Сто лет назад, 26 октября 1920 года, Совет народных комиссаров РСФСР принял постановление «О сборе и продаже за границей антикварных вещей». Причем В. И. Ленин при подготовке этого документа настаивал «на чрезвычайном ускорении» разбора и оценки отобранных у населения ценностей. Ведь к тому времени граждане и их жилища уже давно превратились для власти в золотой прииск.
В Гохране долго не хотели платить драгоценностями за крайне необходимый правительству труд Фаберже-младшего
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
В Гохране долго не хотели платить драгоценностями за крайне необходимый правительству труд Фаберже-младшего
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«Обшаривание ящиков, шкафов, сундуков»
С 15 января 1918 года в течение месяца граждане советской России были обязаны продать Государственному банку все имеющиеся у них золотые изделия весом более 16 золотников (золотник — 4,266 грамма) по 32 руб. за золотник чистого золота 96-й пробы. Не сданные в этот срок предметы подлежали конфискации. В постановлении Высшего совета народного хозяйства «Об утверждении секции благородных металлов В.С.Н.Х. и об установлении казенной монополии торговли золотом и платиной», принятом 12 января 1918 года, говорилось:
«Изделия из золота весом более шестнадцати золотников и все золото в сыром виде, находится ли это в руках частных лиц и учреждений, или в магазинах, ювелирных и иных мастерских, или в банковских сейфах, переходит в собственность государства с уплатой владельцам по установленной цене…
За золото в сыром виде, обнаруженное в сейфах, никакого вознаграждения не уплачивается».
Гражданам, слишком привязанным к своим драгоценностям, делалась уступка.
«Вместо подлежащих переходу в собственность государства золотых изделий,— гласило постановление,— владельцам их разрешается представить равное по весу количество золота российской или иностранной золотой монетой. В этом случае владельцу выдается письменное разрешение на право дальнейшего пользования заменяемым таким образом золотой монетой предметом».
А государственные музеи, дворцы, монастыри, церкви и любые религиозные общины были обязаны представить в месячный срок в секцию благородных металлов Высшего совета народного хозяйства опись всех находившихся в их владении или распоряжении золотых изделий с указанием веса каждого из них.
Но россияне не спешили обменивать золото на бумажные рубли, обесценивавшиеся с каждым днем. И началась охота за драгоценностями для диктатуры пролетариата.
Князь С. М. Волконский, камергер и директор Императорских театров, эмигрант с 1921 года, вспоминал о первых послереволюционных годах, прожитых сначала в Тамбове и потом в Москве:
«Никогда нельзя было спокойно спать, никогда не было уверенности, что в два часа ночи или в четыре утра не будет звонка. О, этот звонок, длинный, долго не прекращающийся — пока не отопрут! И эти люди в папахах со штыками; и обшаривание ящиков, шкафов, сундуков…
Кто же не знает этих ужасных дней, когда с каждою зарей новые известия о выселениях, ограблениях, арестах, расстрелах».
О той же обстановке писал другой эмигрант — общественный деятель меньшевик Г. Я. Аронсон, вспоминая Витебск 1918 года:
«Жизнь замирала рано. Военные дозоры по вечерам занимались проверкой документов. В домах производились постоянные обыски, искали денег (больше тысячи рублей не разрешалось никому иметь при себе), драгоценностей, товаров, продовольствия, и реквизировали все, что плохо лежало, что попадалось под руку. Это был период, когда аппарат чеки начинал впервые чувствовать под собой твердую почву».
Отчитываясь о своей работе с 18 июня по 18 октября 1918 года, Московская уездная чрезвычайная комиссия сообщала: «Конфисковано золотых часов 56-й пробы — 559 штук, серебряных изделий — 1 пуд 23 с половиной фунта».
К ноябрю 1918 года произошло затоваривание чекистских складов, и ВЧК приказала всем уездным ЧК немедленно разгрузиться от всех товаров и денег:
«Многие Комиссии имеют большие склады с разного рода товарами и деньгами, конфискованными у буржуазии. Товары очень ценные… Эти склады зачастую находятся в небрежном состоянии и частичной отчетности.
По получении настоящего приказа предписываем немедленно разгрузиться от всех товаров и денег, первые сдав все по актам соответствующим распределительным органам, вторые — в казначейство в доход казны, как конфискованные. Временно отобранные суммы сдавать в Народный Банк на текущий счет Комиссии.
Этот приказ отдать по всем уездным Ч. К., разъяснив, что Чрезвычайные Комиссии есть органы борьбы, а не распределения, для чего имеются продовольственные аппараты, муниципалитеты, Советы Народного Хозяйства, куда надо сдавать сырые материалы, металлы и т. д.».
А в Москву из провинции шел поток жалоб на злоупотребления чекистов и местных властей. Инструктор ВЧК А. П. Смирнов, отправленный в Тамбовскую губернию для выяснения ситуации, докладывал в марте 1919 года председателю ВЧК Ф. Э. Дзержинскому, что обнаружил в Усманском уезде много перегибов.
«Разбираясь во всех жалобах,— писал Смирнов,— ясно видно, что на местах злоупотребления неимоверные, как то: отбирали даже обручальные золотые кольца, серебряные часы и массу другой мелочи».
Ценности у народа отбирали массово и хранили крайне небрежно
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Ценности у народа отбирали массово и хранили крайне небрежно
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«Как экспортный фонд»
Для хранения ценностей в Москве было решено создать специальное Государственное хранилище. 3 февраля 1920 года Совет народных комиссаров постановил:
«Для централизации хранения и учета всех принадлежащих Российской Социалистической Федеративной Советской Республике ценностей, состоящих из золота, платины, серебра в слитках и изделиях из них, бриллиантов, цветных драгоценных камней и жемчуга, при Центральном бюджетно-расчетном управлении учреждается в Москве Государственное хранилище ценностей Российской Социалистической Федеративной Советской Республики (Гохран)».
Все советские учреждения и должностные лица были обязаны сдать в Гохран в течение трех месяцев все имевшиеся у них ценности, перечисленные в постановлении Совнаркома.
Музеи, научные учреждения и религиозные общины пока от сдачи ценных предметов освобождались, но были обязаны в течение месяца доставить в Гохран подробные их описи.
С мая 1920 года началось оживление советской внешней торговли, однако валюты в стране не было — и приходилось все покупать за золото.
Но возобновившаяся добыча золота принесла в 1920 году лишь около 110 пудов.
Гораздо больше обещала переплавка золотых предметов, добытых у населения.
Огромные надежды возлагались и на экспорт бриллиантов, которые, правда, еще предстояло извлечь из конфискованных по всей стране драгоценностей.
29 июня 1920 года Совет труда и обороны (СТО) — высший экономический орган страны — потребовал от Гохрана ударной работы. В постановлении СТО говорилось: «Предложить Наркомтруду предоставить Гохрану нужное количество ювелиров и бриллиантщиков, которые руководили крупными фирмами, согласно утвержденной Наркомтрудом потребности Народного комиссариата финансов в них, даже путем снятия их из всех ведомств, где бы они ни работали, по спискам, вырабатываемым Наркомтрудом совместно с Народным комиссариатом финансов и Всероссийской чрезвычайной комиссией».
Московский комитет государственных сооружений обязали в кратчайший срок построить при Гохране плавильные печи для золота и серебра, а Химическому отделу ВСНХ было приказано построить при Гохране кислотную комнату для удаления бриллиантов и анализа благородных металлов.
После постановления Совнаркома от 13 июля 1920 года «Об изъятии благородных металлов, денег и разных ценностей» началось новое «выковыривание штыком» ценностей из населения. Отныне конфискации подлежали не только золото и платина в слитках и в сыром виде, но и платиновые, золотые и серебряные монеты. Для личного потребления и домашнего обихода гражданам разрешалось иметь изделия из благородных металлов не более 18 золотников на одного человека, а серебряных предметов — не более трех фунтов на человека. Бриллиантов и других драгоценных камней в общей сложности полагалось на одно лицо не более трех каратов, жемчуга — не более пяти золотников.
Все излишки следовало срочно конфисковать. По всей стране опять начались обыски. Но Ленина не устраивали ни скорость сбора ценностей, ни темпы их оценки и сортировки, ни скорость их реализации за границей. И потому 26 октября 1920 года было принято постановление «О сборе и продаже за границей антикварных вещей», которым предусматривалось увеличение пайков и премий для всех, кто был задействован в этом архиважном деле. Отбирать начали все и у всех, невзирая на лица.
Как широко в те годы трактовали понятие «буржуазия», показывает случай с золотыми медалями лауреата Нобелевской премии академика И. П. Павлова.
«Люди со штыками» забрали их у него летом 1920 года. После жалоб ученого 30 сентября Совет народных комиссаров постановил: «Отклонить протест т. Аванесова против постановления Малого Совета о выдаче профессору Павлову 5 реквизированных медалей». И разрешил Наркомфину впредь возвращать реквизированные золотые медали, выданные за ученые заслуги, без обращения в Совнарком.
К концу 1920 года в стране был собран богатый урожай золотых часов, и Совнарком 18 декабря постановил: «Золотые часы, находящиеся в распоряжении Наркомфина и всех других учреждений, забронировать за НКвнешторгом как экспортный фонд». Всем народным комиссариатам и другим учреждениям было приказано немедленно передать все золотые часы в Гохран. А комиссия из представителей Народного комиссариата финансов, Народного комиссариата Рабоче-крестьянской инспекции и Народного комиссариата внешней торговли должна была заняться их оценкой.
Но в Европе спрос на золотые часы из советской России оказался крайне низким.
Так что в июле 1921 года Комиссии по реализации хранящихся в Наркомфине ценностей пришлось признать «более целесообразным реализацию их на внутреннем рынке».
Для получения жизненно необходимой валюты было решено продавать за рубежом только «драгоценные вещи дорогих сортов, притом без разлома, а так, как есть, с футлярами». Разламывать разрешалось только такие вещи, которые представляли собой «хорошие камни в плохой оправе».
Правда, и эта торговля шла со скрипом. Заместитель наркома по иностранным делам РСФСР М. М. Литвинов писал В. И. Ленину 29 июня 1921 года:
«Реализация драгоценностей наталкивается на огромные затруднения. Емкость рынка, при теперешнем экономическом кризисе, крайне ограничена. Из переданных Народному комиссариату внешней торговли драгоценностей продана лишь незначительная часть. Необходимо этот товар скинуть со счетов в наших валютных планах».
«Трудно оценить стоимость бриллиантов»
Изъятые церковные ценности помогли не столько голодающим, сколько властвующим
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Изъятые церковные ценности помогли не столько голодающим, сколько властвующим
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Но в подвалах Гохрана для нужд Внешторга накапливались и другие ресурсы. Начиная с февраля 1921 года, когда В. И. Лениным было подписано постановление «О составлении государственного фонда ценностей для внешней торговли», в Гохран из уездов и губерний страны пошли эшелоны с картинами и произведениями прикладного искусства. Наркомату внешней торговли было предоставлено право образовать в местах, где он найдет нужным, экспертные комиссии.
«На экспертные комиссии,— говорилось в документе,— возлагается отбор, классификация, оценка и учет могущих служить для экспорта предметов художественных и антикварно-исторических, а также предметов роскоши». С этого времени все произведения, что не успели попасть в ведение Музейного отдела Народного комиссариата по просвещению (Главмузей НКП), могли стать добычей Внешторга.
Музейный отдел, который возглавляла Н. И. Троцкая, для консультаций внешторговцев сформировал две группы своих экспертов — по живописи и по прикладному искусству.
1921 год искусствоведы провели в отчаянных спорах, пытаясь умерить аппетиты специалистов из Наркомвнешторга.
А муж Н. И. Троцкой — член Полтбюро ЦК РКП(б) Л. Д. Троцкий — в ноябре 1921 года возглавил Комиссию по учету и сосредоточению ценностей всех видов, имеющихся в РСФСР, призванную, наоборот, добывать все, что можно было пустить на экспорт.
Получивший статус Особоуполномоченного Совнаркома Троцкий в январе 1922 года приказал заведующим губфинотделами, председателям губчека и губвоенкомам организоваться в чрезвычайные тройки и обследовать в своих губерниях все возможные хранилища — музеев, монастырей, домовых церквей, барских усадеб, дворцов, пустующих помещений бывших частных банков, полковых цейхгаузов… Планировалось всю работу провести в течение полугода и собрать ценностей на 5–6 млрд золотых рублей. Главной же миссией, возложенной на Троцкого, было проведение кампании по изъятию церковных ценностей.
Воспользовавшись свирепствующим в стране голодом (число голодающих к началу 1922 года приблизилось к 15 млн человек), под формальным предлогом помощи голодающим Ленин — главный воинствующий безбожник — решил пополнить золотой запас страны, отняв «гигантские богатства» у церкви, а заодно и подорвав ее авторитет.
6 января 1922 года был опубликован декрет ВЦИК о ликвидации церковного имущества, а в феврале вышла инструкция о порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании верующих.
После вспышек недовольства верующих изъятие церковных ценностей проводилось как масштабная военная операция.
К участию в ней привлекались работники ГПУ, Наркомата юстиции, ревтрибуналов, воинских частей и подразделений. Правовой основой изъятия был факт национализации церковного имущества, и, следовательно, его собственник — государство — мог его использовать по любому назначению, в том числе изъять и продать. «Очищению» (словечко Ленина) подверглись не только православные церкви, но и другие культовые здания — католические, протестантские, иудейские, буддистские, мусульманские.
12 мая 1922 года на III сессии ВЦИК 9-го созыва М. И. Калинин подвел первые итоги:
«Центральная комиссия Помгола в настоящий момент как раз и существует на сборы с гражданского налога (правительством для помощи голодающим был объявлен так называемый гражданский налог, который должен был дать около 7 трлн руб., но на 10 мая поступило лишь 180 млрд руб.— "История") и с ценностей, которые мы собираем с так называемых церковных ценностей. ЦК Помгол все ценности, которые будут изъяты из церквей, стремится употребить не на организационные расходы комиссий Помголов, а главным образом на закупки продовольствия.
До сих пор, по полученным сведениям, было собрано серебра 6800 пудов, золота — 12 пудов и некоторое количество бриллиантов.
Трудно оценить стоимость бриллиантов. Что касается серебра, то оно оценивается приблизительно в 20 000 руб. пуд. Значит, сравнительно эти сборы невелики. Можно было бы думать, что эти сборы должны дать больше, но те сведения, которые поступают с мест, говорят, что в целом ряде церквей раньше, за период революции, изъят, вероятно, сравнительно больший процент драгоценностей. Что касается изъятых ценностей, то в счет их мы уже получили от правительства миллион рублей золотом…»
К концу июня 1922 года в Гохран поступило 17 тыс. пудов церковных ценностей. Из них экспертам Главмузея удалось осмотреть 4 тыс. пудов. Для государственных музеев ими было отобрано 100 пудов предметов безусловной художественно-исторической ценности. Остальное предназначалось к переплавке.
1 июля 1922 года заведующая Главмузеем НКП Н. И. Троцкая предприняла попытку спасти еще хотя бы часть этих произведений искусства. Она написала письмо в ЦК Помгола А. Н. Винокурову, где предложила по-иному использовать изъятые церковные ценности.
«Часть предметов, изъятых в Помгол,— писала Троцкая,— идет в настоящее время в сплав, между тем означенные предметы могли бы быть использованы как предметы искусства и старины в большей степени, чем в настоящее время, при реализации их на иностранном рынке и преимущественно на Ближнем Востоке, например в Сербии, Болгарии, Армении и в Константинополе.
Здесь церковная утварь русского производства всегда находила хороший сбыт, и в настоящее время, после 8-ми летнего перерыва в сношениях, особенно ощущается нужда в этих предметах…
Главмузей не раз уже обращал внимание на нерациональное использование прекрасных образцов русского производства 18-го века, а также и 19-го века, остающихся в Фонде Помгола, которые могли бы пойти как материал для продажи за границу и которые дали бы больше, чем если бы они были обращены в сплав…»
На вопрос зампреда ЦК Помгола А. Н. Винокурова: «Допустима ли политически продажа изъятых церковных ценностей за границей?» — член Бюро Центральной комиссии по изъятию церковных ценностей А. Г. Белобородов ответил: «Согласно решения Бюро Комиссии по изъятию церковных ценностей, Гохран должен при разборке церковных ценностей отбирать такие предметы, которые могут пойти на продажу как изделия. В результате этого отбора отобранное не только должно поступить в Главмузей, но и должно быть рассматриваемо как подлежащее продаже за границей. Само собой разумеется, продажа вполне допустима».
По оценке ЦК Помгола, на начало сентября 1922 года на местах было учтено следующее количество изъятых ценностей: золота — около 530 кг, серебра — около 384 тонн, жемчуга — 225 кг, более 100 тыс. алмазов, бриллиантов и других камней и более 30 тыс. золотых и серебряных монет.
В Москву была доставлена в сентябре примерно половина указанного — на сумму, по оценке Наркомфина, 7–8 млн золотых рублей. Это не составило и 5% от общих поступлений по стране в Фонд помощи голодающим и не могло существенно повлиять на ход кампании по борьбе с голодом. Но церкви был нанесен непоправимый урон.
«Весь гонорар получить в ценностях»
Одновременно с «сосредоточением ценностей всех видов, имеющихся в РСФСР», предпринимались попытки их реализации за границей. Иногда они заканчивались неудачей и скандалом. Как это случилось в начале 1922 года в Амстердаме. Эмигрантская газета «Голос России» сообщала 28 февраля:
Многие фамильные ценности были известны в мире не меньше царских, и за границей отказывались покупать краденое
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
Многие фамильные ценности были известны в мире не меньше царских, и за границей отказывались покупать краденое
Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ
«Амстердамские евреи-ювелиры отказались приобрести партию крупных бриллиантов и несколько жемчужных ожерелий от члена советской дипломатической миссии в Стокгольме, посланного в Голландию Керженцевым (полпред в Швеции.— "История") для продажи драгоценностей по приказу Москвы. Ювелиры мотивировали свой отказ тем, что среди предъявленных драгоценностей есть фамильные камни, которые вышли из их мастерских, и им известны их подлинные владельцы».
Не меньше скандалов вызывали и попытки продать бриллианты и ценности, которыми советское правительство через Коммунистический интернационал снабжало идейно близкие партии по всему миру.
О других проблемах с реализацией сокровищ, скопившихся в Гохране, сообщал в письме В. И. Ленину 10 марта 1922 года нарком внешней торговли РСФСР Л. Б. Красин:
«1) Продать крупную партию драгоценностей первому попавшемуся покупателю сейчас можно лишь за 1/2–1/3 нормальной цены: всюду кризис, буржуазия в угнетенном состоянии духа, брильянтов женам и содержанкам не покупает.
2) Выгодно (или сносно) можно продать только через крупного брильянтщика-монополиста вроде де Бирса и т. п. фирм.
3) Де Бирс был у меня весной, упрекал, что мы коминтерновскими распродажами вконец испортили рынок и заставили его прикрыть копи в Африке…»
Л. Д. Троцкий был с этим не согласен. 23 марта 1922 года в служебной записке он изложил свои соображения Л. Б. Красину:
«1. Для нас важнее получить в течение 1922–1923 гг. за известную массу ценностей 50 миллионов, чем надеяться в 1923–1924 гг. получить 75 миллионов.
2. Наступление пролетарской революции в Европе, хотя бы в одной из больших стран, совершенно застопорит рынок ценностей: буржуазия начнет вывозить и продавать, рабочие станут конфисковывать и пр. и пр.
Вывод: нужно спешить до последней степени».
Продать бриллианты зарубежной буржуазии, чтобы затем отобрать их после мировой революции, было совершенно замечательной, но оказавшейся несбывшейся мечтой.
Для скорейшей оценки сокровищ Гохрана Троцкий привлек оставшегося после революции в России ювелира А. К. Фаберже, сына знаменитого придворного поставщика. Его заверили в том, «что он получит крупнейшее вознаграждение в капиталистическом, а не в советском масштабе». Но руководство Гохрана по-советски развело волокиту с оплатой труда одного из лучших геммологов России.
8 июня 1922 года Л. Д. Троцкий писал заместителю наркома финансов Г. Я. Сокольникову:
«В течение нескольких месяцев я тщетно пытался добиться урегулирования денежных счетов Гохрана и Фаберже. После ряда устных переговоров с работниками Наркомфина я писал об этом 4 февраля, 22 марта и, наконец, 25 мая… Считаю политику Гохрана в этом вопросе несообразной и вредной… Затягивание или, особенно, попытка свести на нет сделанные обещания совершенно недопустимы.
Кроме практического вреда, от этой мнимой экономии мелкого лавочника мы ничего не получим.
Я всячески настаиваю, чтобы счеты с Фаберже были урегулированы на основании соглашения и так, чтобы он был заинтересован в дальнейшей работе и чтобы другие крупные оценщики, русские и особенно иностранные, не были отпугнуты…
P. S. Напоминаю, что Фаберже изъявлял желание весь гонорар получить в ценностях по своему отбору».
Также ценностями вознаграждали позже иностранных экспертов, помогавших продавать за границей церковные предметы.
Когда же в конце 1920-х годов на Западе появился интерес к антиквариату, находившемуся в советских музеях, сотрудники Наркомторга СССР легко убедили членов союзного Совнаркома в том, что продажа антиквариата — быстрый способ усилить валютные поступления. По их прикидкам, это могло принести около 30 млн золотых рублей. Ведь итоги 1927 года показали, что расходы по импорту продолжают значительно превышать поступления от экспорта.
И 23 января 1928 года было принято секретное постановление СНК СССР «О мерах к усилению экспорта и реализации за границей предметов старины и искусства», сделавшее беззащитными советские библиотеки и музеи вплоть до Эрмитажа.
А в 1930 году был придуман еще один способ получить валюту. В нескольких крупных городах СССР открылись магазины Торгсина (Всесоюзного объединения по торговле с иностранцами). На их прилавках появились антикварные вещи, которые, как тогда писали советские газеты, «революция передала в фонд Республики».