расследование
Вчера катарская газета "Ар-Райя" опубликовала сенсационную новость: приказ об устранении Зелимхана Яндарбиева двум арестованным в Катаре россиянам отдал лично министр обороны Сергей Иванов. Специальный корреспондент Ъ МИХАИЛ Ъ-ЗЫГАРЬ отправился за разъяснениями в генпрокуратуру Катара. Там подтвердили, что это утверждение действительно содержится в обвинительном заключении катарской прокуратуры. В свою очередь, адвокат россиян Мохсен ас-Сувейди сообщил спецкору Ъ еще одну сенсационную новость: он ничего не знал о сделанном 26 февраля тогдашним и. о. министра иностранных дел Игорем Ивановым заявлении о причастности арестованных россиян к спецслужбам. Адвокат считает, что заявление российского МИДа могло существенно осложнить положение его подзащитных.
Корреспонденту газеты "Ар-Райя" Самиху аль-Каиду во время проходивших в воскресенье слушаний по делу об убийстве Зелимхана Яндарбиева удалось взглянуть на обвинительное заключение в более полной версии, чем оно было зачитано прокурором. Трудно сказать, было ли это продуманной акцией властей эмирата, но, ознакомившись с этим документом, катарский журналист указал на человека, "заказавшего" экс-президента Ичкерии.
Из статьи в газете "Ар-Райя" следует, что приказ устранить Зелимхана Яндарбиева отдал не кто иной, как министр обороны России, который поручил человеку по имени Александр (возможно, имеется в виду бывший первый секретарь посольства в Катаре Александр Фетисов.—Ъ) задействовать для организации покушения двух офицеров некоей российской спецслужбы. За экс-президентом Ичкерии, пишет газета, следили через некий российский спутник. Наружное наблюдение якобы вел сотрудник российского посольства по имени Евгений. Специально для осуществления операции по устранению господина Яндарбиева было изготовлено взрывное устройство с дистанционным управлением. В качестве взрывчатого вещества в нем использовался пластит.
Сославшись на показания обвиняемых, газета сообщила, что в день теракта 13 февраля они, чтобы не быть узнанными, наклеили черные бороды и сели во взятую напрокат машину, которая была припаркована у отеля Sheraton. Там же они оставили посольскую машину. Потом заложили взрывчатку под автомобиль Зелимхана Яндарбиева. После взрыва офицеры не сразу покинули место преступления, а наблюдали за происходящим и даже были засняты приехавшими на место журналистами.
За разъяснениями я отправился в генпрокуратуру Катара. Мне был нужен Саад Ханиф Дусри — прокурор, ведущий дело россиян. Однако на входе мне сообщили, что он уехал по важным делам, связанным с национальной безопасностью, и сегодня его не будет. Я наудачу спросил, можно ли переговорить хотя бы с его секретарем, и меня неожиданно пропустили.
Секретарь господина Ханифа Дусри сообщил мне, что прокурор не появится до следующего воскресенья. Тут я достал газету "Ар-Райя" и, размахивая ею, выплеснул на секретаря все накопившиеся у меня вопросы.
— Все правильно, журналисты ничего не придумали,— спокойно ответил он.— Я не присутствовал на допросах и не знаю, действительно ли они в этом признались. Но все это написано в обвинительном заключении, в точности как в газете: и про министра, и про спутник. Больше мне добавить нечего.
В этот момент в кабинет вошел представительный катарец с конвертом в руках. Поздоровавшись, он заговорил с секретарем прокурора о том, какой тяжелый вчера был день и какая напряженная работа предстоит в ближайшие недели.
— Сколько там томов в деле? — осведомился вновь пришедший у секретаря.
— По-моему, восемьсот восемьдесят,— сказал тот, округляя глаза.— Да, кстати, познакомьтесь: это журналист из России, а это адвокат россиян Мохсен ас-Сувейди.
Встреча, на которую никто из нас двоих не рассчитывал, состоялась. Я принялся рассказывать господину ас-Сувейди, что видел его фотографию в газете, но не узнал его при встрече, а значит, по русской примете, он будет богатым. Номер газеты "Ар-Райя" с фотографией адвоката был вновь извлечен из рюкзака.
— Да, точно, вот это я,— указал он на фотографию, где были изображены четыре адвоката задержанных россиян.— Вот этот — американец, но у него арабские корни, он из Египта. Это Дмитрий,— катарец имел в виду господина Афанасьева, главу группы защитников россиян.— Он русский, но тоже почти американец, очень много времени проводит во Флориде. А это Леонид (Леонид Сюкияйнен, специалист по арабскому праву.— Ъ). Только, вы знаете, российское правительство запретило нам рассказывать журналистам что-либо важное.
Внутри у меня все оборвалось. Я уже десятки раз слышал нечто подобное от российских адвокатов. Дмитрий Афанасьев, услышав, что я из Ъ, даже здороваться со мной не захотел. Однако господин Сувейди подошел к своим обязанностям более разумно и даже творчески.
— Я никогда не позволяю журналистам узнавать информацию, которая может повредить подзащитным. Вот в воскресенье, например, представители прессы пытались сделать копию обвинительного заключения и даже начали его копировать (именно так газета "Ар-Райя" получила информацию о причастности к делу министра обороны России.— Ъ). Я настоял, чтобы судья запретил им это делать. Разглашать всю информацию небезопасно.
— Вам удалось поговорить с обвиняемыми? Как у них дела?
— Все нормально. Они вроде бы ни на что не жалуются, хотя один из них неважно себя чувствует. У него проблемы с сердцем. А ведь молодые ребята: Анатолию 35 лет, а Василию — 32.
— А вы часто с ними встречаетесь?
— Да нет. Собственно, я за этим сюда и пришел — принес прокурору письмо с требованием чаще допускать меня к подзащитным. Я до сих пор навестил их только один раз, 24 марта. Они тогда были в центральной тюрьме.
— Они и сейчас там сидят?
— Не знаю. Кто же знает? Вот я пытаюсь добиться, чтобы мне разрешили чаще к ним ездить,— принес прокурору прошение, а его нет. Теперь пойду к генеральному прокурору. Сколько можно держать все в тайне? Раз начали открытый процесс, надо, чтобы все было по закону, а то даже перед журналистами неудобно. Хватит секретничать!
— А российским адвокатам разрешают видеться с обвиняемыми?
— Что вы! Нет, конечно. Им даже на суде не позволили пообщаться. Из адвокатов работаю только я. С российской стороны к ним ездит консул — Максим Максимов. Вот у него самая точная информация, он бывает у них дважды в неделю — по-моему, по средам и воскресеньям.
— Обвинение утверждает, что в ходе следствия, во время допросов в прокуратуре и даже на предварительном слушании дела 26 марта обвиняемые полностью признали свою вину. Так ли это?
— Да, все верно. Так говорит обвинение. Мы им не верим. А наши подзащитные говорят, что их пытали и вынудили во всем признаться.
— Пытали? Каким образом?
— Ну, вы знаете, есть много разных способов. Я точно не знаю. Смотрите, как было дело. Их арестовали 18 февраля. И начали допрашивать. 18, 19, 20, 21-го... Все эти дни они говорили одно и то же: они техники, которые приехали работать на российское посольство, они являются сотрудниками Министерства иностранных дел, техническим персоналом — обеспечивают техническую, информационную безопасность. А потом вдруг 22 февраля они признались, что они работают на спецслужбы. О чем это может говорить? О том, что их пытали.
— Но российский МИД ведь признал, что они работали на спецслужбы.
— Что, серьезно? Кто это сказал?
— Об этом официально заявил тогдашний глава МИДа Игорь Иванов (и. о. министра 26 февраля заявил, что задержанные в Катаре россияне являлись сотрудниками российских спецслужб, прикомандированными к посольству, и занимались в Катаре информационно-аналитической работой, связанной с противодействием международному терроризму.— Ъ).
— Да? Но это же ужасная ошибка. Этого нельзя было делать! Представьте себе — вы работаете на российские спецслужбы и вас арестовывают в Катаре. Вы сидите в тюрьме, но на допросах утверждаете, что вы техник, работающий в посольстве. И вдруг ваши следователи к вам приходят и говорят: ты говоришь, что ты техник, а твой министр иностранных дел сказал, что ты секретный агент. Что вы после этого будете делать? После такого можно в чем угодно признаться! Какая ошибка!
— А они действительно сказали, что приказ им отдал министр обороны?
— Так говорит обвинение — мы в это не верим. Вчера на слушаниях прокурор зачитал им все пункты, в которых они якобы признавались раньше, и оба твердо отрицали свою вину, заявив, что ничего подобного на самом деле не было.
— Но некоторые катарские СМИ утверждают, будто бы один из них в воскресенье на суде частично признал свою вину — но не в убийстве, а в мошенничестве.
— Да нет же, никакого мошенничества не было. Он признался только в том, что взял машину по чужим документам. Смотрите, чтобы взять машину напрокат, нужны права и кредитная карточка — с нее заранее снимают деньги, правильно? А у него не было прав и карточки. И он взял их у другого работника посольства — Александра (Фетисова.— Ъ). Пришел в агентство и сказал: вот этот парень, мой друг, хочет взять машину напрокат, вот его права и карточка.
— А зачем им нужна была машина? Они на самом деле ездили к мечети?
— Нет, они брали машину в четверг, чтобы съездить на пикник, попутешествовать по стране. Вы знаете, что пятница и суббота у нас выходные. Но так вышло, что в ту пятницу к вам в посольство приехало какое-то начальство из Москвы, и им приказали отменить поездку. Поэтому уже в пятницу они вернули машину и решили перенести путешествие на следующие выходные. Зачем терять лишние деньги, 400 риалов в день?
— У них, наверное, прослушивали телефоны...
— Нет, с телефоном вышло все сложнее. Когда они пришли в пятницу в агентство по прокату автомобилей, оно было закрыто. Но на двери они прочитали телефонный номер, позвонили, и им объяснили, где оставить машину. И потом из-за этого звонка их и арестовали. Около той мечети, где убили Зелимхана Яндарбиева, кто-то видел эту машину, серебристый минивэн, и записал номер. По номеру ее вычислили. Подключили к расследованию телефонную компанию Q-tel (катарская компания мобильной связи.— Ъ), которая сообщила, с какого номера звонили в агентство. И по номеру определили, кто звонил.
— Обвинение строится на том, что их машину видели около мечети?
— Да, есть какие-то свидетели, которые видели машину. Но никто, естественно, не видел, что они, скажем, закладывали взрывчатку.
— Допрос свидетелей начнется 25 апреля?
— Да.
— А почему вчера российские адвокаты утверждали, что слушания перенесены на четыре недели? Ведь до 25 апреля всего две недели.
— Да, все правильно, четыре недели — таково было мое требование. Но прокурор ответил, что у него тринадцать свидетелей и если отложить процесс на месяц, потом он уже не сможет их всех вместе собрать. Поэтому судья согласился перенести заседание на две недели. После этого заседания планируется проводить раз в неделю — по два-три свидетеля за один раз.
— И когда примерно вы планируете закончить?
— Я думаю, к июню все закончится.
МИХАИЛ Ъ-ЗЫГАРЬ, Доха