Наука о расах

В 1936 году в Нью-Йорке вышла книга Джулиана Хаксли и Альфреда Хэддона с броским названием «We Europeans: A Survey of Racial problems» («Мы европейцы: обзор расовых проблем»). В ней констатировалось, что раса — это продукт воображения некоторых антропологов, потерявших связь с реальной действительностью. Тогда это казалось научной крамолой, сейчас стало нормой. Большинство западных ученых готовы отказаться от понятия «раса» и писать вместо «расы» что-то более политкорректное — например, «главные этнические группы» (major ethnic groups).

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Рас нет!

27 марта 2019 года на своем 88-м съезде в Кливленде Американская ассоциация физических антропологов (AAPA) приняла «Заявление о расах и расизме». Оно довольно длинное, но его суть сводится к нескольким фразам: «Термин “раса” не дает точного представления о биологической изменчивости человека. Он никогда не был точен в прошлом и остается неточным. Люди не делятся биологически на отдельные континентальные типы или расовые генетические кластеры. Западную концепцию расы следует расценивать как классификационную систему, возникшую из европейского колониализма, угнетения и дискриминации и поддерживающую их».

Справедливости ради надо сказать, что AAPA отнюдь не главное научное объединение антропологов в США. Там есть более старая и более солидная организация — Американская антропологическая ассоциация (ААА), насчитывающая 11 тыс. ученых. В ААА термин «раса» в академическом биологическом смысле пока употребляют. Но сути дела это не меняет. Его уже довольно давно нет в западных учебниках антропологии, в новых его нет исходно, а при переиздании старых классических, как, например, трехтомная «Генетика человека. Проблемы и подходы» Фридриха Фогеля и Арно Мотульски, по которому учились несколько последних поколений студентов-генетиков, его просто вымарали.

По данным сотрудника Института общей генетики им. Н. И. Вавилова Евгения Тетушкина, который, в свою очередь, цитирует обзоры по расовой антропологии 2004–2007 годов, в начале нашего века около 70% американских антропологов считали расу мифологическим понятием. Среди антропологов Западной и Центральной Европы доля противников представления о биологической реальности рас была существенно ниже, а самый высокий процент сторонников традиционных взглядов на расу был в России и Китае.

Обзор 2015 года Евгения Яковлевича Тетушкина «Do the Human races actually exist?» («Существуют ли расы человека?») был и остается на сегодня, пожалуй, самым содержательным и понятным даже неученому народу анализом современной ситуации в антропологическом расоведении, он доступен в интернете на русском языке и стоит того, чтобы его прочел каждый озабоченный расовой проблемой. Таких сейчас много и становится все больше.

Адамиты и полигенисты

Для того чтобы видеть, как сильно внешне различаются люди разных рас, и сообразить, по какой причине они отличаются друг от друга, не надо быть ученым. Все хотя бы понаслышке знают про Ноя, спасшегося со всеми своими домочадцами от Всемирного потопа. У него было три сына — Сим, Хам и Иафет. Сим стал родоначальником семитов, Хам — хамитов, населяющих Северную Африку, Иафет — индоевропейцев. А если учесть, что предками Ноя были Адам и Ева, то в Ветхом Завете в конспективном виде изложена вся современная моногенетическая теория человеческих рас.

Вся последующая расовая антропология, включая ее современную геномную разновидность, занималась и продолжает заниматься всего лишь уточнением мелких деталей ветхозаветной теории происхождения рас в дилювиальные времена, то есть в плейстоцене по современной терминологии (2,5 млн — 12 тыс. лет назад). Первые антропологи Нового времени не стеснялись ссылаться на Ветхий Завет, но затем по мере роста их безбожия и как следствие этого — чрезмерной самоуверенности ученые начали строить собственные научные теории рас человека, нагромоздив такие замысловатые расовые конструкции, что их демонтаж продолжается по сей день.

В концентрированном виде теории полигенеза рас, то есть происхождения людей разного цвета кожи от разных предков, были обобщены в трудах 1930–1940-х годов немецкого антрополога Франца Вейденрейха. С 1940 года он работал в США, и здесь наиболее известным его последователем был Карлтон Кун из Гарварда, согласно теории которого разные подвиды (расы) Homo sapiens возникли независимо из локальных разновидностей человека прямоходящего (Homo erectus), расселившегося за почти два миллиона лет своего существования по всему Старому Свету.

Что же касается пионеров теории расового полигенизма, то в свое время научное сообщество с большим интересом наблюдало и участвовало в заочной дискуссии Георга Форстера с Иммануилом Кантом. Форстер в должности врача и натуралиста участвовал во втором кругосветном плавании капитана Джеймса Кука в 1772–1775 годах, и его описание плавания, изданное в 1779 году, принесло Форстеру мировую известность. После выхода в свет в 1785 году в популярном в просвещенных немецких кругах журнале Berlinische Monatsschrift статьи Канта «Определение человеческих рас» Форстер написал критическое письмо Канту. Тот вопреки своему обыкновению не отвечать на подобные письма ответил Форстеру.

Завязалась переписка, к которой подключились другие расоведы, а в итоге возникло то, что сейчас назвали бы блогом, с перепостами и выплесками частной переписки в виде публикаций в научных и общественно-политических СМИ. Этот блог XVIII века был интересен его посетителям и участникам тем, что здесь столкнулись чистая теория (в лице Канта, который, вероятно, в своей жизни не видел ни одного живого негра или китайца) с практиком Форстером, который во время кругосветного плавания перевидал всю расовую палитру человечества.

Неудивительно, что при таких исходных условиях Кант придерживался классического моногенеза рас в духе Писания (тогда расоведов-моногенистов называли адамитами), а Форстеру, видевшему, насколько разительно отличаются папуасы от европейцев, проще было допустить, что они появились на Земле независимо друг от друга: Африка произвела своих людей, Азия — своих и так далее. При этом он понимал, что первое, в чем его можно обвинить, так это в ереси, но больше Форстера волновала моральная сторона его теории полигенеза рас. «Если мы,— писал он Канту,— так резко отделяем негров от белых людей, то не разрезаем ли мы тем самым последнюю нить, которая связывает этот обездоленный народ с господствующей расой? Может быть, теоретическое обоснование единства человеческой расы умерило бы жестокость европейцев по отношению к несчастной черной расе».

И сам же отвечал себе: «Разве идея о том, что черные — наши братья, хоть раз где-нибудь остановила поднятую плеть рабовладельца? Наконец, разве связь, бесспорная связь, скрепляющая расу белых, мешает выродившимся европейцам так же деспотически управлять белыми братьями, как они это делают по отношению к неграм? Очевидно, что влияние идей здесь бессильно, и в теоретическом споре остается только руководствоваться истиной, то есть совпадением мысли с действительностью, которая исправляет мысль, если она не истинна». В общем, слегка перефразируя известные слова Сократа, «amitus Canto, sed magis amica veritassed magis amica veritas» («Кант мне друг, но истина дороже»).

Забегая вперед, можно констатировать, что длившийся больше двух веков спор адамитов и полигенистов закончился окончательной и безоговорочной победой первых после завершения в начале нашего века программы «Геном человека». С точки зрения современной геномики существуют только две расы Homo sapiens, разделение на которые произошло в Африке примерно 110 тыс. лет назад. Первая раса малочисленная и объединяет койсанов (бушменов и др.), живущих на юге Африки и говорящих на языках с щелкающими согласными звуками. Вторая — все остальное население земного шара вне зависимости от цвета кожи и разреза глаз.

Сильная раса

В 2009 году южнокорейские ученые опубликовали полногеномное сравнение трех людей — Джеймса Уотсона (того самого, который в 1950-е годы вместе с Фрэнсисом Криком расшифровал строение молекулы ДНК), владельца и главы корпорации Celera Genomics Крейга Вентера и доктора Сон-Чин Кима, одного из авторов корейского исследования. Уотсон и Вентер оказались одинаковы по 1 715 851 маркеру ДНК, а ДНК Кима совпадала с их ДНК по 1 824 482 и 1 736 340 маркерам соответственно.

Разумеется, в наше время никто из образованных людей не сомневается, что все мы на Земле одинаковы по заложенным в нас природой или Господом Богом (это как кому больше нравится) задаткам и способностям. И то, что геномы воспов в корейском исследовании больше отличались друг от друга, чем от генома монголоида, было лишь еще одним подтверждением этому. Но так было не всегда.

Перед первыми учеными-расоведами Нового времени помимо вопроса, почему люди в разных уголках Земли такие разные, вставал во весь рост еще один вопрос: почему все они такие отсталые, а то и вовсе дикие? Одним из первых попытался ответить на этот вопрос Артюр де Гобино. Он не был профессиональным ученым, но его книга «Essai sur l’inegalite des races humaines» («Очерк о неравенстве человеческих рас»), вышедшая в 1753 году, оказала гораздо большее влияние на дальнейшее расоведение, нежели научные трактаты многих ученых.

Резюмируя суть своего труда, Гобино пишет: «Признавая, что существуют как сильные, так и слабые расы, я предпочел исследовать первые, проанализировать их качества и особенно проследить их происхождение. С помощью этого метода я убедился наконец, что все великое, благородное и плодотворное в трудах человека на Земле, в науке, искусстве и цивилизации происходит из одной исходной точки, является развитием одного зародыша (germe) и результатом одной мысли; оно принадлежит одной семье, различные ветви которой господствовали во всех цивилизованных странах Вселенной».

«Одна семья» у Гобино — это белая раса, а французское слово germe (семя, зародыш) у него употребляется во вполне современном значении — ген. Неудивительно, что в 1930-е годы теоретики собственного расового превосходства в нацистской Германии и Японии понадергали цитат из Гобино для собственных «научных» трудов. Это как раз тот случай, когда смотрели в книгу, а видели фигу, как говорят в народе. Книга Гобино не такая уж толстая — чуть больше 200 страниц, переведена на все основные языки народов мира и доступна в интернете, но многим цитирующим ее до сих пор прочитать книгу от начала до конца, похоже, лень. И зря, потому что окажется, что в расоведении Гобино придерживается вполне научного адамизма, а пишет он в основном о том, что Лев Гумилев назвал «пассионарностью этносов».

Лицо кавказской расы

В трудах историков науки принято писать, что термин «раса» ввел в научный оборот Бюффон в 1749 году. Верится в это с трудом хотя бы потому, что спустя всего четыре года после Бюффона Гобино использует это понятие как само собой разумеющееся и понятное без дополнительных объяснений. Скорее всего, термин «раса» в его современном понимании появился в науке по меньшей мере на век раньше.

Впрочем, дело не в слове «раса». Линней, например, обошелся без него, поделив вид Homo sapiens в своей «Системе природы» на четыре «разновидности»: Europaeus albesc., Americanus rubesc., Asiaticus fuscus и Africanus niger, то есть на белых европейцев, краснокожих американцев, желтых азиатов и черных африканцев. Дело в том, что по мере развития расоведения число рас на Земле начало расти и доросло в первой половине ХХ века до сотни «больших» и «малых» рас (вторые входили в состав первых).

Основным инструментом расоведов догенетической эпохи был штангенциркуль для измерения пропорций черепа человека. И кто только не отметился в циркульной антропологии! Тут помимо Линнея и Бюффона — Кювье и Сент-Илер, Гексли, Геккель, Мюллер и десятки биологов калибром поменьше. Одним словом, весь бомонд классической биологической науки. От этого периода расоведения нам в наследство с легкой руки, точнее, циркуля геттингенского антрополога конца XVIII века Иоганна Блуменбаха досталась кавказская (она же белая) раса.

В научной литературе присутствуют две версии кавказского происхождения белой расы. Согласно первой, Кавказ был колыбелью белой расы: ведь именно здесь, у горы Арарат, причалил Ноев ковчег. Вторая прозаичнее: череп, который Блуменбах ошибочно описал как эталонный для европейца, принадлежал грузинке. Но как бы там ни было, расовую классификацию Блуменбаха, которая с минимальными потерями дожила до нашего времени, решили не менять, а просто писать рядом с Caucasian в скобках Europid. Правда, в издании академического «Оксфордского словаря» 1899 года было указано, что это слово как обозначение белокожих людей вышло из употребления.

Оно действительно было подзабыто, но по причудливой иронии судьбы задержалось в англоязычном полицейском канцелярите. По сей день в полицейских протоколах и ориентировках среди примет белого преступника звучит Caucasian (кавказец). Впрочем, даже полицейские понимали несуразность этого термина, давно заменив его в разговорах между собой сленговым сокращением Cauc. Но в последнее время «кавказская раса» снова вошла в США в моду — на этот раз не в науке и не в криминалистке. По данным исполнительного директора Института расового примирения в Оксфорде, штат Миссури, Сьюзен Глиссон, «это последнее средство для белых, которым действительно неудобно говорить о расе, они используют этот термин, чтобы быть как можно дальше от расизма».

Финский субстрат

В нашей стране самую сложную расовую конструкцию создал в 1930-е годы директор НИИ антропологии при МГУ профессор Виктор Валерианович Бунак. Она состояла из 5 расовых стволов с 12 расовыми ветвями и 52 расами. Славянское население СССР в ней относилось к беломорско-балтийской расе. В этом она формально повторяла нордическую расовую конструкцию Ганса Гюнтера, которая использовалась нацистами для «научного» обоснования своей расовой доктрины. В ней население Финляндии, Прибалтики и славянское население европейской части России относилось к восточно-балтийскому типу европеоидной расы.

Интересно, что к тому же пришли геномные расоведы уже в нашем веке. По словам заведующего лабораторией Медико-генетического научного центра РАМН Юрия Спицына, с генетической точки зрения русские, украинцы и белорусы представляют собой «крайне размытый финский субстрат». На этом примере видно, насколько научные классификации рас отличаются от народной расовой таксономии. Это, кстати, не игра слов, а вполне научный термин (folk taxonomy). Такое расоведение ученые тоже изучают. Но начиная с 1930-х годов, когда формировалась новая наука — популяционная генетика, изучением рас человека вплотную занялись генетики, и почти сразу у них возникли сомнения в реальности их существования.

Британский скептицизм

Первый звоночек прозвенел в 1936 году, когда в Нью-Йорке вышла книга Джулиана Хаксли и Альфреда Хэддона «We Europeans: A Survey of Racial problems» («Мы европейцы: обзор расовых проблем»). Хэддон был довольно известным британским антропологом, а Хаксли — одним из создателей синтетической теории эволюции (СТЭ, то есть дарвинизма, адаптированного к новым генетическим реалиям).

Кроме того, Хаксли был внуком самого ярого пропагандиста идей Дарвина Томаса Гексли (его имя традиционно пишется в старой транскрипции), родным братом писателя Олдоса Хаксли и известным на Западе пропагандистом идей гуманизма, одним из отцов-основателей (наряду с Томасом Манном и Альбертом Эйнштейном) Первого гуманистического общества Нью-Йорка, а в недалеком будущем одним из основателей и первым генеральным директором ЮНЕСКО.

Говоря проще, он был эталонным представителем британской культурной элиты. А когда такие люди считают, что раса — это продукт воображения некоторых антропологов, потерявших связь с реальной действительностью, к ним нельзя не прислушаться. Хаксли и Хэддон, правда, допускали, что «чистые расы» могли существовать в далеком прошлом, при первичном разделении человечества на географические общности. Потом их последователи и этого не допускали.

Расовая борьба в ЮНЕСКО

Следующий чувствительный удар по биологической теории рас нанес еще один британский антрополог — Эшли Монтагю. Его книга «Man’s Most Dangerous Myth: The Fallacy of Race» («Самый опасный миф человека. Расовая ошибка»), вышедшая в 1942 году в Нью-Йорке, была вдвое толще, чем у Хаксли с Хэддоном, и скорее была научной публицистикой, чем монографией в строгом научном смысле этого жанра. Но она была актуальна: шла жестокая война с нацизмом, чья идеология зиждилась на превосходстве нордической расы.

В 1950 году, когда еще свежими были впечатления от Нюрнбергского процесса (1945–1949 годы), свой приговор расам человека вынесла ЮНЕСКО под председательством Хаксли, докладчиком на том заседании в Париже был Эшли Монтагю. В «Заявлении о расе» («Statement on race») ЮНЕСКО говорилось: «Миф о “расе” нанес огромный человеческий и социальный ущерб». Разумеется, ученые-генетики, как любые нормальные люди, резко отрицательно относились к нацизму, но были не согласны, что они занимаются мифотворчеством и вредят человечеству, и в 1951 году ЮНЕСКО пришлось подкорректировать свое «Заявление о расах».

В заявлении 1951 года говорилось: «Понятие расы единодушно рассматривается антропологами как классификационный аппарат, обеспечивающий зоологическую структуру, в рамках которой могут быть организованы различные группы человечества и с помощью которой могут быть облегчены исследования эволюционных процессов… Разделение человеческого рода на расы отчасти условно, отчасти произвольно и не предполагает никакой иерархии».

Потом было еще два заседания ЮНЕСКО по расовому вопросу в Москве в 1964 году и в Париже в 1967 году, но к этому времени уже не было необходимости давить на ученых бюрократическими резолюциями и заявлениями. Они сами переживали тяжелый кризис веры в существование биологических рас человека.

Бунт молодежи

В 1962 году вышла в свет статья доктора Фрэнка Ливингстона из Чикагского университета «О несуществовании человеческих рас» («On the Non-Existence of Human Races»). В ней автор довольно убедительно показывал, как плавно, без скачков генетические признаки одной расы перетекают в другую (ученые называют это клинальной изменчивостью). Из этого он делал в общем-то логичный вывод: если генетические границы между расами отсутствуют, то самих рас фактически нет.

Напрасно профессор Калифорнийского технологического института Феодосий Добжанский, в СССР — ученик Юрия Филипченко, а после переезда в США в 1927 году — Томаса Моргана, один из ведущих ученых в области популяционной генетики, растолковывал молодому коллеге Ливингстону, что никто никогда не утверждал, будто расы генетически изолированы друг от друга. Никто никогда не отрицал, что они — открытие системы, в отличие от биологического вида, генетически закрытой системы. Что долгая географическая изоляция больших популяций людей привела к разнице в частоте встречаемости в них генов, определяющих их внешность, и что даже если бы все клины были однородны, а гены были независимыми, некоррелированными друг с другом, расовые различия все равно существовали бы. А гены неоднородны и коррелированны.

В 1972 году другой генетик из Чикагского университета — Ричард Левонтин, который студентом слушал в Колумбийском университете лекции Добжанского по популяционной генетике, опубликовал в журнале Evolutionary Biology статью «The apportionment of human diversity» («Характер распределения генетического разнообразия человека»). В ней он показал, что межрасовая изменчивость по белковым маркерам генов составляет 7–10% совокупной генетической изменчивости, межпопуляционная (межэтническая) — 5–8%, а внутрипопуляционная (между индивидами) — около 85%. Проще говоря, обитатели любой русской деревни на порядок сильнее генетически отличаются друг от друга, чем каждый из них от негра или китайца.

«Заблуждение Левонтина»

Вывод Левонтина казался безупречно логичным: «расовая классификация… по существу, не имеет ни генетического, ни таксономического значения; ее сохранение не может быть оправдано». Его ошибка крылась в интерпретации результата, она и вошла в историю генетики как «заблуждение Левонтина».

Если сравнивать частоту разных аллелей (вариантов конкретного гена) в одном локусе (месте гена в ДНК), то мы получим то, что получил Левонтин (и что получили корейские генетики, сравнившие геномы Уотсона, Вентера и Кима). Но если сравнивать частоту аллелей в нескольких локусах одновременно, то представители разных рас будут достоверно отличаться друг от друга с вероятностью, близкой к 100%.

На это указывал еще Ливингстону Добжанский, говоря, что нельзя сравнивать частоту генов, определяющих внешне расовые отличия, априори считая их независимыми и некоррелированными. Но никто его не слушал, а Левонтину на его «заблуждение» указал 70-летний профессор Кембриджа из старой гвардии популяционных генетиков Энтони Эдвардс только в 2003 году, вероятно, не в силах дальше терпеть то, что происходит в его науке.

За это время в генетике человека многое изменилось, а она сама стала скорее геномикой, чем генетикой. Игры в сравнение результатов геномных расшифровок понравились неученому народу, особенно расово озабоченному, и ученые охотно его развлекали. Но хуже было то, что геномика удивительным образом повлияла на вроде бы вменяемых ученых: они словно забыли азы популяционной генетики, которые никто не отменял. При этом произошло это по воле самих ученых, без всякого давления на них извне и задолго до появления BLM.

На этом фоне довольно забавно выглядит тот факт, что, когда дело касается других биологических видов помимо Homo sapiens, генетический «расизм» ничуть не смущает ученых. Особенно им заражены ихтиологи. Например, три исходные расы баренцевоморской трески (лофотенско-мурманская, медвежьеостровская и фьордовая) у них размножились путем деления до десятков и сотен рас, как в старых расовых классификациях человека, и теперь чуть не на каждой банке Баренцева моря водится своя раса трески. Такая же история с сельдью: в одном небольшом Белом море ее две расы. Но рыбий «расизм» мало кого волнует, а человеческий тревожит всех.

Расовая болезнь

Геном человека расшифрован на 92,3%, остались нерасшифрованными только центромеры (где много повторов), теломеры (кончики хромосом) и еще несколько локусов. Но то, что известно, одинаково у любых двух человек на 99,9%. Оставшиеся 0,1% — это 3 млн индивидуальных отличий в последовательностях нуклеотидов в генах. Из них только около 200 тыс. влияют на различия по фенотипическим признакам — особенностям физического строения (в том числе на цвет кожи и другие внешние расовые признаки), а также предрасположенности к тем или иным заболеваниям.

Последнее — медицинский «расизм» — остается на сегодня единственным аргументом сторонников реальности биологических рас, при котором им пока не затыкают рот сразу. Хрестоматийный пример — ситуация с серповидно-клеточной анемией: она распространена только у лиц африканского происхождения, причем даже если они об этом сами не подозревают, имея очень отдаленных предков с этого континента.

Тут биологический расизм приходится терпеть, правда, сейчас модно говорить, что быстрое удешевление процедуры секвенирования геномов позволит создавать персонализированные лекарства, и пациент будет рассматриваться не как представитель какой-то расы или этнической группы, а как самодостаточный индивид, для которого будут готовить индивидуальную таблетку. Но пока это прекрасное будущее не наступило, идет создание и производство так называемых расовоспецифических лекарств. В остальном же, как уже сказано, биологическое расоведение ввиду признания «биологической пустоты расы» пребывает в состоянии научного апартеида и сегрегации.

Расоведы-гуманитарии пока не решаются объявить человеческие расы несуществующими, иначе у них моментально и бесследно пропадет предмет их исследования, выворачиваются они из ловушки кто как может. Например, причисляют расы к видимым группам и категориям (как мужчин и женщин), противопоставляя их невидимым (на глазок) группам и категориям (гомосексуалисты, марксисты, вегетарианцы и т. п.). В отечественной науке всего этого пока нет, и хочется думать, что не будет.

В заключение можно напомнить золотые слова Иммануила Канта, которые он на протяжении четверти века повторял на своих лекциях по антропологии студентам Кенигсбергского университета: «Человек был создан для жизни во всех климатах и на любой почве; в нем, следовательно, должны были быть заложены разного рода зародыши и природные задатки, чтобы при случае либо развернуться, либо не проявиться, дабы он мог приспособиться к своему месту в мире и в последовательности поколений казаться как бы рожденным и созданным для этого места».

Ася Петухова