«Раз в неделю у нас гражданская война»

Четырнадцатые по счету субботние манифестации «желтых жилетов» собрали 41,5 тыс. человек по всей Франции и 5 тыс. в Париже. В столице они прошли в основном спокойно. Драки с полицией начались только по окончании демонстрации. Корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов прошелся по улицам с теми, кого одни называют «надеждой мира», а другие — «желтой лихорадкой».

«Резиновые пули? Это как пейнтбол»

В эту субботу, как и в прошлую, в Париже проходит несколько манифестаций. Их участники имеют схожие цели, но они опять не договорились между собой, где дать последний и решительный бой. И кому его дать.

Обстановка вокруг напоминает мою советскую молодость в колоннах демонстрантов 1 мая. Многие идут не против, а вместе. Благо погода в Париже выдалась необыкновенно теплой. Шагают, как на прогулке. Весело, без ожесточения.

Закон «против погромщиков», запрещающий появление на демонстрациях с закрытыми лицами, еще не принят, но люди уже не носят маски. Единственный «жилет», укутанный шарфом и в маске, выглядит в толпе огородным пугалом и гордо делает селфи на Эспланаде Инвалидов — хвастается перед своими, что Национальной ассамблее его не запугать.

Люди двигаются не колоннами, а дружескими группами, вместо лозунгов — знамена с королевскими лилиями, нормандскими львами, красными арагонскими полосами (это пришли сторонники независимости Каталонии). Вместо транспарантов — написанные от руки плакаты. Иногда с короткими фразами, а чаще с запутанными текстами, в которых шизофренически смешиваются требования и обвинения.

«Жилет», идущий рядом со мной, такой же седой, лохматый и бородатый, как я, объясняет: пока ему не хватает пенсии, первая леди Брижит Макрон купила для Елисейского дворца новые ковер и сервиз. «Ковер ей подавай! — говорит он мне с возмущением.— Ты-то что об этом думаешь?»

Когда я говорю ему, что во дворце на пресс-конференциях всегда удивлялся тому, как обшарпана резиденция главы республики, так что, может, и неплохо, что жена президента заботится о той квартире, где ей выпало жить, он смотрит на меня с удивлением. Ему объяснили, что русские медиа поголовно поддерживают «желтые жилеты» и радуются «новой французской революции».

— Так ты за нас или против?

Ответ «я просто журналист» его не устраивает.

— Просто журналистов не бывает. Вы все журналисты одинаковые. Правду пишут только в сети.

От греха подальше перемещаюсь к компании помоложе, прошу рассказать, почему они решили пройтись по Парижу вместо того, чтобы выйти на дебаты и высказать свои требования.

— Стану я участвовать в дебатах вместе со старыми мудаками, которым больше делать нечего,— смеется парень, ученик профессионального лицея.— Лучше я пройдусь по улицам.

— А чем вы недовольны?

— Я хочу жить лучше. Хочу нормальную работу после лицея.

— Демонстрация поможет?

— Откуда я знаю? Я не экономист. Пусть правительство видит, что я хочу нормальную работу.

Я спрашиваю, не боится ли он ходить на демонстрации после того, как некоторые «желтые жилеты» были ранены.

— Резиновые пули? Со мной ничего не случится,— отвечает он,— это как пейнтбол. Это же интересно.

Рядом обсуждают историю с арестованным в Японии гендиректором Renault-Nissan Карлосом Гоном и его фантастическими зарплатами.

— Мой отец механик,— говорит смуглый парень в черной куртке без жилета.— Он подарил мне свою машину и сказал: «Ты ее детям оставишь». Она бегает десять лет, ей ничего не делается, а мне теперь запрещают на ней ездить! Она воздух портит! Сами они портят. У моих друзей новые машины держатся пять лет, потом их только на помойку. Гона у нас бы пальцем не тронули, он арестован в Японии, жалко, что не в Китае, там есть смертная казнь. Хорошо бы ввести ее и у нас.

— Что может сделать президент? — спрашиваю я.

— Запретить делать говенные машины раз и навсегда,— вступает его сосед.

— Делать их только во Франции. Разрешить нам ездить, на чем хотим.

— А экология?

— Если они боятся за экологию, пусть закроют атомные станции.

— Можно вас сфотографировать?

— Не надо меня фотографировать! Вы что, не знаете, что все телефоны передают фотографии в центр?

— Какой центр?

— Центр репрессий!

Все они говорят о «покупательной способности», но их мало волнует товарно-денежный баланс. Под покупательной способностью они понимают зарплаты, пособия, пенсии — все это должно быть, по их мнению, увеличено. Иначе «слишком велик разрыв между богатыми и бедными». На площади Инвалидов — конечной точке объявленного маршрута, колонна останавливается, но никто не хочет расходиться. По площади бродит человек в рубище, из-под которого виднеется желтый жилет. В руках у него крест с надписью «Свобода—Равенство—Братство».

— О, Иисус с нами! — смеются демонстранты.

— С вами, с вами,— говорит самозваный мессия и затем берет в руки микрофон и начинает зачитывать нечто мало походящее на «не судите, да не судимы будете».

«Пусть они радуются, что мы всего лишь громим магазины»

Главный объект недовольства демонстрантов — президент Эмманюэль Макрон. Плакаты сравнивают его то с приспешником гитлеровцев маршалом Петеном, то с приспешником богачей и ставленником «еврейского заговора». В существование последнего, по оценкам института изучения общественного мнения Ifop, верят 44% протестующих. Точно так же как и в то, что Франция ввела цензуру на Facebook, а пролетающие над площадью в сторону аэропорта имени Шарля де Голля самолеты распыляют психотропный газ.

Возможно, газ действительно существует и действует, потому что на бульваре Монпарнас группа «желтых жилетов» напала на философа, академика Алена Финкелькраута. Когда-то он первый высказывался в пользу движения, видя в «жилетах» начало нового общества. Но накануне демонстрации дал интервью буржуазной газете Le Figaro, в котором поделился своим разочарованием протестами и испугом перед торжествующим насилием. Никогда бы не подумал, что люди, на него напавшие, читают по пятницам Le Figaro, но, бросаясь на него, «жилеты» кричали:

— Говенный сионист и грязный еврей! Мы тебя достанем. Это мы — Франция!

На утро после скандала в соцсетях ухитрились обвинить журналистов: они, мол, заинтересованы в том, чтобы показывать протестующих расистами, гомофобами и антисемитами. Но выступали на камеру отнюдь не журналисты.

Раньше подъем антисемитизма определяли по желтым надписям Juden (еврей) на стекле еврейских булочных Bagelstein, по свастикам на фотографиях французского политика еврейского происхождения Симоны Вейль или разбитым памятным доскам в память о жертвах холокоста. Теперь же это было так открыто и так бесстыдно, что поведение манифестантов осудили все — от Эмманюэля Макрона до Марин Ле Пен.

Вполне возможно, конечно, что скрытые антисемиты и расисты живут в соседнем доме, покупают продукты в моем супермаркете и встречают иностранцев в префектуре, но они не выходят на улицы громить Париж за всеобщее благо, и уже за это можно быть им признательным.

В моей колонне не было парижан. Спросите у человека из маленького городка на севере страны, что он забыл в Париже, и он скажет вам то же, что и мне: парижане «зажрались», пусть они увидят на своей улице «забытую Францию» и вспомнят ее «пока не поздно». Диалог на эту тему обычно выглядит так:

— Мы будем к ним приходить каждую субботу, и пусть они радуются, что мы всего лишь громим магазины.

— А что будет, если парижане будут приезжать в ваш городок по средам и громить витрины?

— У нас? Мы этого не позволим!

«Самое интересное — это не вмешиваться»

Единственные, кто позволил мне записать интервью и сделать фотографии,— команда «уличных врачей» (street medic), которые отличаются от демонстрантов белыми касками и фуфайками с синими крестами.

Они действуют группами по три-пять человек и оказывают помощь демонстрантам или случайным прохожим, пострадавшим от слезоточивого газа, осколков и ожогов от шумовых гранат или попадания резиновых пуль.

— Кто вы и что здесь делаете?

— Мы добровольцы, каждый из нас умеет оказывать первую помощь. Среди нас есть врачи, пожарные, санитары. Мы из разных мест, не только французы, среди нас есть, к примеру, немцы. Мы аполитичны, мы ни за тех, ни за других, мы абсолютно нейтральны, и мы приходим, чтобы помочь раненым и как можно быстрее вынести или вывести их из толпы, чтобы к ним смогла добраться скорая помощь.

— Как вы находите друг друга, как вы организованы?

— Мы находим друг друга на Facebook, там и знакомимся, и назначаем встречу. Мы не знаем друг друга в обычной жизни, мы команда, собравшаяся, чтобы помогать другим.

— Что самое интересное в вашей работе?

— Самое интересное — это не вмешиваться, потому что это значит, что нет раненых.

Раздались хлопки гранат, и поднялись облака слезоточивого газа. Полиция закрыла проход со стороны набережной Орсе. Мои собеседники поправили флаг над рюкзаком командира их группы, чтобы ее было заметно издалека, и пошли туда. А я распростился с демонстрантами и встал рядом с пожилой супружеской парой, которая с испугом смотрела на идущих мимо людей.

«Что же это происходит,— сказала дама.— Раз в неделю у нас гражданская война!»

Кто выигрывает эту войну? Она стала позиционной, траншейной, и выиграет в ней тот, у кого больше выдержки и больше ресурсов. Пока что выдержку демонстрирует молодой президент Макрон. Сделав уступки манифестантам, он остался тверд в главном — в той экономической политике, которую его команда прописала Франции, какими бы побочными эффектами она ни сопровождалась. Ну а ресурсов у него достаточно, и не только полицейских. В последнем опросе Ifop «желтые жилеты», которых с ноября поддерживало большинство французов, начали проигрывать — 52% граждан страны хотят, чтобы протестующие наконец ушли с улиц и начали спорить, а не скандалить.