Фото: Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Из «Записок бывшего цензора» Н. И. Максименко, 1997 год.
В 1954 году я окончила университет. Нас, журналистов, посылали работать по всей стране, в областные и рабочие газеты. Остались в Москве только элитные дети (которых у нас на факультете было немало) да некоторые комсомольские деятели, которые очень активно агитировали студентов ехать на периферию.
Я не была ни комсомольским деятелем, ни дочкой влиятельных родителей, но у меня был двухлетний ребенок, и меня оставили в Москве, в распоряжении Московского Городского комитета партии...
Через некоторое время меня вызвали для беседы, и я получила распределение в Горлит, а конкретно — в Мосгорлит. В Горкоме мне ни слова не сказали о том, что это за учреждение, а я, чтобы не ронять свое достоинство, делала вид, что все знаю.
Так я оказалась работником цензуры. Шел 1954 год. Мне было 22 года. До этого момента я почему-то ни разу не задумывалась о возможности существования у нас цензуры...
Начальник цензуры А. П. Нестеров направил меня работать в отдел изобразительного искусства. Чем он руководствовался? Может быть, тем, что у меня муж художник? Я же с детства безумно любила живопись и была счастлива, что с первых дней своей самостоятельной работы буду иметь к ней касательство. Какое, я, правда, понятия не имела. И я стала называться политредактором отдела изобразительных искусств.
Начинающий политредактор проходит в цензуре как бы период ученичества, т. е. он прикрепляется к какому-нибудь опытному цензору и всюду, как тень, ходит с ним и наблюдает его работу. Время периода ученичества неопределенно. Видимо, зависит от охранительских способностей ученика...
Так чем же занимался изоотдел цензуры?
Для начала скажу: все, нарисованное художником, слепленное скульптором, сработанное ремесленником, все, абсолютно все утверждалось цензурой. Живопись, от невинных натюрмортов до портретов вождей, станковые офорты, гравюры, изделия Палеха, Федоскино, дымковские игрушки, плетеные корзиночки и лапти, выставки детских рисунков, театральные афиши и программки, пригласительные билеты и пр. и пр.
Неисчислимые натюрморты, которые закупали клубы, столовые, дома отдыха, больницы, санатории,— все сирени и пионы имели на обороте холста маленький кружочек с индивидуальным номером цензора.
Неопытная и неискушенная ученица цензора невольно задает вопрос: «А зачем все это проверять? Что может быть "анти", например, в шкатулках Палеха, букетах сирени или офортах с ленинградскими пейзажами?»
И опытный искушенный цензор рассказывает устрашающим шепотом: «Знаешь, какие были ужасные случаи! Например, на палехской коробочке был изображен враг народа Тухачевский, а на невинном натюрморте с сиренью в качестве реквизита художник нарисовал рядом с вазой книгу врага народа Петра Орешина, а на пейзажном офорте был изображен закрытый НИИ» и другие прямо-таки ужасающие истории. И все это происходило в 54–55-м годах, т. е. спустя два года после смерти Сталина...
Организации Союза художников, где цензура принимала художественную продукцию, были разбросаны по всей Москве. Чаще всего нам приходилось бывать на комбинате графики на ул. Куйбышева, на маленькой площади наискосок от Торговой палаты. Через этот комбинат десятки тысяч организаций закупали портреты членов ЦК и выдающихся деятелей партии. Портреты эти украшали все учреждения, от министерства и главка до больницы, рынка и любой артели. Причем портреты не репродуцированные и не фотографические, а обязательно оригиналы, выполненные художниками. Теперь прикиньте, сколько же уходило на эту работу государственных, а проще сказать, народных миллионов!
Для цензора прием этих портретов был самой невыносимо занудной и вместе с тем очень ответственной работой. Полтора-два десятка лиц с одинаково величественным выражением, размноженные в гигантских, чудовищных количествах! Невозможно смотреть, а не смотреть, отвлечься никак нельзя, вдруг да какой-нибудь вождь появится на стене с перекошенной улыбкой или с незапланированным выражением глаз...
Скучно было цензору рассматривать эти портреты, а каково художнику их рисовать! Правда, те художники, которые шли на это, получали хорошие деньги. Повторяю, народные денежки.
(на фото — плакат «Ленин-Сталин» с обнаруженной ошибкой: китель Сталина с застежкой на женскую сторону; 1950-е годы)
О правилах изображения первых лиц государства и появлении традиции украшать их портретами служебные помещения — текст «Чтоб никто высоких портретов неистового мастерства не имел»