и чувствовать: ты первый, ты сделал нужное дело, потому что твои снимки расхватывают. И тут дело не столько даже в деньгах — хотя, конечно, 70 баксов в Reuters за хороший снимок — это неплохо. Тут есть азарт, риск, вызов самому себе: смогу или не смогу? Может быть, со временем я и стану штатником, но пока мне интересно именно стрингерство".
Бизнес на крови
Заработать стрингер может исключительно в "горячих точках" или во время массовых беспорядков. В экстремальной ситуации от журналиста требуется умение быстро сориентироваться, не упустить нужный момент. Необходимы предельная осторожность и напряжение. Далеко не каждый штатный журналист на это способен. Поэтому конкуренции на войне у стрингеров фактически нет. Дальнейшее зависит напрямую от организаторских способностей стрингера: если он сумеет найти место для перегона материала и вовремя передаст его, значит, успех обеспечен. Не нужно ни связей в информационных агентствах, ни каких-то рекомендаций. "Если ко мне в руки попадет какая-то кассета, я обязательно ее просмотрю,— говорит Роберт.— И так будет в любой кампании, потому что я знаю, что эта кассета может оказаться крутым эксклюзивом".
 |
| Фото: AP |
| Стрингеры становятся первыми свидетелями кровавых событий, но воспринимают это с завидным хладнокровием. Обычный человек на месте такого побоища испытывает шок, а "свободный охотник" стремится отснять как можно больше кадров, чтобы потом выгодно их продат |
"Ни одна российская компания не оплатит мне дорогой отель и ужин человек на 15 в ресторане этого отеля,— говорит Эдуард Джафаров.— А этот ужин мне необходим, чтобы напоить нужных людей. Нужные люди обязательно проболтаются и что-нибудь расскажут. Западные компании такие расходы оплачивают без проблем".
Есть телекомпании, которые принципиально не нанимают стрингеров. Например, японские. Они знают, что к ним все равно придет фри-лэнс с готовым материалом: японцы прославились тем, что на деньги не скупятся. "Если стрингер говорит, что его съемка стоит $1 тыс., ему дадут эту тысячу без разговоров,— говорит Эдуард Джафаров.— Там не торгуются, но расценки средние. У них почти всегда вторичный материал: ведь я сначала пойду в СNN, возьму за эту съемку $3 тыс., а потом доберу остальные $2-3 тыс. в других компаниях".
"У отснятого материала вообще нет цены,— считает Роберт Стоун.— Он стоит столько, сколько за него просит автор. Стрингеры бывают разные. Профессионалы просят много, и мы с ними торгуемся. Конечно, я, как продюсер, заинтересован в том, чтобы заплатить как можно меньше. Но очень часто мы имеем дело с людьми, которые вообще не представляют, сколько может стоить их случайная съемка. Поэтому часто самые эксклюзивные материалы обходились нам очень дешево. Например, во время последней войны в Афганистане мы раздали несколько дешевых камер простым афганцам, крестьянам. Мы знали, что посылать своих штатных корреспондентов туда очень опасно, потому что за ними идет охота ради выкупа, а из десятерых крестьян двое-трое обязательно что-то передадут. Так и вышло. И стоило это очень дешево". А вообще, $5 тыс. за средний эксклюзив — это, по мнению продюсера, вполне реальная цена.
Как стать стрингером? Роберт считает, что это совсем несложно: достаточно купить относительно приличный фотоаппарат и обычную видеокамеру VHS, приобрести билет в любую "горячую точку" и отправиться в путь. Правда, при этом какой-то начальный капитал все-таки нужен — на питание и проживание; но часто на войне все это обходится почти даром: всегда найдутся добрые дяди, которые "за правдивый материал" помогут журналисту с ночлегом и питанием.
Путь волка
"Это было в январе 90-го,— рассказывает Эдуард Джафаров.— Баку в осаде: у армии приказ войти в город, у национальной гвардии — не пустить. Это противостояние длилось неделю, до 20 января. 19-го все иностранные журналисты улетели, так как считали, что после недельной тягомотины ничего уже не произойдет, что все закончится мирно; к тому же нам пригрозили, что аэропорт закроют. Его действительно закрыли сразу же после отъезда журналистов. А я остался. Я тогда в стрингерстве всего года три был и действовал интуитивно. И вот в ночь на 20-е войска вошли в Баку. Там был дождь из крови. Танки сминали машины, людей, здания. В моргах не успевали трупы раскидывать. Материал я собрал первоклассный. Надо было уезжать — но как? Аэропорт арестован, город в агонии, дан приказ разбивать все видеокамеры. И тут мне подворачивается депутат местного парламента. Я к нему: помогите вылететь. А он: 'А ты все снял?' Я говорю: 'Все!' Он: 'Молодец! Помогу'. И я летел каким-то спецрейсом один в самолете. Примчался в офис английской телекомпании 'Визньюс' и моментально вышел в эфир. Тогда за час моего материала мне заплатили $20 тыс. А после этого я пошел в Reuters, они взяли огромное количество фотографий по $200 за каждую. Они редко кому платят такие деньги за один снимок. В той ситуации мои коллеги проиграли, потому что важно было знать российский менталитет: если нашей армии прикажут войти, она расшибется, но войдет, а местные умрут, но не пустят".
 |
| Фото: AP |
| Убитого в сентябре под ингушским селением Галашки британского стрингера Родерика Джона Скотта журналистам показывали как террориста |
— Стрингерство у нас не прижилось, потому что у нас культура другая,— начал он сразу.— Стрингер — это типичное проявление западного отношения ко всему в мире, что можно купить или продать. Наши мальчики-стрингеры не умеют оценить свой труд и назвать цену на рынке информации, поэтому получают гроши за то, что лезут под танки. Я знаю, какая у них цена: 30 баксов за снимок и 200 — за съемку. Покупатель набирает у них штук 30 снимков или 3-4 съемки, нарезает из этого какой-то репортаж — и все, человека забыли. То есть наше стрингерство не развивается, а, наоборот, мельчает. А настоящих стрингеров-профессионалов в России осталось человек десять, и они дорогостоящее удовольствие. Поэтому западным компаниям гораздо дешевле держать в России своих штатных журналистов, которые и стоят дешевле, и работают профессиональнее, чем мальчишки. Я, как профессиональный стрингер, всегда диктую свою цену отснятому материалу. Если СNN не хочет заплатить мне три тысячи за съемку, я пойду в AP, и там мне заплатят больше. Но СNN никогда мне не даст уйти, и я это знаю.
— Тебя можно считать богатым человеком?
— Нет, среди стрингеров богатых не бывает. Нельзя привязываться к чему-то, будь то семья, квартира, дача, машина. Иначе ты уже не сможешь рисковать. Стрингер должен быть полностью свободным.
— Но, наверное, трудно, хорошо зарабатывая, не жить хорошо.
— Я как-то со своим приятелем посчитал, сколько заработал стрингерством за последние десять лет. Вышло что-то около $500 тыс. Я не купил ни квартиры в Москве, ни машины. Снимаю жилье, а деньги люблю прогулять с друзьями. Я разгильдяй. Зато я в любой момент могу сорваться с места.
— Ты так любишь эту работу?
— Я не знаю, люблю или нет. Просто это моя жизнь, я сам такой, как эта работа. Когда началась война в Югославии, одна западная телекомпания предложила мне $5 тыс. за поездку. Надо было снять начало бомбардировок. Обговорили суточные в $100, проживание в гостинице. Я приехал, нашел серба-проводника и самую высокую гостиницу. Мы с ним забрались на крышу этой гостиницы и засели там, под открытым небом. Двое суток официант приносил нам наверх водку и еду. И дождались. Этот момент до сих пор стоит перед глазами: завыла сирена, и в пару минут огромная людная площадь полностью опустела, люди спрятались в бомбоубежищах. Cняв это, я стал поднимать камеру и вижу в объектив: прямо на нас летят два бомбардировщика. В кадре они сбросили бомбы на площадь и прошли у нас над головами. Тут я закричал сербу: 'А теперь бегом отсюда, потому что если они еще не поняли, кто мы такие, то сейчас поймут'. В тот же день я снял горящие дома и людей, которые проклинали эти самолеты у своего разрушенного жилья. И ночью вернулся в Москву с 17-минутным эксклюзивом. Это ощущение... адреналин, гордость: успел снять.
— Говорят, стрингер не может жить без войны.
— Я не молюсь на войну. Я не жду ее, потому что и без войны всегда проживу. Я снимаю кино, я рисую, я занимаюсь пиаром. Кстати, стрингеры особенно ценятся в пиаре, потому что у нас мышление нестандартное. У нас связи: те же депутаты, генералы и проч. Но если где-то начнется интересная война, я поеду.
— Интересная — это как?
— Это когда уличные бои, когда война отражает горе людей, когда много экспрессии. В Афганистан в последний раз я не поехал, потому что мне было неинтересно. Там абсолютно нечего было снимать. Все издалека, все локально, без батальных сцен и широкомасштабных действий. А вот если начнется Ирак, то поеду.
— Но поедут и молодые стрингеры, а значит, нельзя говорить, что стрингерство умерло?
— Наш молодняк уже не поднимется. Пацан, который за съемку получает $200, просто теоретически не способен жить в том же Ираке, оплачивать гостиницу, питание и ждать неизвестно сколько начала событий. Для этого нужно иметь как минимум $5 тыс. Плюс качественная техника, позволяющая оперативно перегнать материал в Москву или Нью-Йорк.
— Я все думаю: как тебе удавалось договориться с военными в Чечне, ведь ты работал на западные информационные агентства, а "западников" генералы терпеть не могли...
— Если ты стрингер, значит, ты сволочь. Значит, ты двуликий Янус, подлец, предатель. В Грузии во время осетино-грузинского конфликта я соглашался с грузинами, что осетины сволочи. А в Южной Осетии соглашался, что грузины сволочи. Зато я снял две стороны конфликта. И материал свой зачитывал почти монотонным голосом, что тоже немаловажно. Я не позволял ни капли сочувствия ни одной стороне, ни другой в своем материале. Я себе сохранял возможность вернуться и на ту сторону, и на другую. А мои коллеги кричали в своих репортажах, какие грузины сволочи. И все — в Грузию они поехать уже не могли. Я тогда сделал такой вывод: надо быть самому последней сволочью, чтобы рассказывать людям правду. Или, к примеру, приезжаю я в военный пресс-центр. Пью с вояками водку, разговариваю. Они говорят: "Вот эти чехи — все бандюги". Я поддерживаю: "Конечно, бандюги и ублюдки". А они: "А Эдик вот наш мужик! Давай выпьем!" А между делом говорю полковнику: там борта не ожидается в горы? И наутро лечу в горы, когда остальные сидят на базе.
— Но ведь не каждому удается войти в доверие.
— Просто у каждого свои методы. Кто-то на жалость бьет, кто-то на патриотизм. Я ругался матом и пил водку, носил камуфляж и имел при себе корочку военной газеты... Согласись, у меня больше было шансов.
— Да, военная корочка — мечта каждого журналиста...
— Я тебе расскажу. Я в Дагестан в 99-м приехал вообще с нулевыми связями. Все, что у меня было,— удостоверение от Союза журналистов. Пришел в пресс-центр к полковнику и говорю: Союз журналистов решил проводить такую акцию — я снимаю и распространяю в российских СМИ снимки. Ведь не все могут сюда попасть. Полковник верит. Мы с ним неделю пьем водку, беседуем за милую душу, я снимаю эксклюзивы и передаю их на Запад. А кто об этом знает? Но часть снимков я отдаю в военную газету, в которой работает полковник. Полковник радуется: как хорошо, что без этих гадов-стрингеров пока обошлось! А через неделю приезжает мой знакомый журналист Саня Сладков с РТР (мы все пьем водку) и спрашивает: "Ну что, Джафаров, на кого ты теперь стрингуешь?" Полковник, конечно, в шоке — но мы с ним уже сошлись, все завязано. Так и остался. Потом в Ханкале эти связи меня очень выручали. Я все Комсомольское снял, у меня такой эксклюзив был! Но половину этих фоток я отдавал все той же военной газете. За это у меня были документы, офицерская форма, транспорт и доступ всюду.
Бесславный конец
Рано или поздно любой стрингер задает себе вопрос: а что дальше? Стрингерство неистребимо в том смысле, что это быстрый способ заработать деньги и желающие им воспользоваться есть всегда. Конечно, десять лет назад российский стрингер находился в более выгодном положении, чем сегодня. Но воюют на земном шаре всегда, а значит, у свободного охотника всегда есть источник дохода. В последнее время количество корпунктов западных газет и телекомпаний в Москве резко сократилось. "Интерес к России стал падать,— говорит Роберт.— Если в начале 90-х Советский Союз представлял собой огромное информационное поле, то сегодня приоритеты сместились: даже Чечня уже неинтересна, не говоря уже о Карабахе. Я, кстати, не знаю: в Карабахе до сих пор война?" В такой ситуации у стрингеров в России появляются дополнительные возможности для работы.
Другое дело, что сегодня, для того чтобы заработать, не обязательно ехать на войну. И стрингерство уже не очень популярно, особенно после ряда печальных историй.
Многие помнят, что произошло с французским фотокорреспондентом Брисом Флетье, который провел в чеченском плену восемь месяцев. Стрингера освободили, по версии спецслужб, в результате спецоперации, а по другой версии — за $1 млн. Бывшего заложника даже принял президент Путин, сообщивший, что Флетье повезло, так как обычно удел пленных — жестокая смерть. Флетье вернулся в Париж. А меньше чем через год покончил с собой. По мнению коллег Бриса Флетье, поводом для самоубийства стала его новая книга о чеченском плене: воспоминания о пережитом привели к тяжелой депрессии, а потом к суициду.
23-летний стрингер агентства Reuters Адам Тепсуркаев не был профессионалом: сначала он развозил на своей машине по Чечне иностранных журналистов, а потом стал выполнять для зарубежных информационных агентств журналистские задания. Во время второй войны в Чечне он жил у боевиков, снимал бои за Грозный и передавал сюжеты коллегам. Известность он получил благодаря эксклюзивным кадрам, на которых запечатлел ампутацию ноги Шамиля Басаева. Эта видеосъемка обошла весь мир. Адам Тепсуркаев был расстрелян неизвестными в ноябре 2000-го в чеченском селении Ермоловка. Сразу после его смерти глава бюро агентства Reuters в Москве Мартин Нэсирки поспешил заявить, что погибший телеоператор не работал с агентством на постоянной основе, а предоставлял ему отдельные материалы. Это означало, что родственники стрингера не получат ни страховую сумму, ни какую-либо компенсацию за его смерть.
Один из немногих стрингеров, которому удалось добиться известности, денег и постоянной работы за границей,— корреспондент радиостанции "Свобода" Андрей Бабицкий. Но и ему пришлось около года провести в СИЗО, так как его контакты с полевыми командирами оценили как пособничество боевикам и участие в незаконных вооруженных формированиях.
Его коллеге Родерику Джону Скотту повезло меньше. После многонедельного пребывания в отряде Руслана Гелаева в Грузии Скотт вместе с боевиками отправился через границу в Осетию, а оттуда в Ингушетию. Если бы он вернулся домой, в Великобританию, собранный им материал стал бы самым ярким эксклюзивом за последние годы, потому что полевой командир Гелаев пока известен только как легенда чеченского сопротивления, живьем его давно никто не видел. Но стрингер Скотт не вернулся: его застрелил снайпер под ингушским селением Галашки. Говорят, что у Скотта была разбита камера и пуля пробила глаз. То есть в момент боя он снимал происходящее. Это, однако, не помешало ингушским властям назвать стрингера террористом, после чего администрация президента Зязикова отказала в захоронении Скотта на территории Ингушетии. Родные и друзья журналиста не решились ехать за его телом, ведь опасные поездки на Кавказ — это удел стрингеров, но не простых смертных. Со дня смерти Джона Родерика Скотта прошли уже два месяца, а тело его до сих пор не предано земле. Известный среди своих коллег как "матерый волк", он оказался никому не нужным после своей смерти.