Среди фильмов, уже показанных в каннском конкурсе, ни один пока не занял прочной позиции лидера. Ближе всего к ней польская «Холодная война», много поклонников и у нашего «Лета». О трех картинах из Египта, Франции и Польши рассказывает Елена Плахова.
Фото: MK2 Films
Дебютной ленте «Судный день» египетского режиссера Абу Бакра Шауки предшествовала документальная короткометражка «Колония», снятая в лепрозории под Каиром. Там же завязывается действие «Судного дня», герой которого по имени Бешай, в детстве заболевший проказой, был оставлен здесь родственниками, излечился, но не покинул колонии, потому что обезображенное лицо закрыло ему дорогу в большой мир. Бешая играет Ради Гамаль, перенесший ту же болезнь; его изуродованное шрамами лицо способно шокировать и заставить отвернуться от экрана. К тому же герой работает на мусорной свалке, так что и декорация ему под стать. Однако фильм, начавшийся как чернушный шокер, очень быстро переходит в свою противоположность — умильную сказку о добрых бедняках, готовых поддержать друг друга и поделиться последним куском хлеба. Похоронив жену, Бешай пускается в путешествие через весь Египет в поисках своих родичей. За ним увязывается приятель — десятилетний чернокожий мальчишка-сирота по прозвищу Обама, вдвоем они штурмуют пустыню на хилом ослике, пока тот не падает замертво. Вот тут-то и возникает впервые тема Судного дня: его могут миновать только животные, душа которых прямиком отправляется в рай.
При всех несовершенствах и наивности этого роуд-муви в нем есть ощущение драматической реальности, с которой вынужден взаимодействовать человек. Есть даже робкая попытка поиронизировать по поводу египетской бюрократии и намекнуть на чудовищное социальное положение парий общества.
Полным контрастом «Судному дню» смотрится французский фильм «Удовольствие, любовь и быстрый бег» режиссера Кристофа Оноре. В центре — умирающий от СПИДа парижский писатель Жак, который на фоне прежних романов и связей (в основном однополых, хоть он и ухитрился в молодости стать отцом) заводит романтическую дружбу со студентом-бисексуалом из Бретани. Автор фильма погружает зрителей в атмосферу гей-сообщества начала 1990-х годов, деморализованного ВИЧ-эпидемией и только начинающего учиться ей противостоять. В картине есть симпатичные эпизоды: в одном из них главные герои знакомятся на показе фильма Джейн Кэмпион «Пианино» (в 1993-м завоевавшего Золотую пальмовую ветвь в Канне). Однако в основном двух-с-лишним-часовое действие развивается тоскливо, диалоги не остроумны, бесконечные совокупления героев утомляют и даже усыпляют. Вялость, нарциссизм и пресыщенность, которыми веет от этой лишенной темперамента картины, особенно очевидны в сравнении с другой французской, посвященной той же эпохе и той же среде,— «120 ударов в минуту» Робена Кампийо, одной из победительниц прошлогоднего Каннского фестиваля.
«Холодная война» — так назвал свою новую работу польский режиссер Павел Павликовский. Во многом он развивает в ней метод, опробованный в оскароносной «Иде»: черно-белое ретро, ложноклассический, а на самом деле постмодернистский стиль. Павликовский, ученик-отличник «польской школы», искусно выстраивает драматургию любовной интриги, длящейся полтора десятилетия, лихо перебрасывает действие из Польши в Берлин, Париж, Югославию и — обратно в Польшу. Личная драма героев — пианиста Виктора и певицы-танцовщицы Зулы — оказывается точно вмонтирована в большую историю Европы, разделенной железным занавесом. Великолепны исполнители, особенно Йоанна Кулиг, подтверждающая особенную харизму и сексуальность польских актрис: ее Зула, способная эдакой Мэрилин Монро очаровывать Париж, остается в то же время религиозной крестьянской девушкой, готовой на подвиги и даже на смерть во имя любви. Это фильм-метафора, причем метафора в определенном смысле патриотическая и во многом перекликающаяся с «Летом» Кирилла Серебренникова. В нем непрестанно звучит музыка, от народных польских и лемковских песен до Гершвина и Коула Портера, и главное — звучит пронзительная нота тоски по неосуществимому счастью.