Римини, вечный городишко
Михаил Трофименков о «Маменькиных сынках», раннем фильме Феллини, в котором уже есть весь Феллини
В честь 100-летия Федерико Феллини в Новой Третьяковке состоится показ «Маменькиных сынков» (чуть позже фильм выйдет и в ограниченный прокат). За фильм о пятерых скучающих бездельниках из Римини в 1953 году Феллини получил «Серебряного льва» Венеции — свою первую большую режиссерскую награду. Ретроспективно в этом раннем фильме обнаруживается все то, что мы понимаем под «кино Феллини»
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Пересматривая «Маменькиных сынков», всего-то навсего второй самостоятельный фильм 33-летнего Федерико Феллини, испытываешь ощущения, как от очень умелой фантазии о петле времени. Феллини — иначе не скажешь — режиссер шиворот-навыворот. «Нормальные» киноклассики, как принято говорить, только в своих фильмах-завещаниях подводят итоги жизни и творчества, суммируют мотивы, перебирают в памяти страницы былого. Феллини в таком случае — классик паранормальный. «Маменькины сынки» — уже сумма всего того, что принесет Феллини славу, уже преждевременное подведение итогов и обращение к провинциальным истокам, от которых режиссер едва успел с нежным отвращением отпрянуть.
Модный в те годы красавчик Франко Интерленги, сыгравший Моральдо, одного из пяти главных героев и безусловного альтер эго режиссера,— столь же безусловный прообраз Марчелло Мастроянни, чьи герои будут так же колебаться между сочувственной нерешительностью и неожиданными приступами мужества. Да что там прообраз: Интерленги даже внешне нетрудно перепутать с молодым Мастроянни.
Пыльная дорога, на которой «сынки» заслуженно получат пендюлей от по ходу осмеянных ими трудяг,— видение такой же дороги, на которой умрет забитый до смерти старый вор в «Мошенниках» (1955). Суетливо-размеренный и удушливо-уютный мир старого — или, скорее, нестареющего — Римини отзовется в «Амаркорде» (1973).
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Фото: Cite Films; Peg-Films
Не говоря уже о пронзенной музыкой Нино Роты атмосфере блудливого, вековечного карнавала, разражающегося в середине «Маменькиных сынков»,— непременном лейтмотиве Феллини. В Альберто (Альберто Сорди), нарядившемся на карнавал блондинкой, в чем справедливо видится намек на латентную гомосексуальность героя, промелькнет что-то от римлян времен имперского упадка из «Сатирикона» (1969).
И тем более, не говоря о визитной карточке зрелого Феллини — продуваемых всеми ветрами пляжах Римини, пустоту которых нарушает разве что пробегающая стайка монашков да столь же скучающая, как «сынки», собака.
Даже предчувствие пресловутой улыбки Кабирии промелькнет на губах Сандры (Леонора Руффо), потчующей своего хронически неверного мужа Фаусто (Франко Фабрици), изгнанного из-за семейного стола, стибренной котлеткой. И эта тень улыбки кажется с дистанции времени гораздо честнее, что ли, и искреннее, чем клоунская гримаска Джульетты Мазины.
Даже отголоски римской «сладкой жизни», как раз в начале 1950-х переживавшей свою скандальную кульминацию,— блестящую сатиру про эту псевдожизнь, свой дебютный фильм «Белый шейх», Феллини снял уже в 1952-м — долетят до глухого адриатического побережья. Местный конкурс красоты почтит своим присутствием некая кинодива из «вечного города», которой плевать с высокой башни на местную муравьиную суету, тем более что церемонию сорвет гроза. А «сынок»-интеллектуал Леопольдо (Леопольдо Триесте), добрый малый, мнящий себя драматургом, едва избежит подозрительных заигрываний старого актер-актерыча, разыгрывающего на сцене театра Римини какую-то мелодраматически-патриотическую ахинею с труппой шлюховатых герлз.
И, как ни в одном другом фильме Феллини, в «Маменькиных сынках» звучит тоскливая нота, близкая русскому сердцу. Подобно грезившим Москвой чеховским трем сестрам, все пятеро «сынков» — Моральдо, Альберто, Фаусто, Риккардо (Риккардо Феллини), Леопольдо — твердят во сне и наяву: «В Рим, в Рим, в Рим». Ну в крайнем случае: «В Милан, в Милан, в Милан». И неважно, что из Римини до Рима или Милана рукой подать. Чем ближе цель, тем недоступнее. Чем больше слов, тем меньше дела. Мужества молча уехать хватит одному Моральдо — на то он и альтер эго Феллини, которому ад Римини покажется раем лишь 20 лет спустя в «Амаркорде».
Удивительный социологический феномен — эти самые «vitelloni», словечко из жаргона Пескары, родного городка сценариста Эннио Флайяно. Можно перевести его и как «маменькины сынки» — и это, пожалуй, более удачный перевод, чем «бесполезные»: под таким названием фильм вышел во Франции, вызвав одобрение коммунистической критики и недоумение критики буржуазной. Но в буквальном переводе слово означает «толстые телята» или телята «старые», то есть уже преодолевшие годовалый барьер.
Возрастной барьер, который преодолели герои Феллини, гораздо трагичнее. По умолчанию им столько же лет, сколько актерам, их сыгравшим: Феллини было из кого выбирать. И значит, Фаусто уже стукнуло 36, Леопольдо — 35, Альберто — 32, безобидному увальню Риккардо — 31, а Моральдо, на которого у Феллини вся надежда,— 21. Старые, в общем, мальчики. Не «потерянное поколение», не «рассерженные молодые люди», не «золотая молодежь». Дело даже не в том, что жизнь им прожигать не на что — все они сидят на шее у буржуазно-католических родителей,— а в том, что нечего прожигать: жизни как таковой и нет.
Женщины, говорите? Да кто ж этим-то даст? Ну разве что галантерейному Фаусто. Да и то, сорвав, так сказать, цветок девственности Сандры, этот кобель окажется в брачной ловушке. А там — свят, свят, свят — и работать придется в — а где же еще? — лавке церковной утвари. Прочим же «сынкам» остается переживать как событие национального масштаба то, что кто-то один отрастил усы, а другой — сбрил бакенбарды. Мнить себя певцами или новыми Пиранделло. Строить глазки соседской служанке, дразнить собак да прикуривать на морском ветру, выблевывая раз в год свою тоску единственной карнавальной ночью. И один только щедрый Федерико Феллини воздвигнет киномонумент их бессмысленным будням, найдя в них и красоту, и трагизм и тем самым вроде бы и оправдав.
Новая Третьяковка, 15 сентября 19.30