В истории России было несколько периодов, когда страна пыталась начать жизнь с нуля, с чистого листа. При этом, создавая новое, строители всегда пытались скомпрометировать прошлое или уничтожить память о нем. В ход шли разные средства: от физического разрушения памятных знаков неугодного прошлого до более тонких техник вытравливания памяти и придания старым памятникам новых смыслов. Опыт XX века показывает, что современные методы строительства позволяют легко восстановить разрушенное, поэтому физическое уничтожение памятников превращается в фикцию.
Памятник, который не напоминает
Курган, насыпанный над местом погребения великого вождя, арка, через которую триумфатор въезжал в город, конная статуя посреди площади... Какие бы частные задачи ни решали строители этих сооружений, они должны были отдавать себе отчет в том, что создают инструменты памяти. Арка, холм или статуя должны были провоцировать современников и потомков на воспоминание о людях и событиях прошлого. Памятник «работает» лишь до того момента, пока может заставить прохожего вспомнить или рассказать о вполне конкретном человеке или событии. Создатель мемориального знака всегда имеет в виду некоторый текст, который зритель будет воспроизводить, оказавшись рядом.
А когда текст, объясняющий происхождение памятника, забудут, памятник или превращается в часть пейзажа, произведение пластического искусства, или же приобретает какие-то новые и неожиданные смыслы. В голове туриста, который галопом несется по Риму, арка Тита слипается с аркой Константина или аркой Септимия Севера. Он не знает и, скорее всего, никогда не узнает, в память о чем или о ком были построены эти арки. Для него все эти сооружения сольются в один памятный знак, посвященный императорам и победам Древнего Рима.
Римским аркам еще повезло, поскольку при желании несложно выяснить, когда и зачем их построили. Как правило, вся необходимая информация содержится в надписях, высеченных на мраморе. Рим вообще в этом отношении особый город: до нас дошло очень много текстов, проливающих свет на историю зданий, руин и скульптур. Но так было далеко не всегда и не везде.
Нередко артефакты сохранялись, а вот соответствующие тексты утрачивались. Так случилось со многими христианскими памятниками, находящимися на территории Османской империи. Понять назначение византийских зданий — перестроенных, руинированных, заброшенных — часто оказывается невозможно: воспоминаний не сохранилось. Существуют целые регионы с сотнями памятников, о которых мы ничего не знаем.
Например, не сохранилось никаких текстов, повествующих о пещерных храмах Каппадокии. Обнаруженные в начале XX века пещерные города с удивительными фресками оказались оторванными от коллективной памяти. И это при том, что вообще-то с Каппадокией связаны имена крупнейших христианских богословов — Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, которых называют великими каппадокийцами.
Иногда основной мотив создания памятника забывается — и старое сооружение обрастает новыми смыслами, которых не имели в виду его создатели. Когда в конце XIX века предприниматель Людвиг Кноп строил на московском Введенском кладбище родовую усыпальницу, желая увековечить память своей семьи, он, конечно же, и предположить не мог, что уже при советской власти украшавшая эту могилу бронзовая фигура Христа работы итальянского скульптора Рафаэлло Романелли станет местом массового паломничества.
Имени Кнопа никто не помнил, но про «Черного Христа» с Немецкого кладбища слышали многие москвичи. Люди приносили на кладбище воду, лили ее на правую руку скульптуры, а затем тщательно собирали.
В 1946 году скульптуру демонтировали, упаковали в ящик и отвезли в запасник Музея архитектуры. В 1976 году ее передали в Церковно-археологический кабинет Московской духовной академии. Истории о «Черном Христе» и его таинственном исчезновении помнят до сих пор, а вот о семье Кноп благополучно забыли.
Руины и тексты
Государство выращивает свое символическое пространство на протяжении веков. Элементами этого пространства являются не только стоящие на пьедесталах скульптуры. В память о значимых событиях строят и храмы. Московский храм Василия Блаженного должен напоминать о присоединении Казани, а петербургский храм Спаса на Крови — об убийстве Александра II. В идеале все значимые городские объекты должны представлять собой систему «напоминалок» о событиях и людях прошлого. Но такая система визуальной памяти живет лишь в том случае, если не происходит революций или радикальных смен идеологии. А этого избежать невозможно.
Перечеркнуть память может военное поражение, как это произошло с Римской империей, а позже — с Византией. Новые жители, заселившие старые города, не имели ни малейшего желания помнить и транслировать те тексты, благодаря которым безымянные каменные сооружения превращаются в инструменты памяти. Городские руины или замолкали, или начинали говорить голосами новых жителей.
Так произошло со знаменитым римским Колизеем. Исторические источники ничего не сообщают о том, что здесь когда-либо происходили массовые казни христиан. Однако в середине XVIII века, когда жители Рима стали разбирать Колизей, чтобы использовать камень для новых построек, папа Бенедикт XIV решил спасти памятник. Он начал пропагандировать идею о том, что здесь происходили массовые казни христиан.
Сначала на арене появился крест, затем — доска с соответствующей надписью. В результате Колизей превратился в памятник христианским мученикам, и его действительно перестали разрушать. При этом недостоверная история о массовых казнях на его арене превратилась в непреложный факт. Она жива до сих пор. Если погуглить, то на просторах сети можно найти рассказы о сотнях тысяч римских христиан, погибших на арене Колизея. Простояв чуть менее 18 веков, античный амфитеатр вдруг превратился в памятник христианской истории. Причем даже перестраивать ничего не пришлось. Достаточно было составить и пустить в мир новый текст, новую историю этого сооружения.
Две реформы князя Владимира
Если прошлое Рима и Константинополя было забыто в результате иноземных завоеваний, то в России история обнулялась и прошлое объявлялось как бы небывшим по инициативе первых лиц государства. Прецедент был создан еще князем Владимиром, который с интервалом в десятилетие осуществил две радикальные культурные реформы. Про то, что он был крестителем Руси, знает каждый школьник, а вот про то, что он был создателем русского языческого пантеона, известно куда хуже.
Под 980 годом древнейшая русская летопись рассказывает, что Владимир собрал на одном из киевских холмов статуи всех славянских богов — Перуна с серебряной бородой и золотыми усами, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Семаргла и Мокоши. Это было нововведением. У нас нет никаких свидетельств о том, что на Руси существовали места, где одновременно поклонялись нескольким богам. По всей видимости, Владимир собрал вместе божества, которым поклонялись отдельные восточнославянские племена, стремясь создать что-то вроде общеславянского культа.
Однако вскоре Владимир разочаровался в своем языческом проекте. Под 988 годом летопись сообщает, что Владимир, приняв крещение, начал создавать христианскую страну. Перед тем как крестить киевлян в водах Днепра, Владимир приказал уничтожить деревянных идолов, которых сам же и установил лишь несколько лет назад.
Судя по летописному рассказу, уничтожение идолов было организовано как символическое публичное действие. Статую Перуна пустили плыть по Днепру, причем специальные люди следили за тем, чтобы он благополучно прошел днепровские пороги. Символы языческого прошлого были уничтожены. Начиналось строительство символического пространства христианской Руси.
Семьсот лет, которые прошли между реформами князя Владимира и реформами Петра I, были временем более или менее поступательного движения. Не нарушило этой поступательности ни монголо-татарское иго, ни Смутное время, ни войны, ни пожары. В память важных событий строили храмы (эпоха памятников, стел и триумфальных арок наступит позже), память о прошлом оставалась в географических названиях. Например, древнейшая русская летопись сообщает, что, когда статуя Перуна плыла по Днепру, она села на мель, которую до сих пор называют Перуньей отмелью. Конечно же, со временем памятники разрушались, а названия забывались. Но это происходило само собой, а не по воле правителя.
Парик и борода
Масштабное переустройство символического пространства предпринял Петр I. Он пытался внушить современникам и потомкам, что та Россия, которую он создал,— это новая страна с новым народом и что рациональное настоящее разительно отличается от косного и непросвещенного прошлого. Первым Петр стал именоваться еще при жизни, когда не было ни Петра II, ни Петра III. То есть титул как бы декларировал, что история начинается с нуля, с чистого листа, что Петр не просто император, но создатель новой эпохи. Первый, одним словом.
Создавая новую Россию, Петр старался сделать так, чтобы отличие новой России от старой бросалось в глаза, чтобы с первого взгляда было понятно, кто за старую Россию, а кто за новую. Как иначе можно объяснить то, что государство вдруг озаботилось внешним видом своих подданных, переодело их в европейскую одежду, запретило носить бороды? Истории про купца, которому император лично рубил бороду топором, и про тот шквал эмоций, который обрушивался на человека, впервые надевшего камзол и парик, уже давно превратились в классические анекдоты о Петре.
Сейчас нам трудно себе представить, что подобное переодевание было не просто следованием экстравагантной моде, но демонстративным отказом от прошлого. Дело в том, что
в русской культуре того времени европейские костюмы в основном использовались для изображения нечистой силы. То есть, по мнению современников, Петр переодевал своих благочестивых подданных в костюмы чертей.
В глазах старообрядцев такое переодевание было еще одним аргументом в пользу того, что Петр I — Антихрист.
Строя новую Россию — европейскую, рациональную и процветающую,— Петр одновременно с этим создавал и образ старой России, с которым было удобно сравнивать современность. В связи с этим интересен знаменитый петровский указ 1714 года, запрещающий каменное строительство везде, кроме Санкт-Петербурга. Практический смысл этого указа был в том, что оставшиеся без работы каменщики должны были стройными рядами устремиться в новую столицу. Но символический эффект был несравненно большим. По всей России новые здания были деревянными, а в Санкт-Петербурге — каменными. Именно тогда возникла традиция противопоставлять деревянную Москву каменному Санкт-Петербургу.
Очень многие петровские преобразования имели такой символический потенциал. Напудренный парик противопоставлялся всклокоченной бороде, регулярная армия — стрелецкой вольнице, гражданский шрифт — архаической кириллице. Этот список можно продолжить. Создается впечатление, что Петр совершенно сознательно работал на то, чтобы новую Россию можно было эффектно противопоставить России старой.
Создавался миф о старой России, на фоне которой петровские преобразования выглядели особенно выигрышно. При этом Петр физически ничего не разрушал и не уничтожал символы прошлого. Уничтожение прошлого велось методами пропаганды, методами создания государственных мифов. Разрушая прошлое, Петр работал исключительно с текстами. И блестяще преуспел.
Историки могут сколько угодно доказывать, что многие из петровских нововведений вошли в жизнь еще при Алексее Михайловиче. На массовое сознание это не влияет. Противопоставление архаичной допетровской России и динамичной послепетровской до сих пор присутствует в нашем сознании, и мы не готовы задуматься, насколько ограниченно такое противопоставление. Опыт Петра демонстрирует, что работа с текстами, объясняющими смысл прошлого, является наиболее эффективным методом воздействия на людей.
Город Солнца в северных широтах
Очередную попытку обнулить опыт прошлого и построить новую страну предприняли большевики. Поразительно, что идея массового уничтожения старых памятных знаков и строительства новых была выдвинута уже в 1918 году, когда у большевиков вроде бы имелись более насущные проблемы.
Согласно воспоминаниям Луначарского, Ленин хотел реализовать в северных широтах идею, описанную Кампанеллой в «Городе Солнца». В придуманном Кампанеллой утопическом городе стены домов украшали фрески. Делалось это не для красоты, а в целях воспитания молодежи. Изображения должны были служить «наглядным уроком по естествознанию и истории», а также «возбуждать гражданское чувство».
Буквально следовать рекомендациям Кампанеллы Ленин не решился, опасаясь, что в северном климате фрески долго не проживут. Было решено мобилизовать сидящих без денег скульпторов и поэтов. Поэты должны были сочинять краткие лозунги и выразительно пересказывать основные идеи марксизма. А скульпторам предстояло изготавливать доски с текстами, которые придумают поэты, а также ваять памятники тем деятелям прошлого, которых новая власть объявит своими предтечами.
Результатом такого прочтения Кампанеллы стал декрет Совета народных комиссаров «О памятниках республики». Этот документ можно пересказать при помощи трех глаголов: «снести», «изваять» и «переименовать».
Памятники «в честь царей и их слуг» следовало разрушить, а вместо них поставить другие, созвучные новой идеологии. Кроме того, следовало переименовать улицы и площади, дав им новые, прогрессивные названия. Первые результаты должны были появиться к 1 мая, то есть всего через 18 дней после обнародования декрета.
Проще всего было реализовать программу по разрушению неугодных памятников. Собственно говоря, разрушать начали еще до декрета и даже до большевиков. Еще в марте 1917 года, то есть сразу после Февральской революции, в Киеве демонтировали памятник Столыпину. Разрушение памятника было оформлено как спектакль: сначала перед памятником состоялся «народный суд» над Столыпиным, а затем скульптура была повалена при помощи сооружения в форме виселицы, напоминая о 3741 смертном приговоре, приведенном в исполнение за период с 1906 по 1910 год. Тогда же в Екатеринославе (ныне Днепр) снесли памятник Екатерине II.
После принятия декрета о монументальной пропаганде разрушение старых памятников приобрело массовый характер. 1 мая 1918 года в ходе работ по благоустройству Кремля снесли спроектированный Васнецовым памятный крест, стоящий на месте убийства великого князя Сергея Александровича (вскоре перед Александровским садом торжественно открыли памятник Ивану Каляеву, убившему великого князя).
Тогда же начали разбирать грандиозный мемориальный комплекс, посвященный Александру II, который находился в Кремле на Бородинском холме (окончательно уничтожили его лишь в 1928-м).
Летом 1918 года к делу разрушения памятников подключили кинооператоров, которые зафиксировали весь процесс демонтажа памятника Александру III, стоявшего перед храмом Христа Спасителя. Получившийся фильм показывали по всей стране, демонстрируя, как Москва расправляется с прошлым.
В конце концов была уничтожена существенная часть дореволюционных памятников. И хотя в декрете говорилось, что сносить следует лишь памятники, не представляющие художественной ценности, цари почти полностью исчезли с улиц и площадей. Остались единицы. Если на Медного всадника всерьез не покушались, то стоящий по другую сторону Исаакиевского собора памятник Николаю I неоднократно предлагали снести, чтобы соорудить на его месте памятник декабристам. Большевики не разрушили и монумент «Тысячелетие России», открытый в Великом Новгороде в 1862 году. Его лишь обшили досками, превратив скульптурную композицию в огромный деревянный ящик.
А вот со строительством новых памятников дело обстояло не столь гладко. Дело в том, что среди художников и скульпторов, работавших над первыми советскими памятниками, преобладали представители художественного авангарда. Созданные ими скульптуры по большей части не были понятны ни городским обывателям, ни большевистским лидерам. Так, установленный Сергеем Коненковым на Лобном месте памятник Стеньке Разину — ярко раскрашенная деревянная скульптура лихого атамана с возлежащей у его ног персидской княжной — простоял лишь несколько дней. От греха подальше памятник предпочли убрать.
В первые послереволюционные годы было создано очень много интересных и ярких скульптур и памятных досок. Но большая часть их оказалась недолговечной. Из того, что дошло до наших дней, наиболее известен созданный Л. В. Рудневым мемориальный комплекс на Марсовом поле в Петербурге. Сохранилось также небольшое количество памятных досок и еще несколько памятников.
Но идея создать новое символическое пространство в конце концов была реализована. За годы советской власти построили огромное количество памятников. Каждый город и каждое село имели своего Ленина. Причем размеры скульптуры и материал, из которого ее делали, соответствовали статусу населенного пункта. В провинциальных городах мне несколько раз довелось слышать рассказы о том, как когда-то местные власти подсуетились и получили более крупного Ленина, чем полагалось.
Вторичная переработка
Старые памятники не всегда разрушали до основания. Дешевле было не снести, а перестроить. Наиболее показательной является судьба Романовского обелиска, который открыли в 1914 году в Александровском саду. В 1918 году силами латышских стрелков с него сбили двуглавого орла, а сам обелиск превратили в памятник марксистам и их предтечам. На месте Георгия Победоносца появилась надпись «Р.С.Ф.С.Р.», а на месте имен русских царей из дома Романовых — имена Маркса, Энгельса, Либкнехта, Лассаля, Томаса Мора, Сен-Симона и других мыслителей. В таком виде памятник благополучно пережил советскую власть и достоял до того момента, когда марксизм вышел из моды, а монархическая идея вновь стала популярной.
В 2013 году памятник реконструировали. Можно было бы ожидать, что ему вернут первоначальный облик, но научной реставрации не получилось. Сейчас в Александровском саду стоит новодельный памятник, заметно отличающийся от того, который стоял здесь до революции. Достаточно сказать, что надписи на мраморе не воспроизводили дореволюционные начертания, а делались с использованием стилизованной компьютерной гарнитуры. А уж об орфографических ошибках в текстах лучше не говорить, чтобы не расстраиваться.
Судьба памятника в Александровском саду не уникальна. В 1883 году в Ирбите (ныне Свердловская область) был установлен памятник Екатерине II. После революции памятник снесли, а на его постаменте поставили памятник Ленину. В 60-е годы обветшавший монумент демонтировали, постамент разобрали, а в 2013 году вновь установили памятник императрице.
Аналогичной оказалась судьба памятника П. П. Шувалову, который был владельцем Лысьвенского металлургического завода (Пермский край). Его построили в 1904–1907 годах, а после революции разрушили и спустя некоторое время водрузили на пустующий пьедестал Ленина. В 2009-м демонтировали Ленина и на его месте поставили копию памятника Шувалову. Такая же история произошла и с памятником казачьему атаману Матвею Платову в Новочеркасске.
Вторая волна использования старых постаментов для новых памятников началась после XX съезда, осудившего культ личности Сталина. Памятники вождю народов стали сносить, а пьедесталы иногда оставались.
На пьедестале грандиозного памятника Сталину, открытого в 1952 году в Волгограде около шлюза Волго-Донского канала, появился 57-метровый памятник Ленину.
А постамент памятника Сталину на территории Санкт-Петербургского военно-морского института дважды менял постояльца. После XX съезда на постаменте появился бюст Ленина, а уже в постсоветское время на освободившееся место был водружен Петр I. Зная, с какой скоростью в России меняются идеологии, можно только догадываться, чей бюст займет это место в будущем.
Сам сломаю, сам и починю
После падения советской власти ленинская идея, что для строительства светлого будущего необходимо расквитаться с проклятым прошлым, вновь завладела умами. Возникло что-то вроде традиции отмечать радикальные политические перемены торжественным сносом какого-нибудь памятника. Наиболее зрелищным было, по всей вероятности, разрушение памятника Дзержинскому на Лубянской площади. Это произошло 22 августа 1991 года после падения ГКЧП.
Но опыт последних десятилетий показывает неэффективность физического уничтожения символических пространств прошлых эпох. Разрушенное большевиками воссоздается на наших глазах. Их надежды на то, что потомки будут ненавидеть дореволюционную Россию и все, что с ней связано, не оправдались. На месте снесенных символов быстро вырастают чистенькие, блестящие новоделы. Но новодел — это не подлинник, и исторические утраты невосполнимы.
Можно сколько угодно рушить памятники советским вождям и ставить на их место — на выбор — Столыпина, Сахарова или Ивана Ильина. Но пройдет пара десятилетий, общественные настроения вновь поменяются, и старые пьедесталы займет кто-то еще. И нельзя исключить, что это будут сброшенные с пьедесталов революционные вожди. Пока нам не удастся научиться воспринимать памятники революционным деятелям не как призыв прославить их действия, а как напоминание о пролитой ими крови, каждая смена поколений будет сопровождаться очередной волной уничтожения памятников.