Одно и не то же

Маша Трауб

Как дети и родители пришли за кавказским пленником

У моих детей разница в возрасте 9 лет. Именно поэтому я могу сравнивать «бывшую» начальную школу с «нынешней». Но иногда наступает день сурка. Когда родители начинают что-то обсуждать в чате, я понимаю, что уже это слышала. В тех же выражениях. И даже знаю продолжение и конец истории.

Так, например, произошло с несчастным «Кавказским пленником» — вечным проклятием «началки». Учительница в электронном журнале написала задание — читать «Кавказского пленника» Лермонтова. Педагоги тоже люди и имеют право путать и забывать жизненно важные вещи. Например, учительница параллельного класса пожаловалась, что минут пять не могла вспомнить отчество Зощенко. Но вот вылетело из головы и все. Что-то очевидное. Поскольку старшее поколение не гуглит по любому поводу, то учительница ходила и буквально страдала. Михаил… как его. Вроде бы Михайлович, а вроде бы и нет. Но как она вообще могла такое забыть? Невозможно! А днем раньше она весь вечер называла свою единственную и обожаемую внучку Катей, хотя внучку звали Сонечка. А Катя — даже не любимая ученица, а мама ученицы, которую учительница собиралась вызвать в школу и сообщить что-то важное. А что именно — не записала и забыла. Помнила, что надо вызвать в школу именно Катю. Тоже вот странно — в памяти имя матери всплыло, а не ученицы. Хорошо хоть 8-летняя внучка помогла — загуглила Зощенко и подтвердила: Михалыч он, Михалыч… Так вот наша любимая учительница тоже не то записала в дневнике, но детям устно объяснила, что читать надо другого «Кавказского пленника». Дети, естественно, кивнули и тут же забыли про всех пленников, вместе взятых.

Вечером родители спрашивали друг у друга, какого «Кавказского пленника» надо читать. Многие гордо сообщили, что Лермонтова уже прочли.

Мама Дани сообщила, что специально за книжкой в магазин съездила. Тут мама Лизы, которая обычно все знает, авторитетно заявила, что читать надо пленника Пушкина.

Вот ровно то же самое происходило, когда в 4-м классе учился мой сын. Один в один история повторялась. Тогда не только одна мама ездила в книжный, а все дружно, потому что книги в то время еще не скачивались, а покупались в бумажном виде. Еще и стыдно было, если книга в домашней библиотеке не обнаруживалась.

После сообщения, что пленник не тот, а другой, все бросились искать Пушкина. Мама Дани отправила за «Кавказским пленником» старшего сына, понадеявшись на то, что 10-классник уж точно знает, какой из пленников нужен. Сын вернулся со вторым экземпляром Лермонтова, не особо вникая в проблему. Но тут мама Лизы написала, что провела расследование и «Кавказских пленников» оказалось целых три. Еще и у Толстого!

Тут родительский чат закипел, разволновался и потребовал конкретной ссылки и авторитетного мнения. Ведь Толстых тоже несколько. Фиг знает сколько. «Три Толстых!» — поделилась авторитетным знанием еще одна мама. «Не три, а трое!» — фыркнула другая мама, которая умела склонять числительные. Тут на помощь пришел папа — счастливый обладатель школьной хрестоматии. «Лев Николаич! Сто процентов! Его пленник!» — написал родитель. Все вроде бы успокоились и пошли читать Толстого. Папа уж точно в брутальном чтиве понимать должен.

Маша Трауб о школьном питании

Мама Дани отправила старшего сына в книжный и велела купить Толстого. Сын вернулся с томиком Пушкина, который ему выдала продавец. Да, там был «Кавказский пленник». Мама Дани сыну надавала по голове книжкой, но тут опять разволновался родительский чат. Аж трое (а не три) детей сообщили, что нужен не пленник, а пленница. Кавказская. Вот прямо клялись, что именно так и услышали учительницу. Про пленницу родителям было известно только то, что это кино. Опять же когда та же история развивалась с моим сыном, мы усадили его смотреть Гайдая, да и сами, пользуясь случаем, с удовольствием уселись рядом пересматривать комедию. Вася веселился и пошел читать «Кавказского пленника» с другим настроением, решив, что и у Толстого комедия. Нет, потом он, конечно, сетовал, что его жестоко обманули, но было поздно.

Ошалевшие «нынешние» четвероклашки прочитали всех трех кавказских пленников. Родители и дети ругались в чате: «Вот ведь писатели. Поназывают одинаковыми названиями, а нам потом мучиться!» В 9-летней давности «началке» мы, родители, пошли еще дальше и составили целый список произведений с одинаковыми названиями: Золушка есть у Шарля Перро и у братьев Гримм. У Шарля Перро все сплошное ми-ми-ми, а у братьев Гримм сестры Золушки членовредительством занимаются — одна ради принца большой палец отрубает ножом, другая — кусок пятки, чтобы в туфельку влезть. Стихотворение «Пророк» — у Пушкина и Лермонтова. «Узник» у Пушкина — это «сижу за решеткой в темнице сырой», а «Узник» Лермонтова — это про «отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня, черноглазую девицу, черногривого коня». Сыну я братьев Гримм подсовывала и Лермонтова, а дочке, понятное дело, Перро и Пушкина. «Детство» есть и у Горького, и у Толстого. В школе проходят Горького, про сиротское детство. Хотя, на мой взгляд, у Толстого любопытнее для 7-классников — любовь-морковь, страдания-переживания.

Мама Дани оказалась самой стрессоустойчивой. Она сама поехала в книжный, где продавцы уже шарахались, услышав, что опять пришли за «Кавказским пленником», и купила-таки Толстого. Льва Николаевича. В книжном продавцы ее спрашивали, с чего вдруг такой ажиотаж — фильм, что ли, вышел, блокбастер какой голливудский? А то на «Войну и мир» после сериала тоже спрос пошел. Томик отряхнули от пыли и на видное место поставили. А после «Анны Карениной» с Кирой Найтли и Джудом Лоу все школьники, краснея и бледнея, Толстого требовали, будто там исключительно про секс. Маме Дани пришлось признаться, что блокбастера нет, а проблема есть — не понятно, каким именно произведением ребенка мучить. Продавцы посоветовали всеми тремя замучить, чтобы дите сразу поняло, что такое русская классическая литература. Это вам не «Лев Толстой для чайников», как называли голливудское прочтение «Войны и мира».