Живые и мертвый
Михаил Трофименков о «Прощании со Сталиным» Сергея Лозницы
«Прощание со Сталиным» — монтаж хроники, не вошедшей в реквием по Сталину «Великое прощание» 1953 года. Для режиссера Сергея Лозницы это очередная глава многосерийной саги о толпе, начатой бытовой зарисовкой о людях в ожидании автобуса «Пейзаж» (2003). И еще высказывание о Сталине и его эпохе, вступившее — в силу особенностей режиссерского взгляда Лозницы — в противоречие с его идеологией
Фото: Atoms & Void; Studio Uljana Kim; Nutprdukce
Фото: Atoms & Void; Studio Uljana Kim; Nutprdukce
Практику умеренно авторского монтажа материала, по техническим причинам выпавшего из советских документальных фильмов, Лозница освоил в «Блокаде» (2005) и продолжил в «Процессе» (2018) о процессе «Промпартии». Работу над «Прощанием со Сталиным» (международное название — «Государственные похороны») он и его команда проделали огромную. С 6 по 9 марта 1953-го 200 операторов сняли 100 тыс. метров похоронной хроники в СССР и 10 тыс. метров в странах народной демократии. Фильм «Великое прощание» (Григорий Александров, Сергей Герасимов, Илья Копалин, Елизавета Свилова, Ирина Сеткина, Михаил Чиаурели), в прокат не вышедший в силу извивов борьбы за власть в послесталинском руководстве, длился божеские, но чудовищно скучные 74 минуты. Метраж «Похорон» Лозница довел до 135 минут, что увлекательности траурным митингам в Ямало-Ненецком автономном округе никак не добавило.
Авторский вклад в монтаж минимален: честная, архивная работа. Есть два заметных исключения. Великолепная идея сопроводить финал — часовые у Мавзолея уже не Ленина, а Ленина — Сталина — «Колыбельной» Матвея Блантера и Михаила Исаковского: «Завтра проснешься — и ясное солнце / Снова взойдет над тобой… / Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек, / Спи, мой звоночек родной». Инверсия неожиданная. Сталин — не «отец народа», а усталый сыночек, которого страна ласково баюкает.
Вторая находка — финальные титры с феерическими цифрами жертв сталинской эпохи: 42 млн человек. С такими противниками, как Лозница, товарищу Сталину и сторонников не надо: Сталин и так слишком за многое ответственен, чтобы безоглядно баловаться статистикой.
Фото: Atoms & Void; Studio Uljana Kim; Nutprdukce
Фото: Atoms & Void; Studio Uljana Kim; Nutprdukce
Фото: Atoms & Void; Studio Uljana Kim; Nutprdukce
Фото: Atoms & Void; Studio Uljana Kim; Nutprdukce
Ссылаться на комментарии режиссеров к фильмам не всегда корректно. Но Лозница — не просто режиссер, а теоретик, философ документалистики. Обладая крайне дисциплинированным мышлением, по поводу «Похорон» он говорит шокирующие вещи. О человеке — «стадном животном», об испанце Дельгадо, вживлявшем электроды в мозг обезьяны, что приводило ее в состояние страха и истерики, передававшееся всему стаду. О «человеческой руде», из которой Сталин «достал то, что он достал».
Это — суть философии Лозницы: все общественные порывы и коллективные эмоции сводятся к физиологии. Социальные, политические, исторические резоны не значат ничего. Человек, и тем более человеческая масса,— руда. Но есть сверхчеловеки, неизвестным, по словам Лозницы, способом вживляющие в коллективный мозг электроды.
Доведенный до абсурда позитивизм XIX века, когда его исповедует документалист, одновременно считающий себя — как Лозница — политическим режиссером, чреват когнитивным диссонансом. Позитивист не может придерживаться никакой идеологии. Не может сочувствовать никакому стадному порыву. Лозница же разделяет — в своих комментариях — толпы, которые неустанно снимает или монтирует последние годы, на правильные и неправильные. Ленинградцы («Событие», 2015), строящие баррикады в августе 1991-го, и «майдановцы» («Майдан», 2014) — правильные. Празднующие День Победы в Трептов-парке («День Победы», 2018) или оплакивающие Сталина — неправильные. Хотя физиология толпы в любом случае одинакова.
Этот диссонанс — достоинство кино Лозницы, ярко проявившееся в «Похоронах». Коллективный герой — стадо для него, но не для зрителя, понимающего, что историческое событие существует только в контексте. Что человек, конечно, тростник, но мыслящий. Лозница может презирать русских берлинцев и паломников к гробу Сталина, но зритель вычитывает в их лицах свои смыслы. Да, как и Лозница, в зависимости от своего мировоззрения — но не вопреки ему. Но в любом случае вычитывает пережитое, восторги, разочарования. Видит в людях — в любых обстоятельствах — человеческое.
«Похороны» интересны именно как коллективный портрет советских людей 1953 года. Рыдающих или всматривающихся в лицо Сталина, словно желая убедиться в его уходе. Корявых или рафинированных. Все помнящих: и 1937-й, и Сталина в солдатской шинели на Мавзолее 7 ноября 1941-го. Лозница же, словно инопланетянин, у которого вместо зрачков — кинокамеры, зрителю в этом не препятствует.
Он даже корректирует дефекты советской пропаганды, с конца 1940-х утратившей эмоциональность. Александров со товарищи затягивал в бюрократический корсет потрясение, пережитое человечеством при смерти не человека, не политика, а эпохи, ну, или «Хозяина». Выстраивал, как классицисты, из тел корейских солдат, берлинских монтажников, нефтяников Каспия идеальные, геометрические композиции. В «Прощании» человеческих всплесков почти не было. В «Похоронах» достаточно вспомнить план хотя бы с пожилым офицером, проносящим ребенка на плече мимо гроба Сталина и ткнувшимся лицом в детское пальто.
Вылетели из «Прощания» и были восстановлены Лозницей кадры с художниками и даже одним скульптором, жадно набрасывающими черты воскового лица. Восстановил он и кадры скорбящих близких. Тех, для кого Сталин — не Отец, а отец. Некрасивый, дрожащий профиль генерала Василия. Хрупкий — чистая гимназистка — силуэт Светланы среди телес политбюро.
Из «Прощания» вообще вычеркнуты любые эмоции сильных мира сего. Теперь мы видим, как сглатывает слезы маршал Рокоссовский: драгунская стать автоматически ставила его в центр любого кадра. Битый-ломаный в ежовских тюрьмах, командовавший Парадом Победы, переживший два покушения. Видим, как тыкается куда-то не туда — охрана поправит — у гроба седая красавица Долорес Ибаррури. Как дергается в нервном тике щека маршала Ворошилова на Мавзолее. Да, их не нужно жалеть, ведь они никого не жалели, но оказались тоже людьми. Что делать с этим парадоксом позитивисту Лознице — неизвестно.
В прокате с 5 марта
