Сальваторе Джулиано
Франческо Рози, 1961
Фото: Galatea Film; Lux Film
Премьера на Берлинском кинофестивале 1962 года «Сальваторе Джулиано» — одна из главных дат в истории кино, день рождения «политического кино». Конечно, политическое — точнее, политизированное — кино явилось сразу после рождения самого кинематографа, но Рози отверг все его вариации. «Джулиано» — не пропагандистский шедевр. Не образчик ненавистного Рози синема-верите, якобы непосредственно свидетельствующего о социальных бедах. Не политическая мелодрама с манихейскими акцентами. Не свидетельство об ужасах войны или репрессий. Даже не реконструкция реальных событий, благо они и поныне не реконструируемы. Рози — опровергая популярную пошлость «мы не врачи, мы — боль» — выступил в роли бессильно-хладнокровного врача, снявшего кардиограмму Италии и клинически точно предсказавшего ход болезни.
Рози — уникум даже среди великанов, составивших славу итальянского кино 1950–1970-х, задохнувшегося от собственного изобильного величия. Ни у кого другого пластический гений так не гармонировал с аналитическим — если не сказать, провидческим — даром, разве что у Брехта. Снимая фильм о сицилийском бандите, расстрелянном 5 июля 1950-го (по официальной версии, карабинерами при задержании, а по неофициальной — убитом чуть ли не во сне предателем), Рози не знал, что не пройдет и 10 лет, как вся Италия превратится в огромную Сицилию. В страну, от министров до уличной гопоты повязанную страхом и омертой, мафиозным законом молчания. Не предвидел «свинцовые времена» уличной гражданской войны между красными и черными бригадами, взрывов в поездах и на митингах, кровавого бала масонских лож, неофашистских заговорщиков и провокаторов всех расцветок. Но все это близкое будущее спрессовано в фильме.
Вопреки всем законам сюжетосложения — вспоминается лишь «Гражданин Кейн»,— фильм не завершается гибелью героя, а начинался с нее. Герой возникает во флешбэках, но именно что возникает — как призрак. Рози не скрывал, что Джулиано как таковой его не интересовал. Он еще при жизни превратился в миф не сицилийского и даже не итальянского, а мирового разлива. То, что на родном острове он слыл «Робин Гудом», не диво: в общем-то, грабить богатых — не доблесть, а простая логика: чего взять с голодранцев. Но через журнал «Лайф» он еще и требовал от Трумэна превратить Сицилию в 49-й штат США. А всемирным секс-символом красавчик-дикарь из деревни Монтелепре стал благодаря интервью добравшейся до его логова журналистки Марии Силианус. Под этим псевдонимом скрывалась Карин Ланнбю, актриса, экс-любовница Ингмара Бергмана, поэтесса, агент то ли шведской, то ли советской, то ли нацистской, то ли всех сразу разведок. И, как любой человек-миф, Джулиано обрел собственную суть и телесность лишь в качестве обнаженного трупа на столе в морге.
Фото: Galatea Film; Lux Film
Фото: Galatea Film; Lux Film
Фото: Galatea Film; Lux Film
Фото: Galatea Film; Lux Film
Странный, однако, удел: быть одновременно мировым мифом и пешкой в чужой игре. Простак, подвизавшийся на черном рынке, подался в горы в 1943-м, застрелив карабинера, застукавшего его с мешком зерна, а через два года был удостоен звания полковника. В перспективе маячили должности шефа полиции и министра юстиции независимой Сицилии. И звание, и перспективы наворожили большие люди, развязавшие в декабре 1945-го забытую, но жестокую гражданскую войну на острове. Блок мафиози, аристократов и политиков-«центристов» развязал ее, чтобы спасти Сицилию от триумфа коммунистов, победителей Муссолини. А добившись желанных преференций, просто «слил» вольных стрелков.
Апофеоз фильма — не сомнительный триумф правосудия на процессе сообщников Джулиано, а самый-самый финал, опровергающий любую надежду на правосудие. Обычная суета сицилийской улочки снята на общем плане. Глухие, не сразу — в отличие от фигурантов фильма — идентифицируемые зрителями звуки выстрелов. Мгновенно рассеивающаяся толпа. И — труп в пыли. Свидетеля, подозреваемого, следователя — какая разница. Важно лишь то, что «спрут» — так окрестят симбиоз мафии со спецслужбами через четверть века — не заметил потери бойца, жив, прекрасно себя чувствует.
Фото: Galatea Film; Lux Film
Фото: Galatea Film; Lux Film
Фото: Galatea Film; Lux Film
Не расставляя акценты, Рози снял и самое громкое из преступлений Джулиано — расстрел в 1947-м первомайской сходки крестьян в Портелла-делла-Джинестра: в горячей пыли остались лежать 14 убитых, включая троих детей, свыше 40 раненых. Казалось бы, какой простор коммунисту Рози для обличения фашистской банды. Но мы, на удивление, не видим, как по толпе палят боевики Джулиано. Рози безукоризненно честен: есть же версия, что стреляли внедренные в банду агенты то ли спецслужб, то ли фашистов. В фильме стреляют сами сицилийские горы, ядовитый островной воздух. Так в реальности и кино «свинцовых лет» люди будут падать, сраженные выстрелами безликих стрелков, появившихся ниоткуда и сгинувших никуда.
Но во вселенной Рози все еще сложнее. Он на стороне убиваемых крестьян, но и на стороне гор тоже: никак не на стороне правопорядка. Погромные облавы в деревнях снимает так, что карабинеры кажутся и наследниками нацистов из «Рима — открытого города» Росселлини, и предвестием карателей-парашютистов из «Битвы за Алжир» Понтекорво, и римских легионеров из «Евангелия от Матфея» Пазолини. На одном и том же средиземноморском театре войны бедных против богатых воспроизводится трагедия противостояния несправедливой справедливости и законного беззакония. С обеих сторон. Без конца. Без исхода. Какая тут политика — чистая диалектическая метафизика.