Рубен Мовсесян снова оперирует, а ходили слухи, будто его вынуждают уволиться из детской городской больницы №1 в Санкт-Петербурге. С завотделением кардиохирургии, профессором кафедры педиатрии и детской кардиологии СЗГМУ имени Мечникова, членом-корреспондентом РАН Рубеном Мовсесяном поговорила корреспондент «Ъ-Науки» Оксана Менейлюк.
Главный детский кардиохирург Санкт-Петербурга и заведующий отделением кардиохирургии Детской горбольницы №1 Рубен Мовсесян
Фото: Facebook.com / rusfond
Главный детский кардиохирург Санкт-Петербурга и заведующий отделением кардиохирургии Детской горбольницы №1 Рубен Мовсесян
Фото: Facebook.com / rusfond
— Наше отделение имеет одни из лучших результатов в стране, кадровый состав уникален. Почти 70% специалистов работают с первого дня — уже 30 лет. Коллектив можно сравнить с отлаженной системой швейцарских механизмов.
Я и мои коллеги бережно относимся к авторитету нашей клиники, в которой работают удивительные специалисты высочайшего уровня по всем направлениям педиатрии и хирургии. Мы до последнего пытались не допустить, чтобы конфликт вышел за пределы стационара. Обращались и в администрацию больницы, и в комитет по здравоохранению Санкт-Петербурга.
Когда разногласия с администрацией стали отражаться на лечении пациентов, ситуация стала достоянием общественности. И сейчас коллектив отделения и я лично очень благодарны за поддержку коллегам со всей России и родителям наших пациентов.
Если у администрации есть желание оптимизировать работу отделения, то для этого, на наш взгляд, есть другие методы, которые принесут действительную пользу нашим пациентам. Нам нужно многое сделать.
Мы надеемся, что администрация стационара примет во внимание просьбу коллектива и не будет принимать кадровых решений без учета мнения сотрудников. Мы должны получить такие заверения по крайней мере потому, что мы одни из лидеров по лечению детей с пороками сердца в стране.
Мы надеемся, что администрация пересмотрит вопросы организации комиссии по госпитализации и даст возможность нашим кардиологам самостоятельно принимать решения о госпитализации. И нам не придется отказывать нуждающимся в нашей помощи детям.
Мы надеемся, что комитет здравоохранения сочтет возможным увеличение и своевременное выделение в должном количестве региональных квот для нашего отделения. Это позволит снять напряжение в родительской среде, связанное с поиском средств на операцию.
Мы будем благодарны, если нам помогут в приобретении нового оборудования, вентиляции, кондиционирования в операционной. Мы единственный стационар в стране, где есть кардиохирургия, но нет санпропускника в операционный блок.
Мы уверены, что многие внутренние вопросы было бы намного легче решать, если бы у нашего центра был бы попечительский совет, а внутри стационара — комитет трудового коллектива и этический комитет. Было бы правильно организовать родительский совет и больше прислушиваться к мнению родителей, чтобы действовать сообща на благо наших пациентов.
— Вы вообще получали документ об увольнении?
— Нет, но действие было подготовлено. Во-первых, череда выговоров. Все предыдущие выговоры мне удалось снять и доказать их неправомочность. Последний выговор за то, что мне подарили хирургический инструмент на 10 млн руб. для больницы,— этот выговор я снял через суд. Надуманное обвинение, что
я неправильно что-то оформил. А я и не оформлял. Я не материально ответственное лицо и не мог ничего оформлять. Оповестил администрацию и доставил документы и сдал инструменты на склад, как мне и сказали. А сейчас нам определили нового руководителя центра, переписали мои должностные инструкции и таким образом полностью нивелировали роль заведующего. Теперь директор и руководит, и составляет план операций, и оперирует. Эти действия можно определить так: нельзя за выговоры — вынудим уйти самому. Естественно, коллектив стал против этой позиции. А когда узнали об этих фактах родители, информация стала достоянием общественности. Это не наше решение. Но мы очень благодарны позиции наших коллег из других центров России и родителей наших детей.
— Получили предложения о трудоустройстве от других клиник?
— Неприятная тема для меня и неприемлемая. Да, получил. Приятно, что некоторые предложения от моих учеников, в том числе работающих в ближнем зарубежье.
— Сколько операций в год вы проводите?
— Мы проводим от 530 до 600 вмешательств на сердце и сосудах в год. Всю статистику мы ежегодно представляем на различных уровнях, включая базу данных ассоциации сердечно-сосудистой хирургии. Но мы еще и публикуем все свои результаты в открытом доступе на странице нашего отделения. Все могут ее увидеть на cardiospb.ru.
— Есть ли данные, сколько детей удалось спасти в вашем отделении за время пандемии?
— Могу сказать точно, что за апрель мы выполнили 22 операции.
— Сопоставимы ли ваши результаты в детской кардиохирургии с западными?
— Результаты нашей клиники по лечению большинства пороков сердца соответствуют средним европейским значениям. Есть и некоторые операции, которые у нас получаются даже лучше. По лечению, например, тотального аномального дренажа легочных вен (все четыре легочные вены ребенка впадают не в левое предсердие, а в венозную систему) или некоторых форм аномалии Эбштейна (сложный врожденный дефект клапана между правым предсердием и правым желудочком) у нас лучшие показатели на уровне мировых стандартов. Есть и уникальные операции, выполненные в мире в единичных наблюдениях. У нас были и пациенты из Евросоюза. В целом в России есть куда стремиться, но в последнее время налицо значимый прорыв по результатам лечения сердечно-сосудистых заболеваний практически во всех клиниках России. И это ответ на создание федеральных центров и программы Минздрава по развитию помощи при сердечно-сосудистых заболеваниях.
— Какие операции действительно до сих пор не проводят в России?
— В России пока есть дефицит выполнения сложных вмешательств, в основном у новорожденных. Но все операции выполняются.
— Многие родители не хотят оперировать детей в России — это стереотип или оправданный выбор?
— Много фактов и отдельная очень сложная тема. Тут нельзя смотреть на все однобоко. Решение родителей нельзя оспаривать и навязывать свои условия. Ситуация изменится, когда мы станем более открытыми и решим многие организационные вопросы, включая правильные формы постоянного обучения кадрового состава. Тем более деньги есть. Нужно продолжать реформы. Можно купить дорогое оборудование и не научить на нем правильно работать. Можно построить европейского уровня центр и не решить вопросы маршрутизации и реабилитации пациентов и т. д. Главное — создать вертикальную прозрачную систему, в которой не будет изолированных друг от друга центров. Важно внедрить общие регистры, на основании которых проводить полный анализ, что позволит правильно и распределять ресурсы, и определять направление развития.
— Как вы думаете, когда в России разрешат пересадку сердца детям? Насколько я знаю, сейчас таких операций не делают. Раньше российским детям пересаживали сердце чаще всего в Индии, но после подписания Стамбульской декларации это стало невозможно.
— Мне сложно ответить правильно на этот вопрос. Трансплантацию детям до 18 лет уже делали в нашей стране. И насколько я знаю, и в Центре Шумакова, и в Центре Алмазова, и в Новосибирске, и в Краснодаре. Да, их мало, но это возможно. Вопрос о донорстве. Не всегда есть возможность ребенку пересадить сердце взрослого человека. Насколько я знаю, главный трансплантолог России Сергей Готье решает эти вопросы, и, наверное, в скором времени мы увидим результаты. Сейчас потребность в этих операциях огромная, и очереди не только у нас, но и во всем мире.
— Из-за чего развиваются пороки сердца?
— Рождение детей с пороками развития имеет всегда достаточно стабильные значения в процентном отношении к общему числу рожденных детей, следовательно, это программа генетических запрограммированных нарушений.
— Когда выявляются пороки сердца?
— Большая часть пороков сердца должна быть заподозрена после 22 недели, но есть пороки, которые практически невозможно определить внутриутробно. Для своевременного выявления пороков развития нужно продолжать реформирование системы всеобщего скрининга в стране и решать вопросы маршрутизации новорожденных. Такие программы уже созданы в Минздраве. Дело за реализацией.
— Есть ли случаи, за которые вы сами не беретесь и отправляете к другим специалистам?
— Таких случаев не было. Хотя это нормальная практика во всем мире. Иногда лучше передать ребенка специалистам с опытом большим, чем у тебя. Но у нас пока есть особенности в системе, которые, наверное, скоро тоже придется менять.
— Вы помните свою самую сложную операцию? Как это было?
— Да. Это первая операция и последняя. Первую запоминаешь на всю жизнь, а к операции, которую делаешь сегодня, относишься как к первой. В руках жизнь человека.
— Как часто вы сталкиваетесь со случаями, когда ребенка нужно оперировать в первые часы жизни?
— Это очень редкие случаи, они встречаются несколько раз в жизни. В первые часы после рождения, как правило, были дети с редкими формами аномального дренажа легочных вен.
— Какая сейчас стоит общая проблема перед детскими кардиологами?
— Объединиться в единое сообщество. Информирование и обучение.