7 сентября президент России Владимир Путин прилетел в Тегеран, где встретился с коллегами, президентом Турции и президентом Ирана. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников — о том, как в закрытой части переговоров турецкий президент горячо настаивал на немедленном перемирии в Идлибе, и о том, что сказал по этому поводу Владимир Путин.
Президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган помогает Владимиру Путину спуститься с лестницы
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Сначала организаторы хотели провести встречу лидеров Ирана, России и Турции в аэропорту Тегерана. Там все было по крайней мере понятно: вот переговорная комната, вот туалет… Но затем организаторы бросили вызов сами себе: решили провести переговоры все-таки в президентском дворце. Для страны, живущей в условиях санкций десятки лет и, кроме всего прочего, именно по этой причине отвыкшей и отучившейся принимать иностранных лидеров любого уровня, это вообще-то, можно сказать, смертельный номер.
Начинается все, конечно, в том же аэропорту. Да нет, красную ковровую дорожку привезли вовремя, слава богу. Но когда самолет остановился, глупо было пытаться ее раскатать: к трапу бросились все, кто был к этому моменту в аэропорту. А заранее раскатывать дорожку было, согласимся, глупо: кто же знает, куда эта кривая полоса выведет пилотов…
Президента России встречали в необыкновенной (а вернее, штатной для Ирана) суматохе: все эти люди в мятых темных пиджаках и несвежих белых рубашках без галстуков пытались, повторяю, опередить самих себя…
И если вы думаете, что когда члены делегации сели в машины и поехали, то все сразу стало хорошо, то, разумеется, нет, потому что у пары машин водители были местные, как и сами машины.
Это, прежде всего, о микроавтобусах. Один без сомнения сразу врезался в другой. Может, потому, а может, и просто так другой не завелся. Ну толкнули его, чего. С толкача завелся же все-таки.
Владимира Путина встречали на аэродроме и официальные лица, то есть Сергей Шойгу, министр обороны России, хоть и не смогший среди бедлама пожать руку своему президенту, но все-таки пытавшийся.
На территории президентского дворца пока было гораздо спокойней. Для прессы на свежем воздухе разбили два шатра и включили Wi-Fi (для каждого журналиста — именной, заранее утвержденный и закрепленный за ним пароль), а также один на весь трехсотметровый шатер вентилятор, зато опущенный в таз с водой и таким образом распыляющий ее (от этого больше всего страдали иностранные журналисты, которые, видимо, вообразили, что вода может оказаться отравленной, хоть и непреднамеренно, конечно, а просто отравленной. Ведь именно так в таких краях обязательно зарабатывается гепатит).
Проверка, с одной стороны, была дотошная, с другой — наоборот. То есть вещи заставляли пропустить через транспортер и лучи, посылаемые организаторами, но если ты свои вещи оставлял на столике, рядом с металлической рамкой, то сразу мог и забрать их безо всякого просвечивания.
На минутку заработал Facebook — в тестовом, видимо, режиме, потому что сразу и примолк. Не прошел, значит, тестирования.
Зато организаторы показали в прямом эфире выступления всех трех лидеров. Ну и ладно, что речь господина Роухани переводили на русский, а речь Владимира Путина на русском не дали вообще — просто выключили звук, как и во время речи Реджепа Тайипа Эрдогана. Никакой катастрофы в этом, впрочем, не было: все три выступления, как позже выяснилось, были полны общих слов. Президент Роухани требовал положить конец войне, дать Сирии право на самоопределение, и «мы все вместе боремся за мир во всем мире», а «война ради войны — это дело террористов в Идлибе», а «США и сионистский режим — пособники террористов в регионе».
Президент Ирана требовал вывода американских войск из Сирии — не для того ли, чтобы остались иранские?
Владимир Путин и Реджеп Тайип Эрдоган были более сдержанны, но в основном разделяли этот пафос.
Владимир Путин, в отличие от остальных, остановился на том, что в Сирии как можно скорее должен быть создан Конституционный комитет.
Но в целом было очевидно, что в этом зале и правда собрались единомышленники.
Тут-то и выяснилось, что еще одна беда организаторов состояла в том, что им недостает опыта и в работе с переводчиками и микрофонами. Так, мы уже перешли в зал для пресс-конференций, я получил новые наушники, и в них — надо же! — продолжалась трансляция уже закрытой части заседания, причем с переводом на русский.
И я услышал, как со своей инициативой выступил перед коллегами президент Турции:
— Мы должны здесь, в Тегеране, объявить о необходимости перемирия! Если мы объявим о перемирии — это будет победным шагом саммита! Да, Конституционный комитет — это важно, но перемирие важнее!
Господину Эрдогану, может, и правда казалось, что достаточно тут, в Иране, объявить о перемирии — и оно наступит там, в Сирии.
Президент Роухани оказался трезвее:
— Я думаю, что результатом саммита должна быть наша декларация, о которой до этого договорились коллеги! Мы сейчас должны просто подтвердить ее. И я так понимаю, что Тегеранская декларация подтверждается всеми коллегами.
— Мы должны завершить идлибский конфликт! — воскликнул Реджеп Тайип Эрдоган.— Если бы в декларации было выражение «перемирие» — это было бы совсем другое дело! Это было бы очень хорошо! Это успокоит сразу все процессы!
Сам господин Эрдоган не казался хоть сколько-нибудь успокоенным.
— Мое предложение,— продолжил он,— касается всех участников, и «Джебхат ан-Нусры» тоже! (Организация «Джебхат ан-Нусра» запрещена на территории РФ.— “Ъ”.) Они должны покинуть Идлиб! Надо, чтобы все террористы сдали оружие! Я думаю, это наше общее мнение! Мы требуем, чтобы все террористы сложили оружие! И потом без оружия, если так хотят, добивались бы своих целей!
Так Реджеп Тайип Эрдоган вдруг ушел гораздо дальше, чем в начале. Это был разговор уже не о перемирии, а о капитуляции.
Между тем это было все настолько нереально, так оторвано от действительности, что мне казалось, он не может такого не понимать. Но зачем тогда говорил? Хотел казаться еще более величественным, чем на самом деле, человеком, способным шевелением бровей решать многолетние региональные конфликты, давно переросшие в войны? Президентом, способным заставить с помощью двух других президентов и одной декларации убраться боевиков из Идлиба и безоговорочно капитулировать?
Президент Ирана пытался успокоить коллегу, но потом, видимо поняв, что это бесполезно, просто закончил заседание.
Декларация, таким образом, как мне показалось, принята не была. Расчет, возможно, был еще на обед после пресс-конференции.
Впрочем, из пресс-конференции стало ясно, что лидеры все-таки считают, что декларация согласована. И президент Турции уже ни слова не говорил про то, что надо объявлять перемирие.
— Как писал поэт,— рассказывал Реджеп Тайип Эрдоган,— если ты не страдаешь от того, что страдает другой человек, то тебя нельзя назвать человеком! И сегодня мы собрались, чтобы помочь нашим сирийским братьям… Мы не сможем, как другие, за этим пожаром наблюдать, а пытаемся потушить его… И сейчас мы проходим через критические дни!
Президент Ирана, который, судя по всему, через критические дни совсем не проходил, высказался по поводу возможности военной операции в Идлибе:
— Идлиб — это очень деликатный район, потому что террористы взяли, по сути, в заложники жителей региона. Мы должны сначала размежевать террористов и мирных граждан.
Можно себе представить, что тогда такая операция растянется на годы.
Но так не считал российский президент:
— Да, в Идлибе много гражданских лиц, и это — самое главное. Мы в свое время согласились, чтобы террористы вышли из Сирии в Идлибскую зону, и даже с оружием. Теперь там много тяжелого вооружения, они там создают беспилотные летательные аппараты и откуда-то берут запчасти к ним! — многозначительно произнес российский президент.
Господин Путин намекал, что боевики готовы, видимо, к длительной осаде, но при этом высказывался жестко — и, пожалуй, жестче, чем все его коллеги:
— Надеюсь, у террористов хватит ума сложить оружие.
Он, таким образом, неожиданно поддержал турецкого коллегу, и публично, хоть не настаивал, как тот, на необходимости немедленных действий, которые к тому же должны быть записаны в декларации.
Причем Реджеп Тайип Эрдоган говорил о перемирии, а Владимир Путин, судя по всему, наоборот, про мощную военную операцию.
В итоговом заявлении в конце концов не оказалось никакого пункта о перемирии.
Президент Эрдоган, похоже, просто погорячился. И поспешил признать это.
Тем более что за обедом это было сделать, без сомнения, гораздо легче.