Как порвались связи советской науки с мировой
Членов Академии наук СССР перестали выпускать за границу почти полностью
К началу 1930-х годов отечественная академическая наука лишилась части прежних свобод. В 1930-е годы государство постоянно ужесточало правила. Одним из них был курс на неуклонное сворачивание международных научных связей. Советские ученые должны были служить только советской науке и никакой другой: кругом были враги, даже среди самих работников науки!
Фото: РИА Новости
Фото: РИА Новости
В 1929 году политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О порядке разрешения вопроса об участии делегаций СССР в международных научных съездах и о составе этих делегаций». Вопросы об участии СССР в созываемых за границей или на территории Союза международных научных съездах и конференциях, говорилось в постановлении, должны были разрешаться Совнаркомом или совещанием председателя СНК СССР с его заместителями, а персональный состав делегаций должен определяться комиссией ЦК по выездам за границу, а в случае разногласий с Совнаркомом — рассматриваться в ЦК. Поэтому с каждым годом уменьшалось число счастливчиков, получивших разрешение на выезд.
25 апреля 1931 года видный партийный деятель и академик Николай Бухарин послал председателю Совнаркома Вячеславу Молотову просьбу командировать делегацию на Международный конгресс по науке и технике в Лондоне, более похожую на дружеское письмо. «Дорогой Вячеслав Михайлович! Очень тебя прошу поставить сегодня в ПБ (политбюро.— «Ъ-Наука») в экстренном порядке и решить вопрос. Наркоминдел относится к посылке делегации весьма сочувственно». Посылка делегации во главе с академиком Николаем Бухариным была утверждена с минимальными изменениями.
Им чужды понятия родины и народа
На Мировой конгресс помощи ученым и исследователям в Париже в сентябре 1931 года предложено было послать член-корреспондента АН СССР Ивана Луппола и вице-президента академии Николая Марра. Заведующий Секретным отделом ЦК ВКП(б) Александр Поскребышев наложил резолюцию: «Послать одного». Политбюро проголосовало за Марра.
На XV Международный съезд физиологов в Риме в августе 1932 года решено было отправить делегацию из семи человек, в числе которых было два академика — Иван Павлов и Александр Палладин, на Международный конгресс математиков в Цюрихе в сентябре 1932 года — делегацию из пяти человек, включая академика Сергея Бернштейна. Затем к делегации математиков отдельным решением политбюро был добавлен академик Николай Лузин, поскольку его неприезд на конгресс мог вызвать «известные недоумения и возможные нарекания на Советские организации».
Даже по формулировкам решений политбюро можно было понять, что число ученых, которым может быть дозволен выезд, сводится к минимуму. Крупнейший тюрколог академик Александр Самойлович был «временно командирован» в Турцию и получил на расходы 200 американских долларов. Одновременно с ним был отправлен академик Марр — «по просьбе Кемаля» (президента Турции Мустафы Кемаля Ататюрка). Резюме политбюро: «Эта кратковременная поездка может полностью исчерпать задачи первоначального контакта между советскими тюркологами и турецкими учеными».
Постановлением политбюро ЦК ВКП(б) от 7 мая 1934 года «О командировках за границу» всем наркоматам и другим центральным и местным организациям воспрещалось посылать за границу представителей групп или делегаций без санкции комиссии ЦК. Состав комиссии: секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Жданов (председатель), заместитель председателя СНК Валерий Межлаук, заместитель председателя Комиссии партийного контроля Николай Ежов, заместитель председателя ОГПУ Яков Агранов и заведующий Особым сектором ЦК Александр Поскребышев. После убийства Кирова Андрей Жданов был направлен в Ленинград на должность первого секретаря горкома и обкома партии, новым председателем комиссии стал Ежов. В 1937 году персональный состав комиссии несколько раз поменялся — в связи с арестами ее членов.
Выпускать избранных на время, вернуть всех и навсегда
Созданию комиссии ЦК по выездам за границу в мае 1934 года предшествовало два судьбоносных административных решения, касающихся Академии наук,— о ее переподчинении Совнаркому (25 ноября 1933 года) и о переводе академии в Москву (15 апреля 1934 года).
Начинается резкое свертывание международных контактов. Работавших за рубежом ученых возвращали в СССР (или, как минимум, пытались вернуть), а выезд в заграничные командировки становился все более редким явлением. В представленном президиумом АН СССР плане заграничных командировок на 1936 год было предложено принять участие в 12 международных конгрессах и конференциях. Политбюро обсуждало участие только в одном — Международном математическом конгрессе в Осло. Делегацию было предложено сократить с 29 до 10 человек.
Работавший в Кембридже Петр Капица периодически приезжал в СССР. Во время очередного приезда в сентябре 1934 года ему предложили остаться, он отказался — и ему аннулировали выездную визу. В октябре того же года в письме председателю Совнаркома Молотову и наркому внутренних дел Генриху Ягоде нарком иностранных Максим Литвинов сообщал, что директор Кавендишской лаборатории, лауреат Нобелевской премии Эрнест Резерфорд ходатайствует о возвращении Капицы: «Полагаю, что ответ должен состоять в том, что советское государство само нуждается в услугах Капитца (так в документе.— «Ъ-Наука») и поэтому не намерено разрешать ему в настоящее время работать за границей. Постпредство может разъяснять, что наше государство считает себя вправе по своему усмотрению направлять деятельность ученых, которых оно вырастило и на образование которых были затрачены государственные средства». Той же осенью 1934 года советское руководство отказалось от дальнейшего сотрудничества с Фондом Рокфеллера.
Плата за доблестный научный труд
В 1932 году председатель совета министров Турции Исмет-паша во время визита в СССР пригласил академика Николая Вавилова в Турцию. 7 августа 1934 года политбюро выносит решение: «Отклонить предложение т.т. Чернова и Крестинского о командировании академика Вавилова в Турцию по вопросам растениеводства».
С 1931 года предложения срочно вернуться на родину начинают получать два крупных химика — академик Владимир Ипатьев (выехал на Международный энергетический конгресс в 1930 году, остался на лечение в Германии в связи с раком горла, затем переехал в США) и академик Алексей Чичибабин (после трагической гибели дочери выехал за границу вместе с женой, нуждавшейся в психиатрическом лечении, работал во Франции). В феврале 1931 года вопрос об Ипатьеве и Чичибабине обсуждался в Ленинградском обкоме ВКП(б) на совещании с участием представителей Объединенного государственного политического управления (ОГПУ). 6 февраля политбюро продлило их загранкомандировки на три месяца. В то же время следовало «постараться договориться с ними на месте о их действительном возвращении в СССР» (совершенно секретная записка председателя Ученого комитета при ЦИК Луначарского секретарю ЦК Павлу Постышеву). Командировки продлевались несколько раз. В июле 1932 года комиссии в составе прокурора СССР Акулова, замнаркома тяжелой промышленности Пятакова и секретаря ЦК ВКП(б) Постышева было поручено выяснить вопрос о дальнейшем пребывании академиков Чичибабина и Ипатьева за границей. Заместитель наркома иностранных дел Николай Крестинский докладывал Сталину: «Когда тов. Бухарин ехал на конгресс в Лондон, тов. Орджоникидзе, по поручению политбюро, просил его повидаться в Германии с академиком Ипатьевым и предложить последнему вернуться в СССР, пообещав, что по отношению к нему никаких репрессивных мер принято не будет и что он сможет по-прежнему работать в своем институте». Разговор не состоялся, так как Ипатьев переехал из Германии в Соединенные Штаты. Переговорить с Ипатьевым было поручено неофициальному агенту НКИД в Вашингтоне Борису Сквирскому. Ипатьев жаловался на сильное нервное переутомление, головные боли в районе левой части головы и левого уха, онемение в руках и бессонницу, просил дать ему возможность лечиться за границей за свой счет до полного восстановления здоровья. Он также сказал Сквирскому, что у него подписан годичный контракт с американским университетом и он сможет вернуться в Москву только после истечения срока контракта. В сентябре 1933 года при очередном продлении командировки Чичибабину Академии наук было предложено принять меры к его скорейшему возвращению в СССР.
29 декабря 1936 года Ипатьев и Чичибабин были исключены из членов Академии наук СССР, 5 января 1937 года — лишены советского гражданства. Сына Ипатьева, химика Владимира Ипатьева, вынудили публично осудить отца, что, впрочем, не спасло его от ареста в последующем.
Запретный приз
Поблажки в плане выезда за рубеж предоставлялись только мировым величинам и руководству академии.
В письме секретарю ЦК Павлу Постышеву летом 1932 года Николай Бухарин просил разрешить выезд в Финляндию на два месяца жене, дочери и сыну академика Павлова: «Мотивы выезда: Там живут внучки Павлова. Контр-мотивы: Есть сомнения, что т. к. Павлов тоже едет (пост. Политбюро есть), то не рискованно ли отпускать». Но поскольку семья академика ездила за рубеж ежегодно, компрометирующих данных на них не нашлось, решено было не нервировать академика и отпустить его с семьей к внучкам.
В августе 1933 года академик Алексей Северцов был отпущен на лечение водами в Карлсбад (в сопровождении жены). В ноябре 1933 года отпустили на лечение академика Александра Ферсмана — после того как за него попросил Вернадский. После обсуждения на политбюро Молотов поставил резолюцию: «Тов. Сталину. По-моему, надо послать Ферсмана за границу для лечения».
Исключение из академиков
В январе 1934 года выехать на два с половиной месяца для лечения на юге Франции было разрешено вице-президенту АН СССР Владимиру Комарову, вместе с женой, «с выдачей ему полторы тысячи золотых рублей».
В июне 1935 года академику Вернадскому (вместе с женой) было разрешено выехать в командировку за рубеж на три месяца. Маршрут — Чехословакия (там у него жила внучка), Италия, Англия, Франция, причем месяц перед поездкой академик, как настоящий патриот, провел на отдыхе в санатории «Узкое». На письме Вернадского Молотову с просьбой о выезде — виза Поскребышева. Значит, можно ехать.
В решении политбюро, принятом летом 1935 года по поводу поездки академика Павлова на 2-й Международный неврологический конгресс, можно прочесть (орфография оригинала сохранена): «Директор ВИЭМ Л. Н. Федоров, знающий семью Павлова, поддерживает выдвижение спутником и переводчиком сына Павлова — Владимира, на лойяльность которого можно полностью рассчитывать, в противовес второму сыну академика Павлова — Всеволоду».
А вот академику Николаю Лузину в июне 1934 года в выезде во Францию на лечение было отказано, хотя он, безусловно, был мировой величиной.
Нападение на Лузина
В советской делегации на Международном конгрессе по науке и технике в Лондоне в 1931 году был Эрнест Кольман. Единственный «тов.», а не «акад.» и не «проф.» в списке — партийный секретарь делегации. В том же году тов. Кольман опубликовал в журнале «Большевик» статью «Вредительство в науке» — одну из многих подобных статей, определивших атмосферу в научной среде в 1930-е годы. В том же году Кольман написал и первый донос на академика Лузина. В июле 1936 года в «Правде» появились три статьи без подписи: «Ответ академику Н. Лузину», «О врагах в советской маске» и «Враг, с которого сорвана маска», автором которых, скорее всего, также был Кольман.
Для разбора «дела Лузина» была создана специальная комиссия АН СССР, председателем которой стал вице-президент академии Глеб Кржижановский, а в состав вошли академики Иван Виноградов, Алексей Бах, Отто Шмидт, Николай Горбунов, Александр Ферсман, Сергей Бернштейн и др. Лузина обвиняли в том, что он обкрадывал своих учеников, приписывая себе их научные открытия, мстил тем, кто освобождался от его влияния, раздавал хвалебные отзывы невеждам и даже душевнобольным, печатал свои труды за рубежом, до революции придерживался правых, черносотенных взглядов, сохранив их и после победы революции.
Академик Лузин не отрицает, что серьезные теоретические труды он систематически печатал за границей, а в Советском Союзе публиковал то, что сам называл «белибердой» и «пустяками»,– «Правда», 14 июля 1936 года, «Враг, с которого сорвана маска».
У этой истории неожиданно хороший конец. 6 августа 1936 года центральные газеты опубликовали постановление президиума АН СССР, в котором признавалась критика газеты «Правда», но заканчивалось оно такими словами: «Президиум считает возможным ограничиться предупреждением Н. Н. Лузина, что при отсутствии решительного перелома в его дальнейшем поведении Президиум вынужден будет неотложно поставить вопрос об исключении Н. Н. Лузина из академических рядов». По некоторым сведениям, на подобное решение дал добро лично товарищ Сталин.
Обвинения в публикациях за рубежом и «низкопоклонстве перед заграницей» выдвигались и против сотрудников Пулковской обсерватории. Солнечное затмение 19 июня 1936 года наблюдалось преимущественно на территории СССР. В связи с этим руководство обсерватории активнее обычного общалось с зарубежными учеными. А летом в «Ленинградской правде» была напечатана серия статей-доносов, подписанных писателем Давидом Славентантором. НКВД начал расследовать «пулковское дело», арестовано было более 100 человек, 8 расстреляно, остальные посажены.
В Томске в кампанию по «борьбе с раболепием перед зарубежной наукой» в наличии публикаций в зарубежных изданиях обвиняли профессора Томского университета Стефана Бергмана, эмигрировавшего из Германии в СССР после прихода к власти Гитлера.
Число публикаций советских ученых в зарубежных научных журналах неуклонно снижалось с 1930 года. Кроме страха было еще несколько факторов: молодое поколение деятелей науки не привыкло к зарубежным контактам и слабо владело иностранными языками; происходило и становление отечественных научных школ по многим дисциплинам.
Несостоявшийся конгресс
В 1930-е годы взошла звезда злого гения советской биологии Трофима Лысенко. Агроном Лысенко стал известен благодаря разработанной им методике яровизации — проращивания семян перед посевом при низких положительных температурах. Первоначально Лысенко покровительствовал академик Николай Вавилов, президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина (ВАСХНИЛ) и директор Всесоюзного института растениеводства (ВИР): по его рекомендации Лысенко был избран членом-корреспондентом Академии наук УССР и АН СССР, выдвинут за работы по яровизации на соискание премии имени Ленина в 1933 году. Но вскоре из протеже Вавилова Лысенко превратился в его злейшего врага.
В 1932 году в Итаке (США) состоялся VI Международный конгресс генетиков. Делегацию СССР возглавлял Николай Вавилов. Следующий конгресс было предложено организовать в 1936 году в Скандинавии или в Москве. Поездка в Итаку была последней зарубежной командировкой академика Вавилова. В 1935 году советское правительство подтвердило проведение конгресса в Москве, но он был перенесен на 1937 год. К тому времени Лысенко и его сторонники вовсю атаковали представителей так называемой «старой школы» генетики, «формальной генетики» — Николая Вавилова, Николая Кольцова. В дискуссии в первую очередь использовались не научные, а идеологические доводы.
Из письма академика Владимира Вернадского непременному секретарю АН СССР Вячеславу Волгину от 19 июня 1930 года:
«Я узнал от Вас вчера, что, возможно, моя командировка за границу может быть не разрешена. В своем заявлении я представил также решающие для меня соображения, из которых ясно, что я не могу примириться с таким решением и не сделать из него логических выводов. Право выезда за границу, неразрывно связанное с правом полного научного общения в мировой научной среде, является для меня элементарной необходимостью. Я могу жить в стране, где этого права нет, только при условии его фактического для меня осуществления, как это было до сих пор».
Сам Лысенко стоял на позициях наивного ламаркизма (теории о возможном наследовании приобретенных признаков). В статье в «Правде» 6 декабря 1938 года в связи с выдвижением Трофима Лысенко кандидатом в действительные члены Академии наук говорится о том времени, когда его оппоненты еще не были побеждены, так: «Формальные генетики, открещиваясь от практики, отрицали самую возможность переделки природы в интересах человека. Последним "криком" генетики была полубредовая-полупоповская идея "генофонда", нашедшая себе некоторых поборников даже в среде советских ученых. Без всяких к тому оснований эти горе-теоретики утверждали, что сумма генов, то есть носителей "наследственного вещества", дана раз навсегда в определенном количестве. И отсюда — реакционнейший вывод — никаких открытий, никакого новаторства».
В 1933 году было арестовано 18 сотрудников ВИР, а на следующий год отменено торжественное празднование 10-летия института.
В конце 1935 года Вавилов был смещен с должности президента ВАСХНИЛ. Новым президентом стал Александр Муралов, арестованный и расстрелянный в 1937 году, его сменил в качестве и. о. президента Георгий Мейстер, расстрелянный в 1938 году, после Мейстера ВАСХНИЛ возглавил Лысенко.
В ноябре 1936 года политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение «отложить» проведение в Москве генетического конгресса. Конгресс был проведен в 1939 году в Эдинбурге. Избранному его президентом Николаю Вавилову в просьбе о выезде было отказано, советская делегация на конгресс вообще не поехала.
В статье «Лжеученым нет места в Академии наук СССР», напечатанной в «Правде» 11 января 1939 года и подписанной группой ученых, в том числе академиками Алексеем Бахом и Борисом Келлером, член-корреспондент АН СССР Николай Кольцов был назван «одним из идейных вождей евгенического направления», а его научные взгляды — родственными взглядам фашистских ученых. После статьи Кольцов был снят с должности созданного им Института цитологии, гистологии и эмбриологии (сейчас — Институт биологии развития им. Н. К. Кольцова РАН), а 2 декабря 1940 года скончался от сердечного приступа. Днем позже покончила жизнь самоубийством его жена.
Соломон Левит был снят с должности директора основанного им Медико-генетического института, вскоре после чего институт был закрыт, а Левит арестован и расстрелян.
Николай Вавилов был арестован 6 августа 1940 года, 9 июля 1941 года приговорен к расстрелу, впоследствии замененному 20 годами лагерей, 26 января 1943 года скончался в тюремной больнице.
Но борьба Трофима Лысенко с генетиками «старой школы» не закончилась.