Приговор четверым фигурантам «дела "Седьмой студии"» вышел «гибридным»: судья Олеся Менделеева практически по всем пунктам поддержала обвинение, но при этом не стала назначать затребованные им сроки. Условные приговоры, которые в последнее время стали восприниматься как оправдательные, и требование возместить сумму иска — как будто бы во исполнение любимой максимы прошлого министра культуры про «эксперименты за свой счет». Таким образом, большую часть государственной субсидии на проект «Платформа» Министерство культуры себе вернет — но итог трехлетнего судебного эпоса не только в этом, считает Ольга Федянина.
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Ирина Бужор, Коммерсантъ / купить фото
Минувшей весной исполнилось ровно девять лет с того дня, когда решением тогдашнего президента страны Дмитрия Медведева государственная субсидия в размере 216 миллионов рублей, распределенная на три года, была выделена для создания центра современного искусства, получившего название «Платформа». Впоследствии Кирилл Серебренников, возглавляемая им «Седьмая студия» и выбранные им кураторы подготовили и провели на базе «Платформы» за три года ее существования несколько сотен мероприятий, сделав ее главной российской «точкой сборки» необычных, неформатных творческих проектов.
В 2017 году Кирилла Серебренникова, директора «Платформы» Юрия Итина (позже директора театра имени Федора Волкова в Ярославле) и продюсера Алексея Малобродского обвинили в том, что они похитили часть государственной субсидии — ту, на которую либо отсутствовала, либо была некорректно оформлена бухгалтерская отчетность. Кроме них следствие включило в «преступную группу» нынешнего директора Российского молодежного театра (РАМТ) Софью Апфельбаум, которая в свое время возглавляла департамент Министерства культуры, имевший непосредственное отношение к выделению субсидии «Платформе».
В объективность следствия значительная часть профессиональной среды не верила изначально. И нельзя сказать, чтобы это недоверие за три года рассеялось — по целому ряду причин.
Во-первых, было очевидно, что следствие очень стремится, настаивая на чисто экономическом характере дела, тем не менее сделать центральной его фигурой «неудобного» режиссера Кирилла Серебренникова, несмотря на то что у худрука «Платформы» и нынешнего руководителя «Гоголь-центра» даже не было права финансовой подписи. Искусственным с самого начала выглядело привлечение к делу Софьи Апфельбаум, очевидно, чтобы «преступный сговор» выглядел более внушительно.
Во-вторых, ключевые пункты обвинения основывались на показаниях бухгалтера «Платформы» Нины Масляевой, которая с самого начала шла на сделку со следствием, снимая с себя ответственность за финансовые нарушения, которые, собственно, и осуществлены были главным образом ее руками или, по крайней мере, проходили по ее ведомству (дело Масляевой выделено в отдельное производство).
В-третьих, за все три года следствие так и не смогло продемонстрировать, куда, собственно, делись вменяемые в вину участникам процесса миллионы. Ни тайных счетов, ни яхт, ни вилл у Серебренникова, Итина, Малобродского и Апфельбаум не обнаружилось, все они люди обычного достатка, соразмерного их зарплатам и гонорарам. «Похищенные» деньги как бы растворились в воздухе. Да и Министерство культуры за те же три года так и не смогло объяснить, в чем конкретно заключался нанесенный ему ущерб: «Платформа» функционировала, проекты осуществлялись, то, что какие-то ее мероприятия были фиктивными, доказать так и не удалось. В конечном счете речь шла уже только о подсчете предполагаемой стоимости этих мероприятий.
Нельзя не обратить внимания на двусмысленную формулировку в тексте приговора: Серебренников, Итин и Малобродский «изъяли и обратили в свою пользу 128 миллионов рублей и распорядились последними по своему усмотрению».
Все время процесса фигуранты объясняли и доказывали, что их «усмотрением» были проекты «Платформы», на них деньги и были потрачены. И в решении судьи Олеси Менделеевой прослеживается какой-то сложный двойной кульбит. С одной стороны, в качестве обоснования суммы ущерба она опиралась на последнюю, третью, экспертизу — очевидно, крайне занизившую предполагаемые расходы на проекты «Платформы» (именно эта экспертиза с момента оглашения в суде была жестко раскритикована многими театральными директорами, прямо заявившими, что эксперт Баженова использовала в подсчетах недопустимые нормативы и критерии). И, соответственно, признала наличие организованного хищения в особо крупных размерах. С другой стороны, видимо, из-за того, что личные корыстные мотивы следствию доказать так и не удалось, приговор закончился объявлением условных сроков — кажется, вообще никак не соотносящихся с требованиями прокуратуры и по нынешним временам уже воспринимающихся как оправдание.
Понятно, что решение суда будет обжаловано и уйдет в следующие инстанции. Но, кроме облегчения по поводу того, что четыре человека остались на условной свободе, у приговора уже есть и другие последствия. То, что двум фигурантам дела (Итину и Малобродскому) временно запрещено занимать руководящие госдолжности в сфере культуры, конкретно для Юрия Итина, по сути, означает трехлетний запрет на профессию. То, что Серебренников может сохранить пост худрука «Гоголь-центра», должно вызвать облегчение не только в самом театре, но и в столичном департаменте культуры, потому что в противном случае он мог бы просто лишиться одного из самых живых и интересных московских театров.
Но очевидно и другое — этот приговор в очередной раз перераспределяет позиции в диалоге искусства и государства, и пока что очень сильно не в пользу искусства.
В защиту фигурантов дела высказались за три года, кажется, уже все люди театра, чье мнение имеет вес в профессиональной среде — от звезд сцены до топ-менеджеров. Письма поддержки из-за рубежа подписаны именами лауреатов «Оскара» и Канн, акции солидарности прошли и продолжают идти во многих европейских городах. Понятно, что от всех заступников можно, как у нас сейчас принято, суверенно отмахиваться, говоря, что они предвзяты или «не в курсе», но в данном случае этот аргумент не работает. Любой театральный менеджер гораздо более «в курсе» и гораздо лучше способен оценить структуру и обоснованность финансовых трат «Платформы», чем следователь, спрашивающий, зачем театру рояль, и не знающий, что купить такой рояль дешевле, чем брать в аренду на каждый спектакль. То, что формально в приговоре учтено не мнение профессионалов (один из них, заместитель художественного руководителя МХТ им. Чехова Марина Андрейкина, была автором второй экспертизы, приобщенной судом к делу, но в приговоре не учтенной), а мнение бывшего чиновника, не имеющего практического театрального менеджерского опыта, культурная отрасль, безусловно, воспримет как сигнал.
Надо отдать должное государству — отчетливость этого сигнала оно поспешило практически напрямую подтвердить и усилить. Уже во время оглашения приговора пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заметил, что нужно «тщательно проанализировать то, как осуществляется расходование государственных средств в учреждениях культуры, с тем чтобы сократить возможную коррупциогенность в этой области» — то есть, попросту говоря, предсказал самозарождающуюся волну проверок и рост числа проверяющих. А уже не совсем новый министр культуры Ольга Любимова, опять же не дожидаясь конца чтения приговора, анонсировала, что Министерство культуры принимает законодательные меры, чтобы «исключить подобного рода трагические сюжеты, когда художник и творец соприкасается с деньгами, сметами».
Этот снисходительный патернализм, помимо всего прочего, означает, что министерство, похоже, собирается не снимать лишние бюрократические барьеры, а возводить новые.
В результате чего директор превратится в заложника министерства, боящегося сделать лишнее движение и поставить лишнюю подпись, а режиссер — в попрошайку при директоре. Впрочем, в том же заявлении министра упомянуты консультации с творческими союзами: вероятно, они попытаются как-то повлиять на законодательные планы министра. Но, в любом случае, маячащая за этими планами тень Дирекции императорских театров в очередной раз возвращает к жизни схему «прошедшее в настоящем», которая делает путь к современности в искусстве еще более мучительным и вязким.