Пермский хор и оркестр MusicAeterna сыграли в Большом зале консерватории московские и российские премьеры партитур XX и XXI веков: «Coro» Лучано Берио, «Salve Regina» Алексея Ретинского и «Cloud Ground» (Скрипичный концерт для Елены Ревич) Сергея Невского. Теодор Курентзис выступил в роли не только дирижера, но и рассказчика. К музыке и словам прислушивалась Юлия Бедерова.
Исполнение отличалось как эмоциональным жаром, так и жесткой рациональностью
Фото: Александра Муравьева
Теодор Курентзис взял на себя роль комментатора, выступив в жанре, в котором до сих пор, казалось, не было равных Владимиру Юровскому. Однако и Курентзис-рассказчик может рассчитывать на широкий круг почитателей. Шутя и с пафосом объясняя смысл партитур и всей затеи, предлагая музыкантам показать особые инструменты и приемы игры, очаровательно много употребляя слово «нитка» в значении «путеводная нить», рассуждая на любимые темы об ангельском пении и отключении «рацио» и «эмоцио», необходимом, чтобы услышать что-то «верхнее», тайное и по-настоящему прекрасное, дирижер был неотразим. Но если бы этим и исчерпывалась экстравагантная новизна вечера, здесь можно было бы остановиться. Интрига концерта была гораздо значительнее.
Достаточно переиграв, в том числе и в Москве, шлягерной или, напротив, редкой, но культовой симфонической классики от Моцарта до Шостаковича, Курентзис предложил масштабную современную программу. И хотя во время звучания «Coro» Берио (1974–1976) зал недосчитался многих, можно с уверенностью сказать, что предприятие удалось. Публика услышала музыку, которую при других обстоятельствах могла бы и не услышать. К тому же в исполнении, все же отмеченном как привычным эмоциональным жаром, так и жесткой рациональностью, инструментальной и вокальной дисциплиной, железной строгостью формы и каменной отделкой деталей.
Так, с большой тщательностью прозвучала российская премьера «Salve Regina» (2017) украинского композитора с европейской карьерой Алексея Ретинского. Сделанная в стиле «новая духовность», хотя с не вполне ему свойственной утонченностью письма, она соблазнила зал облачным флером и веселым ангельским пением на манер птичьего, будто бы по истлевшим почти следам Лигети и Мессиана.
Строго расчетливо по звуку, балансу, времени, интонации и артикуляции и в то же время с неподражаемым шармом, едва ли не тепло и сердечно был сыгран Скрипичный концерт с виртуозной Еленой Ревич. Он оказался музыкой элегантной и парадоксально певучей, несмотря на отрывистый почерк. Столь же изощренной, сколь и невысокомерной, столь «горизонтальной», событийной, повествовательной, сколь и «вертикальной», округлой, скульптурной, всей здесь и сейчас, в настоящем времени. Жаль, что короткой. Со всем своим мультитрадиционализмом опус не обязывает слушателя разгадывать слои ассоциаций, от барочных до цифровых, но предлагает попробовать, как пробуют воду ногой, свой хитроумный звуковой мир. Не нравится — не ныряй.
Безупречно звучал и грандиозный «Coro» Берио для 40 голосов и 44 инструментов, как будто специально написанный для супердисциплинированных и скоординированных пермских хоровиков и оркестровых музыкантов. Драматургическая концепция «Хора» продержалась в качестве образца музыкального постмодернизма (как симфонии «Симфония» и оперы «Опера») несколько десятилетий, до тех пор пока не пришел Леонид Десятников и не назвал «Оперой» свой балет. В пермской версии, объездившей до Москвы пол-Европы, отчетливо слышна эта образцовая архивная суровость ранней постмодернистской поэтики (в литературных аналогиях ближе Хулио Кортасару, чем игривому универсализму друга и единомышленника Берио Умберто Эко).
В сопоставлении классической партитуры с новейшей музыкой стало слышно, какие разные у композиторов разных поколений авангарда и поставангарда отношения со временем. У Берио оно идет мерно и торжественно, удобно подставляя локоть всему, что автор хотел сказать. У Ретинского проплывает незаметно. У Невского течет в собственном легком темпе, не позволяя автору быть расточительным. Он словно отталкивается от берега и впрыгивает в поток, ловко лавирует, расставляя минутные запруды или подныривая под водопад. Так возникает не только экономия средств, но и лапидарность целей. Впрочем, не исключено, что бег времени и музыка, подстраивающаяся под него,— виртуозная авторская иллюзия. Фокус сродни тому, какой умеет показать, в частности, Курентзис, когда велит «отключить все» и слушать музыку «третьим глазом», при этом старомодно пользуясь руками, ушами и головой.