Наука о разбитом яйце

Впервые два варианта известной сказки были опубликованы в 1855 году в первой книжке сборника фольклориста Афанасьева «Народные русские сказки», и с тех пор «Курочка Ряба» находится в фокусе внимания ученых самых разных специальностей.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Фольклористы — и восточноевропейские, и западные — до сих пор не могут одинаково классифицировать эту сказку по ее сюжету. Лингвисты считают ее вырожденным вариантом основного мифа индоевропейской мифологии о борьбе Громовержца со Змеем. Социальные психологи считают, что тезаурусный концепт яичка, снесенного Рябой,— это «деньги» и в них суть сказки. Селекционеры спорят, какая из пород кур служит прототипом сказочной пестрой курицы. А теоретики менеджмента доказывают, что у ребенка, которому родители в детстве читали сказку про Курочку Рябу, нет шансов стать эффективным менеджером.

Сказка без хеппи-энда

Сказка про курочку и разбитое яичко была опубликована Афанасьевым в двух вариантах. Первый, записанный в Бобровском уезде Воронежской губернии, был такой: «Жил-был старик со старушкою, у них была курочка-татарушка, снесла яичко в куте под окошком: пестро, востро, костяно, мудрено! Положила на полочку; мышка шла, хвостиком тряхнула, полочка упала, яичко разбилось. Старик плачет, старуха возрыдает, в печи пылает, верх на избе шатается, девочка-внучка с горя удавилась. Идет просвирня, спрашивает: что они так плачут? Старики начали пересказывать… Просвирня как услыхала — все просвиры изломала и побросала. Подходит дьячок и спрашивает у просвирни: зачем она просвиры побросала? Она пересказала ему все горе; дьячок побежал на колокольню и перебил все колокола. Идет поп, спрашивает у дьячка: зачем колокола перебил? Дьячок пересказал все горе попу, а поп побежал, все книги изорвал».

Второй вариант, записанный в Архангельской губернии, был не столь трагический: внучка руки на себя не наложила, колокола в церкви остались целыми, а поп разорвал не книги, что наводило на мысль о чудовищном святотатстве, а книгу (в единственном числе). Это позволяло думать, что его вандализм ограничился церковно-приходским журналом, то есть записями деревенского ЗАГСа того времени, что, впрочем, тоже создавало серьезную проблему для жителей деревни (восстановить, кто когда родился, крестился, венчался, умер, было бы проблематично). Правда, подворье стариков в этом варианте пострадало больше: кроме зашатавшегося потолка в избе двери в ней побутусились (покривились), сор под порогом закурился (то есть ходуном ходила вся изба от потока до пола), во дворе ворота стали скрипеть, а вереи (столбы, на которые навешиваются ворота) — хохотать, тын рассыпался. Иными словами, забор упал, устояли только более прочные ворота.

В дальнейшем фольклористы опубликовали еще около 20 русских, украинских, балканских и балтских вариантов сказки. В самых брутальных из них кроме удавившейся внучки погибает еще поп, который порвал все книги и сжег церковь, а сам «убился об угол». В самых мягких вариантах все остаются живы, но потрясение людей от вести о разбитом мышкой яичке было велико — и в переносном, и в буквальном смысле. По избе деда и бабки — владельцев несушки Рябы — проходит что-то вроде урагана силой 9 баллов по 12-балльной шкале Бофорта и сопутствующего ему землетрясения силой 6–7 баллов по 12-балльной шкале MSK. Но главное, конечно, не в разрушениях в хате стариков и у них во дворе — даже ребенку, слушавшему сказку, было понятно, что это дело поправимое, а в том, что во всех без исключения народных вариантах эту сказку духоподъемной назвать нельзя, напротив, все там кончается плохо и надежды на лучшее не предвидится.

Стариково великое горе

Строго говоря, Александр Николаевич Афанасьев не был профессиональным ученым-фольклористом, а скорее энтузиастом-любителем, из-за слишком либеральных взглядов в молодости ему было запрещено преподавание в университетах и, соответственно, закрыт официальный путь в науку. Это, впрочем, не помешало ему сделать довольно успешную карьеру госчиновника, дослужиться до чина надворного советника (статского подполковника), получить придворное звание камер-юнкера и «Анну на шею». В историю науки он вошел как составитель знаменитого сборника «Народные русские сказки», с которого берет начало вся современная отечественная фольклористика. При этом по весям он не мотался, не записывал народные сказки со слов местных бабушек-сказительниц, а пользовался запасниками Главного Московского архива, старейшего архива империи, где служил начальником отделения, а также искал и покупал старинные рукописи на книжном развале у Сухаревской башни.

Восемь книжек его сборника выходили небольшими тиражами в 1855–1863 годах. А второе издание сборника в четырех томах, где сказки были по всем научным правилам сгруппированы по сюжетам, вышло уже после его смерти в 1871 году и до сих пор служит одной из настольных книг для фольклористов. Параллельно с выпуском первых книжек сказок Афанасьев подготовил адаптированный для семейного чтения сборник «Русские детские сказки» с картинками. Но так уж получилось, что этот сборник был опубликован только в 1870 году, то есть одновременно с книжкой Владимира Ивановича Даля «Первая первинка полуграмотной внуке. Сказки, песенки, игры», где были напечатаны 15 адаптированных для детей русских народных сказок, и под номером шесть там шла сказка о Курочке Рябе.

У Даля в сказке обошлось без смертоубийств и святотатств (просвирни, дьяка и попа среди действующих лиц там нет), но картина всеобщего (не только старика со старухой) горя исключительно по одной причине — из-за разбитого мышкой яичка — была более эпичной: сказка заканчивалась тем, что «заголосило все село в голос, стало рвать на себе волосы, тужить по старикову великому горю». Сказка в книжке так и называлась — «Стариково великое горе». Кстати, и картина природных катаклизмов, сопутствовавших разбиению яйца, в варианте Даля более внушительная, можно смело поднимать на единицу балльность землетрясения и урагана на стариковском подворье.

Яичко простое

Едва ли такая беспросветная «Курочка Ряба» в пересказах Афанасьева и Даля пользовалась популярностью у просвещенной части российских родителей (собственно для них Афанасьев и Даль написали свои детские книжки). К тому же в книжке Даля кроме сказок были еще пословицы, в том числе такие: «У Фили пили, Филю и били». Согласитесь, что у маленькой «внуки» они могли вызывать массу уточняющих вопросов, отвечать на которые родителям было бы непедагогично. Впрочем, судить о родительской педагогике того времени с современных позиций в корне неверно.

Но был совершенно объективный фактор, ограничивающий широкое распространение таких вариантов сказки в интеллигентных семьях. Обе детские книжки — и Даля, и Афанасьева — вышли сравнительно небольшим тиражом, а потом книжка Даля больше никогда не переиздавалась (не считая академического переиздания для ученых в XX веке), а второе издание книжки Афанасьева вышло только в 1886 году, раньше ее запрещала цензура, а всего до революции 1917 года она переиздавалась 25 раз. Много это или мало? Смотря с чем сравнивать.

В 1864 году, то есть за шесть лет до сборников детских сказок Даля и Афанасьева, выходит книга «Родное слово. Азбука и первая после азбуки книга для чтения». По жанру это была семейная азбука с хрестоматией под одной обложкой для детей младшего возраста и их родителей. В ней в самом начале, сразу после азбуки и текстов прописей для дошкольников («Саша, не шали», «Няня, налей вина» и т. д.) шла сказка «Золотое яичко»: «Жили себе дед да баба, и была у них Курочка Ряба. Снесла курочка яичко: яичко не простое. Золотое. Дед бил-бил — не разбил; баба била-била — не разбила. Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. Дед и баба плачут; курочка кудахчет: “Не плачь, дед, не плачь, баба. Я снесу вам яичко другое, не золотое — простое”».

Автор «Родного слова» — Константин Дмитриевич Ушинский, основоположник научной педагогики в России, как пишут о нем в современных энциклопедиях. В довоенных энциклопедиях о нем ничего не писали, потому что до определенного момента он был не в чести у советской власти. А момент этот наступил в последние предвоенные и первые послевоенные годы, когда труды Ушинского по педагогике начали переиздавать, в том числе и «Родное слово» (в т. 6 его «Собрания сочинений», вышедшем в 1949 году). Но до революции, с 1864 по 1917 год, его «Родное слово» было переиздано 146 раз. Понятно, что его вариант сказки о Курочке Рябе с назидательным хеппи-эндом знала вся грамотная Россия.

Написал «Родное слово» и свой вариант сказки о Курочке Рябе он за границей, куда инспектора классов (завуча по-современному) Смольного института благородных девиц Константина Ушинского отправили на пять лет в командировку для изучения европейской педагогики. Изучая педагогические новации в Швейцарии, Германии, Франции, Бельгии и Италии, Ушинский в числе прочего пришел к выводу: «Лучше не говорить ребенку той или другой высокой истины, которой не выносит окружающая его жизнь, чем приучать его видеть в этой истине фразу, годную только для урока». Ясно, что истина жизни, окружавшая подавляющее большинство населения России, особенно крестьянское, которая заключалась в истине «Пришла беда — открывай ворота», не годилась для воспитания подрастающего поколения, и понятен конец сказки, который приделал к ней Ушинский.

Яичко золотое

Следующим редактором сказки был Алексей Николаевич Толстой. В 1940 году издательство «Детиздат» выпустило его книгу «Русские сказки», где в числе прочих сказок была «Курочка Ряба», которая была почти дословно скомпилирована из фрагментов двух афанасьевских вариантов, только финал у нее был другой:

«Жили-были дед да баба. У них была Курочка Ряба. Снесла курочка яичко: пестро, востро, костяно, мудрено. Посадила яичко в осиное дупелко, в кут, под лавку. Мышка бежала, хвостом вернула, яичко приломала. Об этом яичке дед стал плакать, бабка рыдать, вереи хохотать, курицы летать, ворота скрипеть, сор под ногами закурился, двери побутусились, тын рассыпался, верх на избе зашатался… А Курочка Ряба им говорит: “Дед, не плачь, бабка, не рыдай, куры, не летайте, ворота, не скрипите, сор под порогом, не закуривайся, тын, не рассыпайся, верх на избе, не шатайся. Снесу вам еще яичко: пестро, востро, костяно, мудрено. Яичко не простое — золотое”».

Все окончательно встало на место. Народническая концовка Ушинского в духе утопического социализма Чернышевского, когда курочка предлагает старикам простое яйцо вместо утраченного золотого, может быть, и казалась интеллигентным родителям правильной для воспитательных целей подрастающего поколения 1860–1870-х годов. Но в середине XX века окончательно сформировался детский вариант сказки, в котором разбитое обычное яйцо сулит превратиться в золотое, то есть все у стариков будет хорошо. Этот вариант сказки (без толстовского архаичного просторечья позапрошлого века) с образцовым хеппи-эндом стал самым ходовым, его и рассказывают сейчас родители детям. Впрочем, подобные осовремененные и порой очень далекие от исходного народного варианта сказки — предмет исследования социологов и социальных психологов, а фольклористы и лингвисты по-прежнему работают с аутентичными народными вариантами сказки о разбитом яичке.

Финская систематика

Как уже сказано выше, сюжет этой сказки встречается у многих народов, причем иногда он настолько замаскирован национальными особенностями, что требуется специальное исследование, чтобы добраться до сути сказки и правильно классифицировать ее по сюжету. При этом дело осложняется тем, что основных классификаций сказочных сюжетов сейчас существует несколько и требуется обращение к сравнительным указателям сюжетов, которых тоже несколько, и они тоже отличаются друг от друга. Словом, ситуация в сказочной фольклористике сейчас такая, какой она была в биологии до «Системы природы» Линнея или в химии до Периодической системы элементов Менделеева.

Например, в «Указателе сказочных сюжетов по системе Аарне» Н. П. Андреева сюжет 241 III (2022) «Курочка снесла золотое яичко: мышка разбила, старуха плачет, за ней плачет старик, за ним дьячок и т. д., и т. д.» находится в разделе I, «Сказки о животных» (сюжеты 1–299), подраздел «Птицы и рыбы» (сюжеты 220–274). А, например, в последнем издании Motif-index of folk-literature Стита Томпсона этот сюжет под номером B103.2.1 (Bird lays money or golden eggs or an egg) находится в группе B100—B119. Treasure animals («Сокровища животных») подраздела B100—B199. Magic animals («Волшебные животные») раздела B. Animals («Животные»). И это только два «определителя» сказочных сюжетов — наш и американский.

При таком национальном «плюрализме» в систематике биология, например, просто не состоялась бы как наука. В ней навел порядок и разложил все по полочкам, где нужное легко найти даже школьнику, Карл Линней в XVII веке, в химии то же самое сделал в XIX веке Дмитрий Менделеев. Первым навести порядок в фольклористике попытался профессор Императорского Александровского университета (ныне Хельсинкский университет) Антти Аарне. Его первый «Указатель сказочных типов» был издан на немецком языке в 1910 году, потом неоднократно переиздавался, дополнялся и продолжает дополняться и исправляться по сей день уже в виде «Указателя сюжетов фольклорной сказки» (ATU Index — Индекс Аарне—Томсона—Утера). Но подобными сравнительными указателями довольно сложно пользоваться даже специалистам.

На причину этого разнобоя указывал еще в 1920-е годы профессор Ленинградского университета Владимир Пропп: «В то время как физико-математические науки обладают стройной классификацией, единой терминологией, принятой специальными съездами, методикой, совершенствовавшейся преемственностью от учителей к ученикам, у нас всего этого нет… Совершенно очевидно также и не требует никаких доказательств, что о происхождении какого бы то ни было явления можно говорить лишь после того, как явление это описано. Между тем изучение сказки велось главным образом лишь генетически, большей частью без попыток предварительного систематического описания… Ясно, что прежде чем осветить вопрос, откуда сказка происходит, надо ответить на вопрос, что она собой представляет… Хотя классификация и ложится в основу всякого изучения, сама она должна быть результатом известной предварительной проработки. Между тем мы видим как раз обратное: большинство исследователей начинают с классификации, внося ее в материал извне, а не выводя ее из материала по существу… Классификаторы сверх того часто нарушают самые простые правила деления. Здесь мы находим одну из причин тупика…».

Если коротко, то профессор Пропп попенял коллегам, что они пропустили целый этап в эволюции любой науки — описательный, упрямо это не признают и продолжают раскладывать по придуманным ими полочкам не вполне понятные им самим или по меньшей мере не до конца исследованные вещи. Профессор Пропп говорил горькие слова, но имел на это право: в 1920-е годы, особенно во второй их половине, в нашей стране наблюдался расцвет сказочной фольклористики. В рамках Государственного (б. Императорского) Русского географического общества возобновила работу «Сказочная комиссия» под председательством академика Ольденбурга.

Только вдумайтесь: в 1929 году, в год «Великого перелома» по сталинскому определению, когда по всей стране звучал бравый марш авиаторов «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», советские фольклористы-сказочники проводят симпозиум, обсуждая Verzeichnis der Mrchentypen «белофинна» Аарне. В верхнем эшелоне советской власти во все времена благосклонно относились к сказке и создавали ученым-сказочникам не менее комфортные условия для работы, чем ученым, работавшим на оборону. Достаточно сказать, что благословил полное академическое издание сказок председатель Совнаркома (правительства) Вячеслав Молотов.

Проклятие Курочки Рябы

На фоне всех остальных русских народных сказок «Курочка Ряба» занимает особое положение. Вот выдержка из современной научной статьи об этой сказке: «Еще в советское время в целях семантического анализа в школе Ю. Лотмана русских народных сказок было создано несколько научных коллективов, каждый из которых сосредоточил свои усилия на отдельной сказке (всего анализу подлежало десять сказок). Все исследования, за исключением одного, завершились более или менее удачно. Лишь анализ “Курочки Рябы” остался незавершенным по причине трагической гибели сотрудников научного коллектива. Повторенное исследование через несколько лет закончилось аналогичным образом».

Можно оставить на совести автора данной научной статьи «проклятие Рябы», слишком уж похожее на популярное в кинематографе «проклятие фараонов», но тут есть о чем задуматься. В 1960–1970-е годы лингвистами Владимиром Топоровым и Вячеславом Ивановым (впоследствии оба стали академиками РАН) была разработана теория основного мифа, в котором антропоморфный Громовержец противостоит потустороннему Змею. В их теории ничего необычного нет, в конце концов, все мы произошли от Адама и Евы, почему бы всем сказкам не иметь в своей основе одну — об извечной борьбе добра и зла. Но у академика Топорова в его теории основного мифа также присутствовал архетип Мирового яйца. Вот тут все началось!

На сегодня, как пишет профессор Людмила Климкова из Нижегородского госуниверситета имени Лобачевского, содержательно интерпретационные тексты-версии о Рябе варьируются в огромном диапазоне. От рассмотрения сказки через архетип расколотого Мирового яйца (разрушения прежнего состояния) и происхождения из него мира, нового состояния, новой жизни (В. Н. Топоров) до их интерпретации через призму мифов, связанных с космогонией, эсхатологией и традиционалистской цикличностью эпох: разбитое яйцо означает конец Железной эпохи перед началом Золотой эпохи.

Но это не все. Другие ученые считают, пишет профессор Климкова, что философский смысл сказки заключается в предостережении людей от связи со всякими проявлениями пестроты (курочка-то рябая, и ее яичко пестро, востро), то есть смешанности, неопределенности, неясности, фальши, скрывающимися за внешней привлекательностью. Некоторые интерпретаторы делают акцент на том, что яичко востро. Не потому ли, что в нем игла, на конце которой смерть Кощея Бессмертного. Но яйцо разбито, иглы в нем не оказалось, значит, Курочка Ряба жива, Кощей жив, поэтому до сих пор мы живем при Кощее — в злом Кощеевом мире.

И это не все. Золотое яичко — символ чуда, дара Аполлона, искусства, золотого сна… Оно прекрасно и бесплодно, а простое яйцо — вечное возвращение жизни. Золотое яичко — символ смерти, знак приближающейся смерти, поэтому дед и баба плачут, обещание курочки снести простое яичко — это обещание жизни. И так далее, вплоть до откровенного абсурда.

В последние годы в профессиональном сообществе фольклористов и лингвистов послышались даже призывы оставить сказку о Курочке Рябе в покое, перестать исследовать ее научными методами и относиться к ней, как ребенок относится к сказке. Возможно, лингвисты и фольклористы так и сделают, но остановить неофитов из других наук, которые еще плохо себе представляют, с чем они связались, и подобно деду из сказки бьют по Рябину яичку, да разбить его не могут.

Селекционеры спорят, какой породы была Курочка Ряба, и склоняются к мнению, что павловской. Куры этой породы действительно имеют ярко выраженное пестрое оперение и несут небольшие яички нежно-абрикосового цвета, которые при тусклом освещении лучины действительно могут показаться золотыми, из червонного золота. Правда, павловская порода известна только с 1878 года, а окончательно стандарт этих кур был закреплен в 1905 году. Но это не страшно, значит, Ряба была предком кур этой породы, ведь откуда-то они взялись.

Ученые из Челябинска методом опроса выбрали восемь самых популярных в Китае сказок и четыре самые популярные у нас («Волшебное кольцо», «Царевна-лягушка», «Мальчик с пальчик» и «Курочка Ряба») и показали, что концепт «деньги» (в основном в виде золота) в ядре типичных русских сказок богаче, чем в китайских сказках. Неученый человек вполне может это понять как большую меркантильность русского народа, воспитываемую у него с детства, по сравнению с китайским народом.

Ученые из Петербурга и Омска считают, что в ядре из 12 самых типичных русских сказок очень редко жизнь человека небедна, а успеха их герои добиваются практически сразу «по щучьему веленью, по моему хотенью», «поворотом кольца на пальце», «через лошадиную голову» и т. д. В основном главные герои надеются на авось и удачу. При этом в сказке «Курочка Ряба» не поставлена цель и не получен результат, а современный менеджер должен поставить перед собой цель, задачи и достигнуть эффективного результата.

И так далее, вплоть до абсурда. Вероятно, стоит поблагодарить физиков, что они еще не подключились к обсуждению сокровенного смысла сказки о Курочке Рябе. Они бы в момент подверстали ее целиком под второе начало термодинамики, ведь с того момента, как мышка задела яичко хвостиком и оно раскололось, энтропия в системе деревни только нарастает. Не говоря уже о политологах, которым ничего не стоит связать разбитое яйцо с повышением пенсионного возраста, а обещание курочки снести старикам золотое яичко — с кардинальной индексацией пенсий. А про народные волнения в деревне из-за разбитого яйца вообще лучше не думать — уж очень нехорошие тезаурусные концепты на ум приходят.

Ася Петухова