премьерамузей
Московская государственная картинная галерея народного художника СССР Александра Шилова успешно расширилась. Спроектированное "Моспроектом-2" новое здание галереи (точнее, пристройка к старому), вызвавшее столько скандалов и нареканий, завершено и уже приняло первых посетителей. В их число попал ВАСИЛИЙ Ъ-ЛЕПСКИХ.
Новое здание появилось как первая очередь строительства большого бизнес-центра, под который московское правительство выделило угол улиц Волхонка и Знаменка. Других помещений для нужд галереи в грандиозном комплексе не предусмотрено. Однако именно необходимостью хранения живописных даров художника городу мотивировалось высвобождение всей территории, о которой идет речь. При этом не обошлось без эксцессов: был снесен особняк начала позапрошлого века и отхвачен кусок земли, принадлежавший ГМИИ имени Пушкина.
Церемония открытия оказалась удивительно краткой — всего полчаса. Некоторая часть этого срока, правда, ушла на то, чтобы все гости проникли в зал на третьем этаже, где, собственно, все и происходило. Дело в том, что создатели нового здания, по-видимому, явно недооценили степень посещаемости галереи и потому оснастили ее довольно узкими лестницами (три человека разминутся с трудом), а преодолев подъем, нужно было еще протиснуться — с риском быть задавленным — в не слишком широкую дверь зала.
В образовавшейся тесноте и духоте раздались ожидаемые слова Юрия Лужкова о сердечной признательности Москвы за щедрость ее главного портретиста и о том счастье, которого москвичи сподобились с завершением строительства новой галереи. Академик Шилов в ответ тоже произнес слова, которые по сходным поводам говорил не раз: что все картины, созданные не на заказ ("а на заказ я пишу только процентов десять"), и впредь с нежной признательностью будут дариться столице, "пока бьется сердце и в груди пылает огонь". И все захлопали. И Наталья Дурова хлопала, и депутат Василий Шандыбин хлопал, и экс-прокурор Юрий Скуратов, и коллега Илья Глазунов. В качестве некоторого разнообразия живописец, правда, ругнул отсутствовавшего министра культуры: "Самое главное — чтобы искусство нравилось народу. Это основное мерило во все времена. Я вот не понимаю, как это министр Швыдкой говорит, что необязательно настоящее искусство народу нравится. Как это можно быть министром культуры и такое говорить?" Основное мерило в это время грустно кучковалось на улице — в виде толпы пенсионерок, бранящихся с хамоватым милицейским оцеплением посреди множества автомобилей со спецсигналами.
Потом художник преподнес московскому мэру "изображение, мне кажется, его большого бессребренического сердца" (оказавшееся всего-то исполинским букетом), мэр передарил "изображение" матери живописца, у которой как раз был день рождения, и все гости вновь прошли через процедуру протискивания. Только на сей раз протискиваться нужно было в направлении зала этажом выше, где происходил фуршет. Какие слова говорились там, останется тайной, потому что прессу туда не пускали. Какая живопись там повешена — тоже. Исходя из того, что висит в пределах досягаемости, можно, правда, сделать неоригинальный вывод, что творческая манера Александра Шилова изменений не претерпела: вновь и вновь погонные метры узнаваемого шиловского реализма. В ином уголке, правда, вдруг обнаруживается какой-нибудь неказистый "Вид Флоренции" 70-х годов — такой робкий, такой ненавязчивый, такой крохотный по сравнению с окружающей лепотой; но только такие мелочи погоды не делают и новых слов о художнике не провоцируют.
Другое дело — новые интерьеры, в которых все эти дарения висят. Их официальная характеристика, что называется, отточенно афористична: "Классика и современность находят органичное воплощение в залах галереи Александра Шилова". Современность — это, понятное дело, вентиляционные решетки, нескромно разрывающие карнизы. А также бумажные обои "под покраску", покрашенные в большинстве помещений алым цветом, в залах графики — травянисто-зеленым. Классика — это колонны, и притом, конечно, коринфского ордера. Правда, классическим этот ордер никак не назовешь. Авторы не мелочились и, делая коринфскую колонну, то и дело снабжали ее капителью в половину человеческого роста. А потом спохватывались. В результате некоторые колонны выглядят так: коротенький такой столбик, и на него присобачена чудовищная капитель. А рядом, наоборот, колонна длинная, как карандашик, и увенчанная маленьким коринфским же недоразумением. Чуть поодаль — те же гипсовые произведения средних пропорций, только сросшиеся по четыре в пучок. А потолки! Совершенно непонятно, почему владелец галереи устоял перед соблазном открыть в себе монументалиста и не расписал плафоны собственноручно. Город, правда, недосчитался бы тогда дюжины-другой портретов, но это можно было бы потом наверстать. Во всяком случае, и художника, и архитекторов можно поздравить с удачей. Они нашли друг друга — только такая архитектура достойна шиловских картин, только среди таких колонн должны они висеть.