27 июля Ник Кейв и группа The Bad Seeds выступят в Москве в клубе Adrenaline Stadium в рамках турне в поддержку альбома «Skeleton Tree», который был создан после трагической гибели сына Ника Кейва. Борис Барабанов поговорил с Ником Кейвом на фестивале в Монтрё.
Австралийский музыкант Ник Кейв во время концерта в Crocus City Hall (2015 год)
Фото: Сергей Бобылев, Коммерсантъ / купить фото
— Недавно вы очень тепло отзывались о фильме Андрея Звягинцева «Нелюбовь». Где вы его смотрели?
— У себя в Брайтоне в обычном кинотеатре. Вообще на меня очень сильное впечатление произвел «Левиафан», так что я очень хотел посмотреть «Нелюбовь». «Нелюбовь» — по-настоящему тревожный фильм. Я буквально физически чувствовал страдания, находясь в кинозале. Но не мог оторваться. То тлеющее моральное бешенство, которое в нем заключено, не сравнимо ни с чем. Где-то внутри фильма оно прорывается криком: «Мы не можем жить без любви!» И это звучит так мощно на фоне всех этих человеческих существ, разрывающих друг друга на части. Брутально прекрасен саундтрек, который для «Нелюбви» написали братья Гальперины.
— Один из самых странных саундтреков, который написали вы,— музыка к сериалу «Марс». Никогда не думал о вас как о человеке, мечтающем о полетах в космос.
— Я верю в силу человеческих устремлений. В идее колонизации Марса есть одновременно что-то героическое и что-то абсурдное. Когда я и мой соавтор Уоррен Эллис выбираем фильмы, для которых пишем музыку, мы оцениваем вызов, который они бросают нам. Величие и отвага заложены в идее этого сериала, это не то, что нам предлагают обычно. Нам захотелось сделать нечто большое, героическое и драматичное.
— Что у вас сейчас на рабочем столе? Песни? Стихи? Сценарии?
— В этом году я написал много текстов, так что нового материала у меня достаточно. Полно идей. Можно сказать, я чувствую прилив вдохновения.
— Вы в этом году не только играете концерты, но и устраиваете conversation events. У нас это называется творческие встречи. Что они вам дают?
— Это прямой диалог с относительно небольшой аудиторией. Он очень интимный и в то же время открытый и грубый. Потребность в такой форме я почувствовал, когда концерты The Bad Seeds становились все более и более масштабными.
— Может быть, вы слышали, в интернете открыли Музей странных предметов, найденных на дне осушенных амстердамских каналов. Это напомнило мне ваш Музей важного дерьма, который вы придумали после фильма «20 000 дней на Земле».
— Как интересно! Я бы с удовольствием посетил такой музей! Что касается Музея важного дерьма, то вряд ли он до сих пор существует, это ведь тоже был онлайн-проект. Но идея была отличной. У каждого из нас есть предметы, которым мы придаем особое эзотерическое значение. Это реликвии, которые ничего не значат для других людей. То, что для одного — предмет поклонения, для другого — кусок дерьма.
— Вы по-прежнему практикуете стейдж-дайвинг, ныряние в толпу. В молодости оно давалось легче? Или легче сейчас, когда такой большой опыт за плечами?
— Я никогда не ныряю в толпу. Стейдж-дайвинг — для слабаков. Я ступаю на территорию, принадлежащую публике. Я ломаю барьер между собой, артистом, и аудиторией. Это совсем другая вещь. Это естественное движение. На нынешнем этапе жизни я чувствую отчаянную нужду в том, чтобы поглощать публику, питаться ею. Может быть, это следствие моего одиночества.
— Вы однажды сказали, что когда тебе 65, все, что имеет смысл, это секс и смерть. Сейчас вам 60. Вас пока волнует что-то еще?
— Смерть вопиет сквозь меня, она вопиет сквозь каждого из нас. И я чувствую сильное желание найти в этом смысл. Я полагаю, что для меня смысл существования состоит в работе, в любви, в общности. Мне смертельно важно найти глубинную связь с людьми посредством моей работы. Думаю, это мой собственный смысл. Вот почему я играю так много концертов. Вот почему я работаю каждый день. Это акт любви и акт смысла.
— Вы начинаете все концерты с песни «Jesus Alone» из альбома «Skeleton Tree». Сложно ли выходить на сцену каждый вечер и снова испытывать эмоции, заложенные в этом альбоме?
— Песня «Jesus Alone» задает тон всему концерту. В ней есть мощь, серьезность и предчувствие беды. Эта песня — мольба, адресованная материальному миру и духовному миру, мольба о святости и праведности: «Мой голос взывает к тебе». Я говорю со зрителями, с миром духов, с Богом, где бы он ни был. Все, что происходит на концерте после этой песни, это попытка приподняться над повседневностью, добиться трансцендентного состояния. И иногда мы его достигаем!