 |
Выставка "Париж--Санкт-Петербург. 1800-1830. Когда Россия говорила по-французски...", собранная группой российских музеев во главе с Эрмитажем и французским Музеем армии, в своем роде уникальна. Это первая выездная выставка, целиком финансируемая частным российским капиталом (холдингом "Интеррос").
Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский говорит об этой выставке, что она не столько мемориальная (в честь 300-летия Петербурга), сколько именно сравнительная — чтобы было понятно: русский ампир не только самобытен, но и вообще ничуть не уступает по художественной ценности французскому образцу. Получается даже не столько сравнение, сколько полуявное соперничество. И это соперничество рождает по крайней мере три вопроса. Первый — идеологический: каковы два главных лица эпохи — Наполеон Бонапарт и Александр I,— как они себя видят. Второй — символический: какими регалиями они украшают собственную власть. И третий — бытовой: что от ампира перепадало в повседневный быт, французский и русский. На выставке представлено огромное количество экспонатов — живопись и граика, оружия и церковной утвари, троны и фарфор. Но для ответа на поставленные вопросы достаточно проанализировать три группы: парадные портреты, ордена и самовары.
 |
Парадные портреты изображают Наполеона величественным раззолоченным чучелом. Таким император не был никогда. Но нации нравилось своего героя видеть именно так |
Наверное, главная диковина выставки — портрет Наполеона работы Доминика Энгра, самый парадный из всех парадных портретов императора. Первое впечатление — китч, и притом довольно старомодный. Но этот бессмысленный китч работает. Известно, что рост у императора не дотягивал и до 160 см, так что какое впечатление на самом деле мог производить толстеющий невысокий дядя в атласной тунике с бахромой, кружевном воротнике и пурпурном бархате — попробуйте представить сами. Но смотришь на творение Энгра — и не смешно. Циничным выскочкой, комедиантом или "маленьким капралом" назвать этого истукана, у которого даже подушка под ногами расшита Зевсовыми перунами, язык не повернется.
С таким великолепием император французов одевался только раз или два, но портретов в подобном антураже с него написано немало. А вот Александр I (уж на что природный царь и сын царя) монаршего блеска не любил. Выставку украшает типичное его парадное изображение — портрет работы Джорджа Доу (создателя Галереи 1812 года в Зимнем дворце), написанный в 1824 году. Художник Доу хоть и был ловким придворным, но написал в итоге совсем не Александра Благословенного, ниспровергателя антихриста и освободителя Европы.
Уже из позы, которую Александр принял на портрете (неловко сжатые в кулаки руки, нерешительно отставленная нога), видно, что перед нами человек довольно неуверенный. Конечно, какое-то бытовое обаяние в этом есть, но никакой легендарности, ничего сверхчеловеческого. И легко верится, что такой человек, вообще-то неглупый и небесталанный, втайне серьезно переживал по поводу сплетни о том, что ляжки у него подкладные, из ваты (популярная при русском дворе тема для разговоров). Словом, "слишком слабый, чтобы управлять, слишком сильный, чтобы быть управляемым", как говорил об императоре его соратник, реформатор Михаил Сперанский.
Конечно, можно сделать скидку на то, что англичане французскому ампиру мало сочувствовали. Но парадный портрет, особенно официальный (известна масса повторений портрета Доу, предназначенных для украшения разных госучреждений),— вещь в чем-то жестокая. Модели-то он, может, и льстит, но то, как царственная модель себя видит и подает, он передает совершенно адекватно. Против факта не попрешь: один ампир возглавляет застывшая и надменная маска с портрета Энгра, а другой — кроткий и неуверенный российский самодержец.
 |
Благодаря "северным варварам" просвещенная Франция научилась делать самовары — правда, очень изящные и из драгметаллов |
Ордена — это вообще-то не искусство. Это система выдвижения и поощрения тех, кого ценит власть. Или то, чем себя награждает сама власть. Все помнят, как любил украшать себя орденами, скажем, Брежнев. Но в условиях дворянской империи орден — куда более значимая вещь. Для монарха это такая же регалия, как корона или скипетр. Перед нами орден Почетного легиона с цепью (принадлежавший Наполеону) и звезда ордена Андрея Первозванного, которую носил Александр I.
Смотришь на орден Почетного легиона — и в очередной раз поражаешься почти хамской наглости императора и его удачливости. Почти все европейские ордена тогда носили имя святых и кое-как рядились в подражание старинным рыцарским орденам с их религиозно-воинскими добродетелями. Тут — никаких святынь, все эмблемы светские (География, Мореплавание, Архитектура и т. д.), и даже крест как будто стыдится того, что он крест, и оттого отрастил пятый луч. Сейчас все это смотрится более или менее нормально, но тогда это было почти провокационное изобретение: поди поверь, что можно сплотить приспешников не именем святого, а именем географии и арифметики. Оказалось, можно.
 |
Орден Почетного легиона придуман довольно дерзко. Суть PR-концепции наполеоновского ампира — демонстрация якобы вновь обретенного, а на самом деле заново сделанного величия |
 |
Андреевская звезда Александра I. У России и без ампира было государственное величие, его нужно было только украсить на модный лад |
Ампир был универсальным стилем, проникавшим не только на парадные фасады, но и в повседневный быт. Вот, например, два самовара из Эрмитажа — русский и французский. Яснее показать лицо эпохи, кажется, невозможно. Самовар представить на банкетном столе довольно трудно, и тем не менее мастерам обязательно нужно было из малоромантического сосуда для кипячения воды нагородить какую-то урну для языческих обрядов.
Вообще, факт изготовления самовара из серебра парижским ювелиром — это само по себе забавно. Купчиху или московскую барыню, попивающую в античных креслах чай из античного самовара, еще можно вообразить, но какую-нибудь мадам Рекамье — уже с трудом. И тем не менее: выходит, не только мы из Франции быт заимствовали, но и они у нас. Конечно, тот, кто хоть раз в жизни видел обычный самовар, вряд ли его узнает в таком исполнении. И это несмотря на то что декорирован парижский самовар еще довольно скупо — если отбросить крылатых химер в основании и Вакха на стенке (тоже, кстати, дичь ампирная: зачем на серебряном самоваре Бахус?).
Тульский самовар, правда, тоже узнаешь не сразу. Он не такой драгоценный (сталь и бронза), зато по вычурности даст французскому сто очков вперед. Вроде бы все самое что ни на есть античное: и орнаменты, и очертания, и ручки в виде змей, и кран в виде дельфина. Но в этом "античном вкусе" есть какая-то очень русская наивность. Рыбки — это, конечно, хорошая мысль для фонтана, но дельфин, изрыгающий кипяток из самовара,— это уж как-то чересчур. Шишка на крышке, скорее всего приделанная неизвестным современником Левши для большей красоты,— явный экспромт.
Надо оговориться: это изделие придворного уровня. Бывает хуже. Да и у французских мастеров иногда выходила такая невразумительная халтура "под античность", что тульские змеи с дельфинами кажутся шедевром. Но кажется, что этому изделию на пользу не убавлять наивности, а, наоборот, добавлять, чтобы получилось уж совсем по-русски, совсем без французского акцента. Потому что по размышленьи зрелом действительно улетучивается первоначальное подозрение насчет подражательности русского ампира.
Французы свой ампир ругали весь XIX век — как искусственный и даже безвкусный. У нас же довольно быстро выветрилась из памяти наполеоновская (и антинаполеоновская) героика и мощь, привкус победы, зато остался неожиданный осадок. Ведь ампир в России — это вовсе не только столичный александровский шик. Это, например, жилища сотен провинциальных помещиков, иногда почти хаты, где под дощатый фронтон ставились две пары деревянных же колонн. Ампир был задуман как стиль, доступный широким массам, и он в них проник, приобретя совершенно узнаваемую русскую физиономию.
Получив галломанское воспитание, молодые дворяне эпохи ампира закончили радением о русском языке, русских древностях и русской свободе. Так и с искусством. Силились влиться в передовую европейскую струю с греко-римскими идеалами, силились соперничать с победоносными французами, а вместо этого создали первый после Петра I национальный стиль.
СЕРГЕЙ ХОДНЕВ
