Сотни москвичей, актеры, режиссеры и музыканты проводили в последний путь народного артиста России Валентина Гафта. Коллеги, вспоминая его, заставляли зал смеяться в день похорон. Ведь актер, по словам друзей, и сам был таким: большим, ярким и щедрым на веселье. Люди, добавляли они, которые удостаивались чести быть упомянутыми Гафтом в его эпиграммах, гордились этим. «Спасибо, что не прогибались, что не стали... да никем не стали: ни депутатом, ни политиком, а остались собой — Валентином Гафтом»,— благодарили актера на прощание.
Фото: Иван Водопьянов, Коммерсантъ / купить фото
Фото: Иван Водопьянов, Коммерсантъ / купить фото
В «Современнике» прошло прощание с актером Валентином Гафтом, который ушел из жизни 12 декабря на 86-м году жизни. Гроб с его телом стоял на сцене, окруженный цветами и венками, а проститься с артистом пришли сотни его друзей и коллег. Зрители с букетами тянулись в театр, куда их пропускали порциями: согласно мерам эпидемиологической безопасности, зрительный зал не мог быть заполнен более чем на четверть.
На большом экране сменяли друг друга портреты Валентина Гафта, фото с репетиций, спектаклей и кадры из многочисленных кинофильмов, в которых он снимался. Фоном звучали стихи Гафта, записанные им самим. Актеры Сергей Гармаш и Елена Яковлева решили не выступать с последними словами и лишь попрощались.
Актер и режиссер Авангард Леонтьев произнес, наверное, самую долгую речь, предварив ее важным замечанием о самом театре: «Это театр с очень точным, неумолимым представлением о себе, где труппа решала большинством голосов, взять ли пришедшего актера». По словам Авангарда Леонтьева, в «Современник» приходили устраиваться на работу «известные артисты, как сейчас говорят, звезды, но это не означало, что их брали». Но вспомнить обсуждения прихода Валентина Гафта он не смог: «Так легко он был принят, что даже не запомнилось». «Он много молчал, а если начинал говорить, то всегда выправлял ситуацию, выводил из тупика, к Вале всегда прислушивались, он задавал тон»,— вспоминал Авангард Леонтьев. Цитируя слова самого Гафта, актер использовал его интонации, и казалось, что это сам Гафт говорит: «Эй, старик, ты слишком медленно играешь! Кто тебя учил?» В зрительном зале раздался смех. «Да, он мог сказать человеку резко: "Ты плохо сыграл!" C ним часто было трудно, но потом проходили секунды, минуты, дни — и появлялось понимание, что он говорил правду, которой лучше воспользоваться»,— вспоминал Авангард Леонтьев. «Он собирал, вел, поощрял, он был очень щедрым»,— казалось, актер хочет успеть сказать о Валентине Гафте все, что хотел и не успел сказать ему при жизни. И даже когда его стали торопить закончить речь, чтобы дать возможность высказаться другим, он не осекся и продолжал, будто его человеческие чувства были важнее церемоний, тем более этой, последней, где все расписано по минутам: «А когда он стал писать стихи, стало ясно: это — поэт, способный сместить стихотворением фокус восприятия, сделать так, чтобы люди прозрели!»
«Он был талантлив во всем: в творческой карьере, в судьбе, в поэзии. Эхо его судьбы будет еще долго с нами,— произнес глава департамента культуры Москвы Александр Кибовский.— Люди, которые удостаивались чести быть упомянутыми Гафтом в его эпиграммах, гордились этим».
«Валентин Иосифович, хочу поблагодарить за тот трепет, который я испытывал, находясь рядом с вами,— подошел к микрофону театральный продюсер Леонид Роберман.— Спасибо, что не прогибались, что не стали... да никем не стали: ни депутатом, ни политиком, а остались собой — Валентином Гафтом».
Музыкант Александр Розенбаум некоторое время находился на сцене рядом с вдовой Валентина Гафта Ольгой Остроумовой, а потом вышел к микрофону и прочитал посвященное Валентину Гафту стихотворение, написанное в 2013 году. «Ты очень напоминаешь мне дуб. Могучий. Сломать невозможно... Такие гиганты не могут в ряду стоять. Им это ужасно сложно»,— раздавался голос Александра Розенбаума сквозь щелканье затворов фотоаппаратов.
«Валентин Иосифович не был моим прямым учителем, моим учителем был Олег Палыч Табаков,— взял слово актер Евгений Миронов.— Но я всегда на него смотрел и учился. Валентин Иосифович, передайте привет Олегу Палычу...»
«О нем можно рассказывать, хохоча до безумия,— предупредила присутствующих актриса Лия Ахеджакова.— Понимаете, даже в эти дни все хохочут, когда о нем говоришь». И она дала залу почувствовать это. «Когда я только пришла в "Современник" — а для меня это было как на небо попасть,— надо было срочно выучить роль грузинской старушки и сразу выйти на сцену. Тогда умерла играющая ее актриса Добржанская, и поэтому меня взяли,— начала Лия Ахеджакова.— И выйдя на сцену, я была так потрясена, что совершенно забыла текст! А Валя сидел лицом к залу». «И в самый ужасный для меня момент он повернулся ко мне, а он был вот здесь,— актриса развернулась и указала рукой на место у гроба, и все замерли, ожидая, что он повернется.— И такое тепло передал мне своей улыбкой, что я освободилась и почувствовала, что на этой сцене я на своем месте». «А однажды он вдруг обратился ко мне — а он всегда смотрел в зал — и сказал: "Ну все, Лилек, я женюсь на тебе!" И это было так комично, что все падали от смеха!» — Лия Ахеджакова действительно начала по-детски смеяться, а вместе с ней все присутствующие. «Мы все время находили поводы обижаться друг на друга, по году не разговаривали,— вдруг тон Лии Ахеджаковой изменился.— Какая я была дура, надо было сразу прощать. Он был божественный артист и очень красивый мужик, и очень чудной. Валечка, благодарю за эту нежность. Никаких обид. Очень люблю и все помню. Прощай, увидимся».
Стихов Валентина Гафта звучало много — и в начале церемонии, и между выступлениями. Голос Гафта, тихо и даже интимно читающего свои стихи, создавал ощущение его присутствия, и казалось, в этот момент он вместе со всеми и сам прощается со своими дорогими. «Я мертв, но видно, что дышу я, убит и кланяюсь в конце…— он отвечал, и давал напутствие каждому выступавшему, и утешал: —...Жизнь коротка, как пьесы читка. Но если веришь, будешь жить. Театр — сладкая попытка вернуться, что-то изменить».