Встает проклятьем заклейменный

Корреспонденты "Ъ" приехали свергать Эдуарда Шеварднадзе

революционная ситуация


Вчера специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ и фотокорреспондент Ъ ВАСИЛИЙ Ъ-ШАПОШНИКОВ в составе многокилометровой колонны революционеров, возглавляемых Михаилом Саакашвили, въехали в Тбилиси со стороны Гори для того, чтобы совершить бархатную революцию.

       Мы уехали в Гори из Тбилиси вчера рано утром, чтобы встретить там колонну сторонников Михаила Саакашвили. Он, в свою очередь, уехал в этом направлении накануне вечером, сразу после объявления итогов выборов, чтобы сколотить команду единомышленников (см. вчерашний номер Ъ).

       В Гори шел снег с дождем. На улицах почти не было людей. В центре города около памятника Сталину молодой полицейский сказал, что вообще-то слышал, что проездом будет господин Саакашвили, но ни в чем не уверен. Я поговорил и с другими жителями города. Они, похоже, тоже до конца не верили, что ему удастся поднять их на народное восстание. Хотя, надо сказать, все без исключения искренне и активно сочувствовали ему. Даже молодой полицейский не удержался и сказал мне:

       — А знаешь, братуха, Миша в чем-то прав.

       Наконец на этой же площади мы познакомились с одним из местных лидеров "Национального движения", Кахой Ройнишвили, который занимался организацией восстания непосредственно в Гори. Он сказал, что уже подъезжает автобус с революционерами из Цхинвали. До приезда колонны Саакашвили из Кутаиси у нас было часа два, и мы зашли Дом-музей Сталина (вождь, как известно, родился в этом городе). Музей работал. Не было света и отопления. Посетителей, похоже, тоже давно не было, поэтому билеты стоили дорого. За эти деньги в Тбилиси можно всю ночь гулять в клубе (без спиртного). Разрешалось фотографировать, но за каждый снимок надо было заплатить полдоллара. И, спрашивается, за что? Со всех стен на нас глядел отец народов. В каждом зале стояли его бюсты. Одна комната была круглой и совершенно темной. Служительница музея за руку привела меня в центр этой комнаты и включила фонарик. Резкий свет выхватил прямо у меня из-под ног посмертную маску Иосифа Сталина. Пучеглазый вождь разглядывал меня снизу вверх как-то сконфуженно. На него это было не похоже. А может, он боялся, что я нечаянно наступлю на него. Я это и хотел сделать, но служительница так же неожиданно погасила фонарик, снова взяла меня за руку и вывела из комнаты.

       Тем временем к музею на своей "Ниве" подъехал Каха Ройнишвили и сообщил, что колонна Миши Саакашвили не станет заезжать в Гори, так что мы присоединимся к ней на трассе. Мы выехали из города и, вырулив на трассу, увидели автобус, вокруг которого, размахивая разноцветными знаменами, стояли, бегали и прыгали люди. Это и были его подопечные из Цхинвали. Парни, по их словам, готовы были идти до конца.

       — Да с кем там воевать-то? — с презрением спросил меня Бадри, грузин, на днях подъехавший в Цхинвали из Ташкента.— С ребятами из Аджарии? Кто они и кто мы? Они же сразу убегут, как только нас увидят!

       — А с Шеварднадзе? — спросил я.— Что, не противник?

       — Этот вообще доигрался! Просили его по-хорошему уйти. Не хочет. Уйдет по-плохому.

       Бадри, таким образом, неплохо владел революционной риторикой. Мы зашли с ним автобус, старенький "ЛиАЗ". Там сидели еще несколько человек. Ни у кого из них я не увидел оружия. Это, конечно, не значило, что его у них не было.

       — А ты думаешь,— продолжил я разговор с Бадри,— что у вас достаточно сил, чтобы он ушел по-плохому? Много вас?

       — Вот теперь ты задал хороший вопрос. Не знаю я,— как-то жалобно ответил он.

       Тут ему с заднего сиденья поднесли стакан красного вина. Я оглянулся. Там стояла сорокалитровая бутыль.

       Друзья Бадри в это время с флагами выскакивали на дорогу. Проезжающим машинам они кричали: "Са-карт-ве-ло!" ("Гру-зи-я!"). Из машин одобрительно сигналили в ответ.

       Тут подошел Каха и озабоченно сказал, что ему только что позвонили: колонна на подходе и хочет все же зайти в Гори на короткий митинг. Нам надо было ехать обратно. Потом Кахе снова позвонили, и мы опять сменили направление.

       — Минут через десять будут здесь,— неожиданно торжественно сказал он.— Смотрите и запоминайте этот момент.

       Я вышел из автобуса. Дорогу было видно километра на четыре. И по всей по ней в уже сгущающихся сумерках, насколько хватало глаз, двигалась колонна. В ней были "Рафики", "Газели", автобусы и легковые машины. Из окон торчали флаги. Люди в машинах размахивали ими и громко кричали. Все машины шли с зажженными фарами. Невозможно было сказать, сколько людей в этой колонне. Ясно было только, что мне и правда предстоит это помнить.

       Грузины из нашего автобуса словно сошли с ума. Они прыгали друг на друга и колотили товарищей флагами по головам. Вся эта армада двинулась в Гори. Каха сказал, что колонна уже растянулась на восемь километров. И все подходят и подходят новые машины. Митинг в Гори на самом деле нужен был, чтобы подождать их.

       Грузинское буйство продолжалось и дорогой в автобусе. Ребята с восторгом пили за победу, и один из них уже спал на сиденье возле бутыли с вином, которая стремительно опустела где-то на четверть.

       Мы въехали в Гори. Я увидел, что на улицах вдруг появилось очень много людей. Они стояли на обочинах дороги и приветствовали колонну. Кто-то аплодировал. Кто-то кричал. У кого-то в руках были флаги. Две женщины, обнявшись, плакали. Один мужчина перекрестил наш автобус. Из дома выбежал старик и вынес какие-то лепешки. Городок, еще полчаса назад полумертвый, вдруг ожил, пришел в себя и зажил фронтовой жизнью. Наши грузины в автобусе по-прежнему испытывали огромное возбуждение. Похоже, у них было впечатление, будто они уже возвращаются с войны. Один молодой парень украдкой вытирал слезу.

       Колонна встала на центральной площади у памятника Сталину. Все машины даже не смогли зайти в город, и большая часть осталась ждать на трассе. Люди и машины заполнили всю площадь. Очень быстро начался митинг. Звиад Дзидзигури, один из лидеров "Национального движения", как и мой новый знакомый Бадри, говорил, что Шеварднадзе доигрался. Вальтер Цуркая, бывший политзаключенный, сидевший семь лет при Шеварднадзе за измену родине и недавно вышедший на волю, начал перечислять, сколько городов и деревень восстали и едут сокрушать режим Шеварднадзе: Кутаиси, Зестафони, Цхалтубо... Очень долго перечислял, и все-таки из толпы без конца дополняли его.

       Я спрашивал, едет ли в колонне Михаил Саакашвили, но никто не мог мне толком ответить.

       — Он может присоединиться в любой момент. Такой человек! — объяснил один.

       — Он здесь, в толпе? — сказал другой.

       — Он там, где надо,— уверенно ответил третий.

       Все это указывало на то, что если бы даже с Михаилом Саакашвили, не дай Бог, случилось бы какое-нибудь несчастье, народная память сохранила бы ему жизнь в вечности. Точно так же до сих пор говорят про Робина Гуда.

       Между тем когда я в какой-то момент обходил митинг, то вдруг увидел, как со спины Иосифа Сталина подъехал темно-синий новенький внедорожник "УАЗ" и из него вышел Михаил Саакашвили в сопровождении нескольких телохранителей с микрофонами в ушах. Они действовали очень профессионально, в одно мгновение сделав проход в толпе.

       Михаил Саакашвили поднялся на трибуну. Я увидел харизматичного лидера. Каждое его слово вызывает стон восторга. Люди даже не понимают, что он говорит. Их это совершенно не интересует. Им достаточно ощущать, что он с ними, а тем более видеть его своими глазами.

       На самом деле Михаил Саакашвили говорил интересные вещи. Так, он заявил, что Шеварднадзе только что назначил повторные выборы, но никого это уже не интересует. Он сказал, что на площади перед парламентом дежурит кучка предателей из Аджарии в три сотни человек и что эту кучку в мгновение ока сметет волна народного гнева. Между тем я-то видел, что на площади дежурят по крайней мере несколько тысяч человек. Но господин Саакашвили хотел укрепить и без того сильнейший боевой дух своих людей. У него все получалось.

       — Вперед! — крикнул он.— Он уйдет, когда мы придем!

       Ни у кого, конечно, не возникало вопросов, кто уйдет.

       Все расселись по местам. Сам Саакашвили тоже вошел в автобус и встал у лобового стекла. Перед тем как он зашел, я спросил его:

       — Когда вы планируете начать восстание?

       Он с недоумением посмотрел на меня:

       — Оно уже идет! Вы что, не видите?

       — Я имею в виду Тбилиси,— уточнил я.

       Он подумал и ответил:

       — Всегда успеется.

       Мы снова сели в автобус и поехали в Тбилиси. Я думал, что колонна будет двигаться очень медленно и приедем мы, может, к утру. Но машины шли на очень хорошей скорости, и мы преодолели 70 километров всего-то часа за три. Ни на одном из четырех полицейских постов нас не остановили. На двух полицейские приветствовали нас.

       Грузины в нашем автобусе за эти три часа успокоились и некоторые даже уснули. В бутыли на донышке еще было.

       На въезде в Тбилиси проснулись все. Все повторилось, как и в Гори. По сторонам дороги стояли люди и приветствовали колонну. Только их было, конечно, во много раз больше, чем в райцентре. Казалось, весь город вышел встретить своих освободителей.

       Я предполагал, что уж в городе-то колонна точно сразу встанет. Но ничего подобного. Через полчаса мы были в самом центре, на площади Свободы. Здесь и встали. Метрах в двухстах от нас — канцелярия президента. В полукилометре — парламент с митингом аджарцев. Два лагеря теперь отделяют несколько автобусов, которые поставили на проспекте Руставели революционеры Саакашвили. Они неожиданно трезво сказали, что им пока не нужно лишних проблем.

       Настоящие проблемы должны начаться сегодняшним утром у Эдуарда Шеварднадзе. Михаил Саакашвили сразу по приезде выступил по телеканалу "Рустави-2" в прямом эфире и призвал всех людей доброй воли прийти рано утром на площадь Свободы и разобраться наконец с ненавистным режимом. Судя по тому, как встречали нашу колонну в Тбилиси, этот призыв найдет в сердцах тбилисцев благодарный отклик.

       А Каха тем временем сказал своим бойцам в автобусе, что приказ пока такой: всем вольно, с площади никуда не уходить, устраиваться на ночь и отдыхать до особых распоряжений, но не расслабляться. А подумав, даже ввел в автобусе сухой закон. Бойцы с пониманием отнеслись к новой вводной и потянулись на площадь по неотложной революционной нужде.

АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...