Цифровизация образования — и школьного, и вузовского — новая реальность, явленная ковидом. Хотя работа в этом направлении велась уже давно, тщательно планируемого и подготовленного наступления так и не получилось — взяли с места в карьер. Стремительная атака на рубежи традиционной школы в условиях административного карантина, растянувшегося на целый квартал, была проведена в условиях, близких к идеальным: сопротивление подавлено форс-мажорными обстоятельствами и ими же обеспечено финансирование; безальтернативность гарантировала свободу рук и фантазий, избавив от душного контроля за процессом. Что получилось в итоге? Какие высоты взяты и стоило ли их столь яростно штурмовать? «Огонек» продолжает разговор, начатый в прошлом номере (см. «Расшколить школу», № 28, 2020), в надежде разобраться, в чьих интересах проводится цифровая революция в школах и вузах, насколько она осмысленна и только ли цифрой меряется эффективность и качество отечественного образования.
Дистанционные занятия вел даже ректор МГИМО и академик РАН Анатолий Торкунов
Фото: РИА Новости
Дистанционные занятия вел даже ректор МГИМО и академик РАН Анатолий Торкунов
Фото: РИА Новости
— Минобр озаботил НИУ ВШЭ и РАНХиГС анализом первой реакции вузов на дистанционное обучение. Значит ли это, что его хотят развивать?
Дмитрий Рогозин, социолог
Дмитрий Рогозин, социолог
— Было бы неправильно сводить весь интерес к дистанционному образованию только к вызову пандемии: в расширение форматов преподавания, цифровизацию ведущие вузы страны вкладываются уже года четыре. Большой интерес сейчас, как ни странно, вызывают отчеты Министерства обороны США, разработавшего подробные методички о том, как учить солдат дистанционно и при росте роботизации добиваться усиления роли преподавателя. Это не случайно — многие передовые достижения впервые появлялись в недрах военных министерств, а потом становились общим достоянием. Главным трендом современности, конечно, становится доступность. Если известно, что наибольших успехов студент добивался, общаясь с профессором вне аудиторной работы, значит, нужно придумать, как расширить внеаудиторный фонд, как допустить туда максимальное число грамотных и мотивированных ребят. Все это связано с цифрой, при этом дистанционное образование не претендует на замещение очного, оно призвано его дополнить.
— Вам респонденты отвечали так же бодро и оптимистично?
— Реалии не сходятся с концепциями, это понятно. Дистанционным образованием у нас называют текущий административный переход всей системы образования в онлайн. То есть ситуацию, когда рабочее место преподавателя просто перенесли в его дом, заставив продолжать полный курс обучения как придется. На самом деле образование в период пандемии осталось очным в том смысле, что интенсивность общения, лица студентов на экранах, формы проведения семинаров — все дублировало очный формат. Плюс усилился контроль: административный персонал порой занимал надзорную (а не помогающую!) позицию в отношении преподавателей, преподаватели стали тщательнее (через прокторинг и проч.) контролировать студентов. Все это вызвало массу критики и сопротивления. Пандемию никто не ждал и не планировал, события разворачивались как цунами, только что был Китай, потом сразу Италия — времени на подготовку не было. Поэтому все испытали шок. И наш опрос его отразил: до 80 процентов ответов носили критический характер. Первые две недели решили не публиковать отчет: было непонятно, что с этим делать, как действовать конструктивно. Но сейчас результаты все же обнародовали, и я это воспринимаю как приглашение к дискуссии, как очень правильный шаг.
— Что ценного показал ваш опрос?
— Мы начали с эффективности дистанционного образования в Штатах среди военных, но ведь и у нас вузы военных специальностей оказались более адаптивны к онлайну. Этот факт, казалось бы, противоречит другой находке, согласно которой дистанционное образование лучше развивается в склонной к инновациям либеральной среде, где воспитательная функция замещена совместными исследованиями и прежде всего ценится академическая свобода, а не административный контроль. Ну вот оказалось, что военные и свободомыслящие инноваторы дают схожие оценки новых форм обучения: не елейные, но позитивные, с изрядной долей здоровой критики. Наконец, процентов 10 преподавателей ответили нам, что всему очень рады, однако на поверку оказалось, что большинство из них занимает административные должности, то есть они естественным образом оказываются на стороне «реформаторов», а не «реформируемых».
— Вы упомянули, что дистанционное образование, каким оно должно быть, руководствуется ценностью доступности. Но абсолютно доступен, как правило, масс-маркет. Что остается от индивидуальных подходов, если перейти на «стандартизированные платформы»?
— Концепция современного дистанционного образования создается прямо сейчас, на наших глазах. Опрос — только часть большой работы, и она полна противоречий, поскольку тут очень много заинтересованных игроков с разным капиталом. Индивидуальные траектории студентов против всеобщей стандартизации — только одна из дихотомий. Понятно, что, если весь дистант сведется в России к загону преподавателей и студентов в однотипные программные продукты с помощью административного диктата, образование обернется клеткой. Но если требование здорового разнообразия будет соблюдено, могут открыться новые возможности. Скажем, давно подсчитано, что на потоковых курсах с профессором фактически взаимодействуют около десяти человек, остальные только создают шум. Онлайн-формат делает коммуникацию более доступной, позволяет расширить десятку контактов. В сложной ситуации формирования контуров будущих образовательных стандартов очень опасно желание отдельных функционеров их пораньше описать. Тут можно причинить много вреда. В конце концов, все ФГОСы, требования к программам не мешали преподавать только потому, что игнорировались: преподаватели их писали в начале курса, а потом благополучно забывали, принимаясь за реальное общение со студентами. Администраторы, по счастью, никогда не лезли в аудитории, удовлетворяясь бумажками. Но цифровой формат позволяет любому администратору ворваться в образовательный процесс (или посмотреть лекцию в записи) и внимательно проследить, где какие компетенции прививаются, а где преподаватель говорит что-то от себя. Это болезненная перспектива.
Но замечу: большинство проблем, которые беспокоят нас в связи с дистанционным образованием, накопились в очном.
— Среди таких, по-видимому, проблема филиалов столичных вузов в других городах, которые были массово расформированы Минобром в последнее время. Дистанционное образование приходит на замену филиальной сети?
— Цифровое образование из плохого хорошее не сделает. Цифра, которая приходит в университет, где преподаватели мошенничают и самовыражаются, а студенты просто хотят получить диплом, только усугубит ситуацию. Образовательная среда, к сожалению, именно та сфера народного хозяйства, где встречаются лучшие практики мошенничества и жульничества. Здесь нет панацеи, но ясно, что мошенничать, строить коррупционные схемы онлайн не сложнее, а проще, чем офлайн. Но цифровизация может помочь тем представителям региональной профессуры, которых все зовут чудаками: они носятся со своими студентами, придумывают интересные авторские курсы, выезжают на летние школы и проч. Цифровой формат позволит им расширить горизонт, привлекать к преподаванию коллег из других вузов (причем не только на факультативном уровне, но и на официальном: с зачетами, часами и проч.). Здесь мы можем нанести контрудар централизации, которая развивается в России много веков. Пандемия уже заставила задуматься, что жизнь в малых городах может быть приятнее жизни в мегаполисе, а если там еще и создать здоровую образовательную среду, это будет хорошо. Конечно, речь не просто об имитации цифры — о говорящей голове в зуме,— свидетелями которой мы были на лекциях этой весной, а об интересных цифровых продуктах, где каждая лекция подготовлена, специально отсмотрена и смонтирована, снабжена раздаточным материалом. Студенты отмечали, что такие лекции более приятны, чем живые в потоковых аудиториях. Не спорю, что на Лотмана или Мамардашвили нужно идти лично, но многих других преподавателей можно воспринимать онлайн, потому что в хороший онлайн вложено больше труда, эта лекция лучше осмыслена, в ней расставлены акценты и т.д.
— Интересно, откуда у преподавателя возьмется больше времени для того, чтобы монтировать и осмысливать собственные лекции, а еще общаться с десятками учеников?
— Время действительно оказалось у преподавателей самым дефицитным ресурсом этой весной, что удивило Минобр. Первоначальная интуиция ведомства была простой: раз люди не тратят время на дорогу, на аудиторные перемещения, должны появиться свободные часы. Но наш опрос обнаружил обратную ситуацию: нагрузка на преподавателей увеличилась кратно, время съедается прежде всего. Непродуктивное время перемещений оказалось продуктивным, оно было буфером, позволяющим человеку умственного труда переключиться с одной задачи на другую. Дистанционный формат стал игнорировать буферы, задачи сыпались беспрерывно, и усталость быстро накапливалась. Ответ на ваш вопрос подразумевает вообще другую организацию образовательного процесса. При переходе на цифру в нем не может остаться только две роли — преподавателя и студента, требуются еще продюсеры, модераторы, координаторы и даже сами студенты в роли не потребителей, а волонтеров общего образовательного трека. У нас сейчас есть ассистенты и менеджеры на кафедрах, но они скорее осуществляют контроль и учет, нежели помогают преподавателям и формируют комфортную среду. Новый формат требует иного: центр коммуникативных потоков должен уводиться от преподавателя, оставляя тому время на интеллектуальную деятельность и связанный с ней досуг. По-хорошему, профессору, чтобы нормально существовать онлайн, нужно три-четыре ассистента: и для монтажа лекций, и для разбора сообщений студентов, и для формирования волонтерской среды в студенчестве — за этим будущее. И наоборот, любые попытки закрутить гайки, загнать преподавателей в цифровые платформы, лишив свободного времени, убьют дистант.
Мы заметили еще один парадокс в опросе: преподаватели признаются, что их нагрузки растут, но вместе с ними растет и страх увольнения. Вот это очень кривая ситуация, обратная тому, что хотелось бы видеть.
— Мне кажется очень странным ждать от цифры большей свободы преподавателя, когда крен в сторону учета и контроля виден уже сейчас. Азиатские коллеги давно гордятся своими системами распознавания лиц учеников, позволяющими мониторить интерес к тому или иному фрагменту лекции, и прочими чудесами цифровизации, которые напоминают антиутопию.
— Я скажу так: возможность тотального контроля могла бы являться преимуществом и достоинством. Революция в опросах общественного мнения произошла, когда стал внедряться тотальный контроль, то есть когда мы стали собирать параданные и их анализировать, добиваясь большей точности. Но все можно использовать во зло, это так. Думающему преподавателю было бы интересно посмотреть, как воспринимается разными студентами его лекция, в каких местах случился провал и студенты уткнулись в смартфоны. Это же здорово, когда у тебя записано собственное выступление не только в видеоформате, но и с учетом других разнообразных характеристик. Однако если связать все с палочной системой, прописать во ФГОСах, заменить самоанализ ведомственным надзором, да, будет катастрофа. Но при чем тут цифра? Проблема не в ней, а в тех практиках, которые развиты у нас офлайн и грозят перекочевать в онлайн. Само по себе цифровое образование могло бы способствовать рефлексивной позиции как учителя, так и ученика, усилить связь обоих, что является важнейшим компонентом воспитания. Признаю, подводных камней много, и именно поэтому критика дистанта очень полезна: пока мы еще можем повлиять на его будущий облик, нужно это делать.
