Приговор короткий

27 мая 1935 года приказом наркома внутренних дел СССР для внесудебного рассмотрения дел были созданы областные тройки НКВД. В тройку входил начальник местного Управления внутренних дел или его заместитель, начальник управления милиции и начальник отдела УНКВД, который готовил соответствующее дело. Зачем понадобились тройки? Что мешало чекистам пропускать дела через суд?

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Леонид Млечин

Незадолго до памятного приказа назначенный наркомом внутренних дел СССР Генрих Григорьевич Ягода, собрав оперативный состав, распекал подчиненных за плохую работу:

— Я уверен, что вы все даже не знаете процессуальных норм. Вы даже не знаете, что нам дозволено и что нет. Есть закон о правах прокурорского надзора. Знаете ли вы его? Нет, не знаете. Сидит арестованный специалист, а работает над ним уполномоченный, который ничего не понимает, фабрики и завода он вообще не видал. «Для меня, по существу, безразлично, можешь и не сознаваться,— говорит он,— все сознались, показания дали, но если расскажешь, может быть, и помилуют». Вот, например, Леванов при допросе дал заключенному документ: «Если ты сознаешься, я тебя пощажу»...

В своем кругу Ягода был откровенен:

— Неуменье вести следствие и отсутствие улик приводило к тому, что систематическая, терпеливая и тщательная работа по изобличению арестованного изо дня в день подменялась общими уговорами сознаться. Это прямое нарушение процессуальных норм, и дает почву для отказа осужденного от своих показаний и опорочивания следствия. Были у нас и случаи подлога следственных документов, протоколов допросов, обвинительных заключений.

Когда создавали НКВД, то упразднили ведомственную судебную коллегию, которая сама выносила приговоры. Все дела по расследуемым преступлениям чекистам предстояло отправлять в суд.

Нарком Ягода предупредил своих оперативников, что произойдет:

— Раньше оперуполномоченный, начальник отделения рассуждали так: закончил дело, доложил коллегии, приговор получил. Сейчас положение иное. Сейчас будет суд, и представьте, что дело в суде не пройдет, то есть суд оправдает обвиняемых. Ведь может суд допустить ошибку, тем более что суды у нас еще не окрепли.

Оправдали? По ошибке!

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Нарком искренне сказал, что суд может кого-то оправдать только по ошибке!

Страна привыкла: при советской власти закон — нечто показное, предназначенное для широкой публики. В отличие от реальной воли начальства, которая устно излагается подчиненным в тиши кабинетов. Или в письменном виде рассылается доверенным лицам по узкому списку. Суду и прокуратуре отвели оформительскую роль — завершить работу, начатую чекистами.

С 1917 года партийные юристы объясняли, что политическая целесообразность важнее норм формального права, а судьи должны полагаться на революционное чутье.

В 1927 году на заседании комиссии Совнаркома (правительство) и ВЦИК (законодательный орган) по карательной политике представители ведомства госбезопасности изложили свою точку зрения: милиция заражена «взяточничеством, пьянством, дебоширством», а судейский корпус кишит «бывшими белыми офицерами и старыми чиновниками». Уголовно-процессуальный кодекс — непозволительная роскошь, юридические тонкости рабочему человеку непонятны. Уголовно-процессуальный кодекс следует отменить, а преступников-рецидивистов уничтожать...

Как работали в «шарашками» ученые, привлеченные за вредительство

Но в 30-е курс изменился. Идеи отмирания государства, судов и законов отвергли как «левацкие перегибы». Сталину важна была видимость законности, когда Конституция формально почитается как святыня, а фактически делается то, что нужно власти.

Ключевой фигурой стал Андрей Януарьевич Вышинский, назначенный прокурором СССР. Он в юности примкнул к марксистам, принял участие в революции 1905 года, даже состоял в боевой дружине, которая расправлялась с теми, кто сотрудничал с полицией. Вышинский участвовал в убийстве двух полицейских провокаторов. Его дважды арестовывали, но судили по незначительной статье — «произнесение публично противоправительственной речи».

Когда он сам станет прокурором, то не повторит ошибки царского правосудия, не позволит обвиняемым уйти от тюрьмы, лагеря или расстрела только потому, что следствие не нашло доказательств вины.

Прирожденный юрист, разносторонне одаренный, с блестящей памятью, он угадал сталинское желание придать репрессиям законный характер, поэтому в Москве провели серию показательных процессов. На них приглашали иностранных дипломатов и журналистов, чтобы они увидели и услышали, как обвиняемые признают все предъявленные им обвинения.

Прокуратуре поручили надзирать над предварительным следствием и за законностью судебных заседаний. Прокуратуру поставили над судом. В районе, городе, области прокурор — власть, он член бюро райкома, горкома, обкома. А судьи в этой иерархии — никто. В номенклатуру входили только члены Верховного суда. Они назначались решением оргбюро ЦК, им полагались вертушки (аппарат правительственной связи), право пользоваться кремлевской медициной и столовой лечебного питания (получать паек).

Подпись в альбоме

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Но нарком Ягода знал своих подчиненных, они трудились так, что дела в суд предпочитали не носить. Арестованных заставляли подписывать протоколы допросов с показаниями, полностью придуманными следователями. Степень достоверности значения не имела... Вот и понадобились тройки, которым для вынесения обвинительного приговора доказательства и не требовались.

А вскоре тройки пригодились для «большого террора», которому соблюдение любых формальностей только мешало.

На пленуме ЦК в июне 1937 года с докладом выступил новый нарком внутренних дел Николай Иванович Ежов. Он сказал: «Существует законспирированное контрреволюционное подполье, страна находится на грани новой гражданской войны, и только органы госбезопасности под мудрым руководством Иосифа Виссарионовича Сталина способны ее предотвратить».

2 июля политбюро отправило в ЦК национальных республик, обкомы и крайкомы телеграмму, в которой говорилось, что кулаки, которые возвращаются в родные места после ссылки, «являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных выступлений».

Предлагалось поставить всех бывших кулаков на учет для того, чтобы «наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки». Остальных предлагалось подготовить к высылке.

Как готовился приказ №270, поставивший военнопленных в один ряд с предателями

Нарком Ежов подписал приказ № 00447: начать 5 августа 1937 года операцию, которую следовало провести в течение четырех месяцев. Все края и области получили разнарядку: сколько людей следовало арестовать. Арестованных делили на две категории. Арестованных по первой категории немедленно расстреливали, по второй — сажали в лагерь на срок от 8 до 10 лет.

Вышинский отправил шифротелеграмму прокурорам по всей стране:

«Ознакомьтесь в НКВД с оперативным приказом Ежова от 30 июля 1937 г. за номером 00447... Соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требуются».

Для проведения операции ЦК потребовал образовать во всех областях новые тройки: в них входили республиканские наркомы или начальники управлений НКВД, местные партийные секретари и прокуроры. Они имели право применять любые меры наказания, вплоть до расстрела. Участие прокурора-законника и партийного секретаря должно было гарантировать справедливость приговора.

Как работала тройка?

В областном Управлении внутренних дел составлялась «повестка», или так называемый альбом, на каждой странице которого значилось: имя, отчество, фамилия, год рождения и «преступление» арестованного. Начальник УНКВД ставил большую букву «Р» и расписывался, что означало: расстрел. В тот же вечер или ночью приговор приводился в исполнение.

Остальные члены тройки (первый секретарь обкома и прокурор), чтобы не отвлекаться от своих дел, часто заранее подписывали незаполненную страницу «альбома-повестки» — авансом. Или начальник управления звонил первому секретарю и говорил, что сам рассмотрит дела на таких-то лиц, а потом уже даст приговор на подпись.

«Доходили до изуверства»

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Как именно действовал механизм «большого террора», руководители страны прекрасно знали. Время от времени устраивались показательные проверки.

1 февраля 1939 года прокурор СССР Вышинский доложил секретарю ЦК Сталину и главе правительства Молотову о расследовании «серьезнейших преступлений, совершенных рядом сотрудников Вологодского УНКВД».

Они «составили подложные протоколы допросов обвиняемых, якобы сознавшихся в совершении тягчайших государственных преступлений... Сфабрикованные таким образом дела были переданы на рассмотрение во внесудебном порядке на тройку при УНКВД по Вологодской области, и более ста человек были расстреляны...

Во время допросов доходили до изуверства, применяя к допрашиваемым всевозможные пытки. Дошло до того, что во время допросов этими лицами четверо допрашиваемых были убиты».

Вышинский доложил, что за эти преступления арестованы десять чекистов. Приговор определили еще до начала суда: «Обвиняемых Власова, Лебедева и Роскурякова, являющихся зачинщиками и организаторами изложенных выше вопиющих преступлений, полагал бы приговорить к высшей мере наказания — расстрелу, остальных — к длительным срокам лишения свободы».

Как в СССР ударили по «кулачеству»

Особенность «большого террора» состояла в его неизбирательном характере. В лагерь или на тот свет отправлялись и самые преданные слуги режима, обожествлявшие вождя. Когда за ними захлопывалась дверь камеры, им казалось, что это ошибка или козни обманывающей хозяина свиты. Но такова была система.

Смысл массовых репрессий заключался в тотальности. Никаких исключений! Дела заводятся на всех, в любой момент каждый может быть арестован. И никто не мог знать, кто станет следующим.

Лучшее алиби

Когда Ежова сменил Лаврентий Павлович Берия, ЦК и правительство приняли постановление «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия»:

«Враги народа и шпионы иностранных разведок, пробравшиеся в органы НКВД как в центре, так и на местах, продолжая вести свою подрывную работу, стараясь всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, проводили массовые и необоснованные аресты, в то же время спасая от разгрома своих сообщников, в особенности засевших в органах НКВД».

Работников НКВД упрекали в том, что они «отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы, вошли во вкус упрощенного порядка производства дел... следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными».

Постановление ликвидировало тройки и требовало производить аресты только с санкции суда или прокурора. Постановление обычно трактуется как сигнал к прекращению массовых репрессий. Это не так. Репрессии продолжались и при наркоме Берии, и после него.

Создатель ведомства госбезопасности Феликс Дзержинский сразу определил, кто ему нужен: «Если приходится выбирать между безусловно нашим человеком, но не особенно способным, и не совсем нашим, но очень способным, у нас, в ЧК, необходимо оставить первого».

Главный принцип кадровой политики: отсутствие сомнений в правоте высшего руководства. Молодые люди без образования совершали головокружительные карьеры. Конечно, они поддерживали репрессии! Легко приспосабливались к любому повороту линии вождя.

Сознавали, что совершают пусть и санкционированное, но преступление. Вслух об избиениях, пытках и расстрелах не говорили. Пользовались эвфемизмами. Беспощадность поощрялась с самого верха. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить.

Но постановление создавало алиби для Сталина.

Александр Твардовский это точно сформулировал:

Ох, он умел без оговорок,

Когда не в шутку припечет,

Своих просчетов грозный ворох

Вдруг отнести на чей-то счет.

На чье-то недопостиженье

Того (в чем дела весь секрет),

На чье-то головокруженье

От им предсказанных побед.

Не отпускать же на свободу!

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Тройки распустили. Но осталось Особое совещание при наркоме внутренних дел. Зачем оно понадобилось?

Ведомство госбезопасности формально не имело права арестовывать без санкции прокурора. Конечно, прокуроры ни в чем не отказывали чекистам. Однако же у следователей часто вообще не было никаких доказательств. Но признать арестованного невиновным, извиниться и отпустить — немыслимо!

Исходили из того, что исполняют миссию государственной важности. Арестованный — враг народа и советской власти. Поэтому признание его невиновным и освобождение — непозволительный брак в работе, пятно на работе всего ведомства.

Вышинский нашел выход и приказал подчиненным ему прокурорам:

— Дела, по которым нет достаточно документальных данных для рассмотрения в судах, направлять для рассмотрения Особым совещанием при НКВД СССР.

Особое совещание при народном комиссаре внутренних дел учредили постановлением ЦИК и Совнаркома от 5 ноября 1934 года. Состояло оно (в отличие от тройки) только из своих — руководителей ведомства госбезопасности. Судебный процесс даже в сталинские времена требовал соблюдения минимальных формальностей. А тут собственное начальство без лишних разговоров утверждало приговор.

Первоначально Особое совещание получило право без суда ссылать или отправлять в исправительно-трудовые лагеря на срок до 5 лет лиц, признанных общественно опасными, а также высылать из страны иностранных граждан.

В 1937 году, в разгар «большого террора», Особое совещание получило право отправлять в лагеря на срок до 8 лет обвиняемых в принадлежности к право-троцкистским, шпионско-диверсионным и террористическим организациям, а также членов семей приговоренных к высшей мере. С 17 ноября 1941 года Особое совещание уже могло выносить любые приговоры вплоть до смертной казни.

Упразднили Особое совещание только в сентябре 1953 года, уже после смерти Сталина и ареста Берии…