В Нью-Йорке на 77-м году жизни умер замечательный русский скульптор и художник Леонид Соков. Одна из центральных фигур соц-арта, насмешник и острослов, он был обязательным участником любой выставки про «нонконформистское» искусство. Разъезжая по свету, его работы рассказывали про советские (позднее — российские) стереотипы, хотя на самом деле сделаны были по канонам большого международного поп-арта, способного переварить и иконизировать миф любой национальности.
Фото: Геннадий Гуляев, Коммерсантъ / купить фото
Соков был очень серьезен по отношению к своему искусству и тому, что о нем пишут. Коренастый, большеголовый, настороженный, как птица, он требовал серьезности к себе и точности в словах. Он из провинции? Да, и не поселок это был, а именно деревня (!) Михалево Калининской (ныне — Тверской) области. В семье никто искусством не занимался? Какое там: «Отец до войны был директором районного молокозавода, в 1941 году ушел на фронт и погиб. Я его никогда не видел. Мама воспитывала двух сыновей. В 1951-м у нас сгорел дом, и мама переехала в Москву». Москва все поменяла. Мало того что с 15 лет он учился в Московской средней художественной школе, что уже было прямой дорогой в ненадежную, с точки зрения матери, профессию («в ее понимании все художники были пьяницами и неосновательными людьми»), так еще и обзавелся там друзьями, с которыми потом будет крушить основы. Он учился вместе с Александром Косолаповым, Виталием Комаром и будущим опальным философом Евгением Барабановым. Потом было Строгановское училище, скульптурный класс, крепкая школа. Он выбрал направление, которое могло кормить его вечно,— анимализм. В не особо изобильном сюжетами для городской скульптуры СССР это было золотое дно.
Художественная биография Сокова — классический пример того, что далеко не все «неофициальные» художники жили по подвалам и котельным. Зоны профессионального комфорта были узки, но вполне определенны: одни зарабатывали солидные деньги на детских книгах, другие — в театре, третьи — в промдизайне. Выбрав анимализм, Соков вполне мог бы спокойно ваять козлов и баранов, за каждого из которых платили столько, что можно было полгода жить. Проблема была не в невозможности работать по профессии, а в невозможности делать в официальной плоскости то, что ты хочешь в своей профессии сказать. Соков не вышел на Бульдозерную выставку — как он говорил в одном из последних своих интервью: «…это был не показ картин зрителям, а демонстрация неофициальных художников против существующего порядка. <…> Я хотел показать свои работы не в качестве политического жеста, а в качестве художественного». Сначала он увидел выход из этой ситуации в квартирных выставках, в частности, устраивал их в своей собственной мастерской. Потом — в эмиграции.
В конце 1970-х—начале 1980-х годов эмигрировало много советских художественных диссидентов. Одни, постарше, привезли на Запад свое искусство уже в готовых форматах. Другие обрели его на чужих берегах. Соц-арт в своем великолепии — это детище Нью-Йорка. Комар и Меламид, Косолапов, Соков заговорили формулами, впитанными с детства, переведя их на язык абсурда. Трудностей при переводе не наблюдалось. Ленин и Джакометти, Сталин и Монро, деревянная рубашка как деревянный костюм (гроб), игрушечный мишка с серпом и молотом, Сталин и Гитлер на качелях народной северной деревянной игрушки, пятиконечные и шестиконечные звезды, доллары и серпы, однозначный звук выстрела «Авроры» — «Х…к». Очень жесткий, афористичный, недобрый и дико смешной взгляд на созданные обществом мифы.
Второй русский авангард стремительно уходит. Хотя и понятие это используется очень расплывчато, и разница в возрасте тех, кого мы проводили в последние годы, велика: Немухину было 90, а Янкилевский и Соков не дожили до 80. В написанных уже учебниках по истории отечественного искусства XX века они проходят по разряду «неофициального искусства», а в ненаписанных, надеюсь, разойдутся по своим ячейкам и обретут статус классиков. Соков в этом не сомневался: он слишком серьезно занимался изучением и сотворением мифов, чтобы не верить в то, что мифы вечны.