Одна из самых самобытных и интересных российских исполнительниц, по мнению «Коммерсантъ Стиль», певица Муся Тотибадзе, наконец-то выпустила дебютный альбом. «Мальчик» стал, пожалуй, лучшим русскоязычным поп-альбомом этого года. Еще одна заметная работа Муси — ее роль в спектакле «Сказка про последнего ангела» Андрея Могучего в Театре наций. Эта постановка поражает своим стильным визуальным рядом, актерским составом (в частности, в спектакле задействованы Лия Ахеджакова и Виктория Мирошниченко, сыгравшая в «Дылде» Балагова) и запоминающейся музыкой. В интервью «Коммерсантъ Стиль» Муся рассказала о своих любимых спектаклях, стратегии и почему ее привлекают мужские костюмы.
— Недавно вышел твой сингл «Кто остановит этот дождь», который, как я понимаю, ты доводила до ума полгода, и клип на эту композицию. Складывается впечатление, что у тебя какой-то особенный ритм работы. Ты совсем не спешишь быстрее выстрелить с новым материалом.
— Да, песню «Кто остановит этот дождь» мы писали и переписывали полгода. Наверное, я бы хотела, чтобы скорость моей производительности была выше, и я работаю над этим. Но пока вот так.
— А у тебя есть продюсер? Или человек, который бы отвечал за твой «тайм-менеджмент»?
— Продюсера у меня нет. Но есть команда людей, с которыми мы вместе разделяем ответственности. Есть люди, которым я доверяю какой-то спектр задач, но часто сама все контролирую. Есть также лейбл, с которым я сотрудничаю. У каждого свои задачи.
— Иметь продюсера уже не современно?
— На данном этапе я не нашла такого человека, кто мог бы мне помочь больше, чем я могу сама. Мне кажется, у нас в принципе проблема с индустрией, не только музыкальной. Я и про кино, и про театр. Мало профессионалов, что очень грустно. И то что предлагают люди, с которыми я встречалась по поводу продвижения своего контента, очень смешно все выглядит.
— Какие-то совсем устаревшие методы?
— Устаревшие или просто те, которые не подходят мне по каким-то идеологическим соображениям. Может быть, это походит на паранойю, но я все контролирую, любой выход, слово, звук. Все, что происходит у меня, должно быть согласовано. Есть какие-то вещи, конечно, которые я доверяю своим менеджерам, но в основном я все координирую. Вот это, наверное, и называется: сам себе продюсер. Безусловно, команда важна, это люди, которые совпадают со мной группой крови, без них бы я не справилась. Но контроль никто не отменял, потому что один раз ты промахнулся, и все полетело кубарем! Не потому, что люди плохие, а потому что ты иначе чувствуешь, чем они.
— У тебя есть стратегия?
— Помнишь видео — «С самого начала у меня была какая-то тактика, и я ее придерживался». (Смеется.) Четкой стратегии у меня нет. Каждый раз это эксперимент, прощупывание. Иногда включается собачья чуйка, которая не подводит. Я вчера смотрела интервью своего брата (брат Муси Тотибадзе Антон — известный художник.— «Коммерсантъ Стиль»), который сказал: «Я не коммерс, я художник». Это очень точное определение. «Коммерс» может позволить думать про стратегии, вести статистики и т. д., но не художник. Когда мне говорят, что я должна каждые два месяца выпускать новые песни, чтобы быть на плаву, сразу хочется выстрелить в голову. Я так не умею. При этом я понимаю, что такой темп действительно позволяет людям зарабатывать деньги, чтобы делать контент. То есть ты должен реально существовать в какой-то определенной системе координат, но у меня это не очень получается даже с точки зрения тайминга. Например, для последней песни я пять раз переделывала вокал. Я слушала ее, и так бывает, что одно слово может просто все уничтожить. Здесь, конечно, хочется поблагодарить гениального саундпродюсера Ваню Лубенникова, он очень точно чувствует. Это такое... (мне не нравится слово «творчество»), такое дело: бывает, открывается портал, и ты пишешь, пишешь, а бывает так, что ты сидишь, и не формулируется. А потом через пять лет слышишь эту песню и думаешь, что это вообще надо удалить с земли.
Фото: Пресс-служба Театра Наций / Ира Полярная
— И в композиции, и в спектакле «Сказка про последнего ангела», премьера которого состоялась в Театр наций в ноябре, чувствуется атмосфера из фильмов Дэвида Линча. Ты фанат этой эстетики?
— Со спектаклем абсолютно мистическая история, я все время думаю, куда еще он заползет. Я впервые работала с Андреем Анатольевичем Могучим. Бесконечное очарование этим человеком. Для меня это сильнейший опыт. Когда мне предложили роль, у нас шла подготовка к презентации моего первого альбома «Мальчик». Был такой сумасшедший график, я понимала, что просто не вывезу. Но все же пришла познакомиться. Так случается, некоторые вещи, которые я очень сильно хочу, меня не хотят. И я искренне в тот момент не понимаю, почему это со мной сейчас не происходит. А когда чуть отпускаешь, расслабляешься, думаешь, что, может, не надо, Господь дает тебе все и больше. И как только я отпустила полностью мысль о том, как сильно хотела бы поработать с Андреем Анатольевичем, мне говорят: «Не хотите ли познакомиться?» Я отвечаю, что невероятно благодарна, но не могу. И все равно прихожу на встречу. Первое, что я тогда сказала: «Мне очень нравится, что вы делаете, но я не могу, правда, никак».— «Сколько у тебя есть дней?» — «Вы смеетесь? Из-за подготовки концерта — ну максимум дня три-четыре свободных!» — «Три дня нам хватит».
Тут я и поняла: надо брать, потому что самое утомительное в театре — это репетиционный блок. В итоге мы все равно долго репетировали, летом спектакль не выпустили, и все перенеслось на ноябрь.
— Чем тебя очаровал Могучий?
— Никто так не думает в современном мире, как он, в нем сошлось все, что мне нравится: доброта, такая чуткость, его мысли, ассоциации. Боюсь что-то пошлое наговорить, потому что это все даже ни на секунду не близко к оригиналу. Для меня этот проект — настоящее откровение. Даже когда нет моих сцен в спектакле, я все равно сижу за сценой и где-то плачу, где-то смеюсь. Я не могу оторваться, смотрю и думаю: господи, как это вообще можно было придумать. Визуально спектакль невероятно решен, художник — волшебная Маша Трегубова, нет конкретного слова в моем лексиконе, которое это могло бы описать. И красиво, и некрасиво, там очень точные образы, это важнее всего. Полутона, которые очень круто выстроены благодаря талантливой режиссуре.
— А музыкальная часть, случайно, не твоими песнями инспирирована?
— Нет, конечно. (Смеется.) Меня поразило, когда люди стали уходить со спектакля после избиения старика в палате. Я могу понять, почему. Даже моя мама сказала: «Я так плакала». Ты плачешь не потому, что это как-то жестоко и ужасно, а потому что так оно, к сожалению, и есть в жизни. В этом спектакле много правды, в лоб. «Вы обалдели? Так нельзя!» И ничего не приукрашено. Я считаю, что мне бесконечно повезло оказаться в этом проекте.
— В третьем акте ты буквально паришь над сценой и еще и поешь. Расскажи, как технически это решено?
— Это ужасно неудобно, у меня есть специальный пояс для этой сцены. Я весь полет думаю, как бы с ума не сойти. Зато мне монтировщики присылают потом после премьеры такие фотографии — ракурс снизу! Ну хоть чем-то ребят порадовать. (Смеется.)
Фото: Пресс-служба Театра Наций / Ира Полярная
Фото: Пресс-служба Театра Наций / Ира Полярная
— Это экстрим, конечно.
— В ГИТИСе, где я училась, у тебя не то что никто не спросит, удобно тебе или нет, а наоборот, еще скажут «ты можешь здесь на голове побегать», а потом «слушай, я принес пауков, сожри пауков, можешь прыгнуть с потолка, вот только приземлись на левое ухо». И ты такой: а-а... А тебе: «Ты чего, не можешь?» Конечно, могу! Я относительно недавно окончила институт, два года назад. Так что я вообще готова на все. В нашем спектакле тоже собралась такая команда, как целая семья, где все тоже были готовы на что угодно. Бывают другие режиссеры, которые не располагают к этому, ты откровенно не хочешь делать для человека ничего.
— Ты же еще и на гироскутере ездишь во время спектакля. Как ты вообще все это освоила?
— Первые разы я все время падала, кубарем скатывалась, просто выйти, чтобы не упасть, было челленджем. Намного больше, чем разбитые коленки, меня удивляла реакция Могучего. Он так нервничал: «Почему она падает, сделайте ей пошире юбку, еще шире!» Он очень нервничал, если кому-то некомфортно было или неудобно. Потому что он, видимо, так привык, чтобы всех обволакивало теплом.
— Ты играешь в одном спектакле с Лией Ахеджаковой. Тоже очень теплый человек.
— Я просто наблюдала, как она работает, что говорит, и она меня поразила своей непосредственностью и волнением. Она, легендарная, историческая, спрашивает у режиссера: «Что сделать, Андрей, куда идти?» Она сидела перед спектаклем и говорит: «Я просто в панике, я вообще не помню, что делать». А я, в свою очередь, думаю: «Такой артист может и не волноваться». А она очень трогательно нервничала. Я страшно благодарна, что встретила всех этих людей. Они меня поразили разными своими качествами, профессиональными и человеческими. Мне кажется, что что-то очень важное получилось у всех. Надеюсь, что спектакль проживет очень долго. Я очень рада такой роли.
— А как ты попала в Театр Наций? С чего началась ваша история отношений?
— Началось все со спектакля «Синяя синяя птица» Олега Глушкова. Олег Игоревич у нас в ГИТИСе преподавал, клипы с нами делал. В общем, знакомы были. Когда он сказал, что меня пригласят на кастинг этого мюзикла, подумала, что он шутит. Я чудовищно там показалась. А потом оказалось, что они меня утвердили. Потом я перестала играть этот спектакль, а позже меня позвала наш педагог Светлана Васильевна Землякова в свой спектакль на малой сцене Театра наций «Любовницы».
Фото: Пресс-служба Театра Наций / Ира Полярная
— А в кино звали?
— Зовут иногда, но я какого-то принца жду. Хочется, чтобы мне было очень интересно, чтобы было оправдано.
— Назови пять спектаклей, на которых ты сама побывала и которые могла бы посоветовать.
— «Завещание Чарльза Адамса, или Дом семи повешенных» Олега Глушкова. Гениальный спектакль. «Дыхание» Марата Гацалова. У Погребничко в театре Около дома Станиславского спектакль «Вчера наступило внезапно, Винни-Пух, или Прощай, "Битлз"». В «Практике» — спектакль «Гипнос» тоже Глушкова. Ну опять-таки, «Любовницы».
— Ты как-то говорила, что тебе близки диско-дивы. Что-то изменилось?
— Сейчас мне больше нравится аскетизм в нарядах. Хотя конфетти, блестки я по-прежнему обожаю. Это патология какая-то. Тут что, не будет конфетти? Никакого концерта не будет! (Смеется.)
— Как на концерте Arcade Fire?
— Да! У них очень нарядная музыка. Это искусство радости, гедонизм. Мне нравится это, потому что в жизни мы все равно не можем себе какие-то вещи позволить. В силу каких-то своих зажимов не могу все время ходить с накрашенным лицом или с какой-нибудь экстравагантной прической. Конечно, на сцене есть какая-то сублимация. Почему бы и нет? Сейчас меня больше привлекают мужские костюмы, вообще мужская одежда, как у Патти Смит. Это так сексуально, ты не можешь оторвать взгляд. Скромность, мне кажется, невероятно сексуальна.