|
"Мы не хотим конкуренции и всячески ее ограничиваем" |
 |
| Фото: ДМИТРИЙ ДУХАНИН, "Ъ" |
— В последнее время много говорят о том, что происходит с курсом рубля к доллару. Почему рубль укрепился в марте и как он поведет себя в дальнейшем?
— Чтобы понять, что происходит, нужно вспомнить, что было в последние годы. ЦБ серьезно нарастил золотовалютные резервы. Присутствуя на рынке, он, научно выражаясь, осуществлял курсовую политику управляемого плавания. А не научно, то есть по существу,— манипулировал курсом так, как считал необходимым, считая, что сильное укрепление реального курса рубля вредит конкурентоспособности российских предприятий. Раньше главным соображением являлось именно то, что нужно нарастить резервы. Они ведь были на низком уровне сразу после кризиса. Но постепенно эта задача преобразовалась в задачу защиты российских производителей через курсовую политику.
— То есть ЦБ действовал исключительно в интересах экспортеров?
— Да, прежде всего отечественные компании защищались от конкуренции извне. Параллельно решалась и другая задача — обеспечивался быстро растущий спрос на рубли вследствие роста и монетизации экономики. Печатание рублей под увеличение резервов было способом удовлетворения спроса на деньги. Все это было. Но теперь протекционистская курсовая политика, которая импонирует экономическим властям, ведет к воспроизводству сырьевой структуры российской экономики.
— И что, в связи с этим вы решили больше не помогать экспортерам и повышать курс рубля?
— Нет, сейчас ситуация та же, суть политики ЦБ осталась прежней. Просто впервые доллар к евро упал почти на 20% за год. А евро в российской внешнеторговой корзине занимает значимую долю. Таким образом, надо смотреть не только на курс рубля к доллару, но и на курс к корзине валют. Мы не устанавливаем его официально, но не учитывать этот фактор нельзя. В прошлом году рубль к корзине валют в реальном выражении ослаб на 2%. Таким образом, то, что в начале этого года рубль по отношению к корзине валют укрепился на 2%, это просто восстановление статус-кво.
— Означает ли сказанное вами, что валютные резервы ЦБ надо формировать в соответствии с описанной структурой валютной корзины?
— В общем, да. Но есть и ряд дополнительных факторов. Когда мы определяем валютную структуру резервов, мы исходим не только из валютной структуры торгового баланса. Также учитывается валютная структура мировых финансовых рынков. Мы же валютные резервы размещаем на международном финансовом рынке и используем здесь финансовые инструменты, выраженные в разных валютах. На сегодняшний день они в основном номинированы в долларе, евро и фунте. И для нас оптимальная структура валютных резервов — это когда примерно 65-70% занимает доллар, а все остальное — другие валюты.
— Давайте уделим внимание макроэкономическим вопросам. Что вы думаете о развитии российской экономики в целом?
— Я о российской экономике думаю хорошо, но вижу одну большую проблему, причем она в каком-то смысле создана властями. Мы не хотим конкуренции и всячески ее ограничиваем. Взять хотя бы протекционистскую курсовую политику, за которую держимся как за соломинку. Структурные реформы, которые должны привести к развитию справедливой конкуренции, больше обсуждаются, нежели реализуются.
Мы хотим быстрого экономического роста. Ну что же, посмотрим на экономику с этой точки зрения. В прошлом году ВВП вырос на 4,5%, за январь--февраль нынешнего — вообще более чем на 6% в годовом исчислении. Если сравнить с другими странами, это не так плохо. Мы не лидеры — Китай, например, быстрее растет. Ну и ладно! Главное — экономический рост у нас реально есть, и это видно уже по тому, как растут доходы населения. Но вся беда в том, что этот рост обеспечивается сырьевым экспортом, это не есть рост, присущий современной экономике.
— Но если нет у нас современной экономики, пусть будет хотя бы такой рост, это уже неплохо.
— Давайте посмотрим, на чем вообще растет любая экономика. Есть природные невозобновляемые ресурсы, трудовые ресурсы, инфраструктура. Под инфраструктурой я понимаю не просто дороги или там трубопроводы, а возможность входа на рынок, инфраструктуру для поиска, для получения инвестиционных ресурсов, то есть сюда включаются банки, фондовый рынок, регулирование, дороги, связь, транспорт и т. д.
Упомянутые факторы роста используются разными странами по-разному, и, соответственно, разный экономический рост бывает. Чем обеспечена Россия с этой точки зрения? Природные ресурсы — ситуация идеальная. Трудовые ресурсы с точки зрения соотношения стоимости и качества, я бы сказал, не самые лучшие. Но в принципе все не так уж и плохо в этой области. А вот инфраструктура, откровенно говоря, плохая. Опять же дело не только в дорогах. Банковская система — слабая, некапитализированная, фондовый рынок — игрушечный, регулирование оставляет желать лучшего и т. д.
Теперь посмотрим, как Россия эту ситуацию использует. Отдача от эксплуатации природных ресурсов сейчас очень высокая, причем не только из-за высоких цен на мировом рынке. Во-первых, занимаясь регулированием, государство достаточно щедро при дележе ренты с частными компаниями, это факт. Во-вторых, очень многие ресурсы разведаны раньше, еще во времена СССР, и компании их просто получили даром. Отсюда быстрый рост. Этот сектор процветает и "пылесосит" все наиболее качественные трудовые ресурсы. А инфраструктура сырьевым компаниям особо не нужна, им нужна труба — и желательно побольше в диаметре. И финансовые рынки для них не важны: всегда можно занять на Западе, если уж есть такая необходимость. Да и собственные накопления большие.
— Ну и пусть этот сектор процветает, будет в экономике хоть одна нормальная точка роста!
— Это вариант. Только тогда не нужно мечтать о высоких темпах роста и диверсифицированной передовой экономике. Смотрите, в перерабатывающих отраслях, которые как раз нуждаются в хорошо развитой инфраструктуре, в квалифицированных трудовых ресурсах, с ростом дело обстоит неважно. Я общался с теми, кто работает в машиностроении. Они говорили, что вынуждены повышать зарплату и у них большие издержки — бизнес на грани рентабельности. Но иначе не получается, потому что люди уходят в более прибыльные сырьевые сектора.
Далее, фактор курса. При быстром развитии сектора эксплуатации природных ресурсов наблюдается "голландская болезнь". Это известный феномен, который появляется, если страна экспортирует очень много сырья. В таких государствах налицо тенденция к чрезмерному укреплению национальной валюты, что делает развитие переработки там делом невыгодным с точки зрения сравнительных затрат. В этом случае внутренним производителям очень трудно конкурировать с зарубежными, поскольку издержки, пересчитанные в валюту других стран, оказываются слишком высокими.
Поскольку в России очень велика сырьевая составляющая экспортной выручки, то идет давление на курс рубля в сторону укрепления. Поэтому такая экономика, если не принять корректирующие меры, не будет быстро расти. Она ориентирована на экспорт сырья, а спрос на сырье растет в мире медленно.
— Понятно. И исходя из этого, ЦБ противодействует укреплению рубля, скупая на рынке доллары. Но нельзя же копить резервы до бесконечности. Тем более что, покупая валюту, ЦБ печатает рубли, что приводит к росту инфляции.
— Уровень резервов отражает спрос на рубли в рамках той курсовой политики, которая проводится. Мы не можем и не должны противодействовать монетизации, желанию сберегать в рублях. Представьте себе: Россия производит некоторый продукт и продает его за границу, и тут вдруг цены на этот продукт ни с того ни с сего выросли на 40%. Россия получила на 40% больше денег при том же объеме производства, при той же производительности труда. Люди разбогатели. Если это дополнительное богатство приобретается за рубежом, то ни на резервы, ни на инфляцию это не воздействует. Если же дома, в России, где курс далек от равновесного, то будет инфляция, потому что отечественные компании получают возможность для увеличения цен и издержек.
— Кстати, а можно ли резервы ЦБ использовать для погашения внешнего долга?
— Нельзя, потому что резервы ЦБ обеспечивают рублевую эмиссию, которая была осуществлена под создание этих резервов. Допустим, мы эти резервы истратим, и вдруг по каким-то неизвестным причинам достаточно большая часть этой эмиссии предъявляется для покупки иностранной валюты. Все закончится глубокой девальвацией рубля. Поэтому здесь есть пределы разумного. Можно, конечно, немного резервов потратить. Но отдать существенную их часть в обмен на внешний долг — это с точки зрения уязвимости макроэкономической политики очень опасный шаг, и никто так в мире не делает.
— Скажите, а как вообще ЦБ может повлиять на курс в долгосрочном плане и может ли в принципе воспрепятствовать номинальному укреплению рубля в нынешней ситуации?
— Мы можем поступить двояко. Если пустить курс в свободное плавание, быстро снизится инфляция и будет достигнут какой-то реальный уровень курса рубля, который, конечно, покрепче будет, чем сегодня. Второй крайний вариант поведения: мы не позволим свободно плавать рублю, а будем покупать валюту и наращивать резервы. Тогда из-за эмиссии под удержание доллара будет инфляция, хотя, возможно, и не очень высокая. Но все дело в том, что и в этом случае курс рубля в реальном выражении все равно укрепится вследствие этой инфляции. Курс всегда стремится к равновесию, что происходит и сейчас. Единственный способ этого избежать, если ставится задача ограничить укрепление рубля, это скорректировать бюджетную политику — вводить чрезвычайные налоги и резервировать изъятое в стабилизационном фонде.
— И что бы вы предложили сделать для этого? Попытаться сделать нефтяной бизнес менее эффективным? Вы уже упомянули, что рента слишком низкая.
— Да, было бы правильным уменьшить налоговое бремя в отраслях, не связанных с добычей нефти, за счет перенесения его на нефтяной сектор. Сегодня ситуация такова, что при низкой цене на нефть государство резко сокращает налогообложение нефтяного сектора и фактически гарантирует получение инвестиционных средств нефтяными компаниями в неблагоприятной ситуации. В определенной ценовой зоне оно фактически устраняется от изъятия налогов и сохраняет нефтяным компаниям возможность развиваться даже при низких ценах на нефть. Я считаю, что участку кривой с экстремально высокими ценами на нефть должно соответствовать почти полное изъятие дополнительных доходов. И бюджетный стабилизационный фонд, кстати, такую же роль должен играть. На высоком конце кривой нефтяных цен деньги аккумулируются. А на низком конце надо компенсировать падение доходов бюджета из-за снижения налоговых поступлений и тратить деньги стабилизационного фонда.
Вторая рекомендация: нужно попробовать — в том числе за счет государственных средств — направить инвестиции в развитие инфраструктуры. Многие такие объекты сегодня строятся за счет государственного бюджета.
— Вы действительно полагаете, что государство способно эффективно потратить изъятые сверхдоходы нефтяников на масштабные инвестиционные проекты?
— Сверхдоходы, как я сказал, необходимо резервировать, а не тратить. Хотя не надо забывать, что за счет бюджета финансируются многие инфраструктурные объекты. Средства стабилизационного фонда, в котором аккумулируются сверхдоходы, должны быть инвестированы вне российской экономики.
— Стабилизационный фонд и экономия на будущее — это, конечно, хорошо. Но это означает изъятие денег из экономики. Иными словами, это признание того, что экономика страны не в силах развиваться и даже кредиты ей не нужны.
— Российской экономике сегодня свойственно перенакопление, то есть домашними хозяйствами, пенсионной системой, в сырьевом секторе накоплено средств больше, чем можно эффективно вложить внутри страны. Причины — плохая в широком смысле слова инфраструктура, перекосы в налогообложении и регулировании. Проблемы глобальные. А если не брать так высоко, то почему бы не создать, например, российский аналог Euroclear, чтобы вернуть рынок акций российских компаний в страну.
— Я, кстати, обсуждал недавно эту идею с одним банкиром. Он сказал, что никогда не переведет счета из офшоров в "русскую Euroclear", поскольку боится чего-то вроде национализации или просто вмешательства российских властей в его бизнес.
— Дело хозяйское. Этот вопрос бизнес должен решать сам на основе истории и практики своих взаимоотношений с властью — того, что называется track record. Кстати, возможно, ваш банкир лукавит. Национализацию его собственности в России можно провести без всяких счетов в Euroclear, и, я думаю, он это знает. Кстати, недавно президент США распорядился все иракские счета заморозить. А завтра, например, будет указание заморозить средства россиян в Euroclear...
— Вообще, вы рисуете довольно мрачную картину. С одной стороны, деньги у нефтяников нужно изымать активнее, с другой — эффективно инвестировать их государство не в состоянии. Так, может, лучше оставить все как есть? Может, сверхдоходы нефтяников трансформируются в инвестиции в другие отрасли? Такие тенденции уже наметились.
— Может, будет такой путь, посмотрим. Но здесь уместно вспомнить поговорку про сапоги и пирожника. И, кстати, я говорил о перераспределении налогового бремени, а не о государственных инвестициях. Непонятно, почему нефтяник должен изымать средства из более прибыльного нефтяного бизнеса и вкладывать в менее прибыльный, в то же машиностроение. Далее, он все равно ничего не понимает в смежном производстве, которое покупает. То есть на самом деле он предполагает, что либо это предприятие перепродаст, либо посадит туда управляющего — человека, который в этом разбирается и которому доверяет или может контролировать.
— Что же в этом плохого?
— Ничего, просто я не вижу стимулов активно работать в этом направлении. Дай бог, если будет так, как вы описали, то есть если действительно капитал, накопленный в сырьевых отраслях, будет эффективно перераспределяться в перерабатывающую промышленность.
— Зачем тогда изымать 90% доходов нефтяников?
— Потому что я не вижу серьезных стимулов для значимого перераспределения. Ведь мы же с рыночной экономикой дело имеем! Что, Shell или BP инвестируют в машиностроение или в производство микрочипов? Нет. И наши нефтяники не будут.